Как всегда снился панический бред, но часам к семи утра в голову угодило одно забавное. Так вот:

...Мы сидим с неким Другом на высоком поребрике в зимних предутренних сумерках и ожидаем либо пока пройдет усталость, либо пока кому-то из нас надоест мерзнуть на улице и он отправится домой. Мимо беззвучно спешат люди по своим людским делам, скапливаются в небольшую толпу - красный свет, опять набирают скорость - зеленый...
Сзади слышатся робкие неуверенные шаги: за нашими спинами, петляя, бредет серый взлохмаченный грязный щенок. Скулящий. "Пшшшел вон!" - говорю я и рычу в полной уверенности, что собаки вполне понимают человеческое рычание. Но щенок лишь косится на меня и делает шаг вперед, пригибаясь к заснеженной земле. "Пошшел, говорю," - а сама достаю из торбы хлеб. Отламываю кусок, бросаю - Скулящий, давясь, начинает есть. Мы так и стоим, я бросаю кусочки хлеба, часть из них он находит, тыкаясь в снег мокрым черным носом.
- Ты смотри, он тоже светится, - говорит Друг.
- То есть "тоже"?
- Ну.. как солнышко, - смущенно отвечает он.
Я присматриваюсь, а Скулящий меняется. Светлеющее небо выпрямило его спину, в глазах зимние сумерки, а шерсть и правда немножко светится...
Очередная группа людей, ничего не видящих, проходит мимо - зеленый свет, пыльные лица... Поворачиваюсь обратно: передо мной уже не щенок. Все такой же серый и взъерошенный, или пиратствующий домовой, или обросший чертик. Грязная лапка протягивает мне хлебную корку. "Это нам?"- улыбаюсь я и подставляю ладонь. "Знаешь, я вобщем-то боюсь кормить тебя с рук, но пусть будет," - держу на раскрытых пальцах хлебный мякиш. Он ухмыляется, достает откуда-то вилку и нож и приступает к трапезе. Тихо спрашиваю, уже догадываясь: "Каким ты будешь?" Он пожимает плечами, мол я-то откуда знаю, но надеюсь тебе понравится. В глазах брызают уже солнечные искры. Он кивает, "Пора", и исчезает в морозном воздухе. В тот же самый момент в Город врезаются первые желтые лучи - корка, тьфу, то есть кромка солнца.
Я молча разламываю кусочек хлеба, зажатый в кулаке и отдаю половину Другу. Не опасаясь грязной лапки, подарившей его, жуем самую вкусную корку. Мимо плывут люди, а мы, наверное одни во всем просыпающемся Городе, стоим, ошарашененные, причастившиеся к чуду. "Мы кормили с рук Утро," - скользит в голове мысль. - "И наоборот." Над Городом встает солнце...