Ему даже позволительно надо мной насмехаться:

"Добчинского и представить нельзя иначе как стоящим во главе литературно-политического журнала, а Ноздрев писал бы у него передовицы. Это — в тихое время. В бурное — Добчинский бегал бы с прокламациями, а Ноздрев был бы "за Родичева". И, кто знает, вдвоем не совершили бы они переворота. Не боги горшки обжигают".

А мне можно над ним, любя:

"Войдя к друзьям, Каптереву и Флоренскому, я спросил их: — Господа, в гусенице, куколке и бабочке — которое же "я" их? — Каптерев молчал, Флоренский же, подумав, сказал: — Конечно, бабочка есть энтелехия и гусеницы, и куколки.
Один средневековый схоласт заложил черту душу, только чтоб хотя в сновидении тот объяснил ему, что в точности Аристотель разумел под энтелехиею. Так произошло это, космогонически потрясающее, открытие".

И все равно, даже после моей стёбной редактуры, получается как-то осмысленнее, чем "Однажды Гоголь пришел в гости к Вяземскому". Это потому, что Василий Розанов умнее их всех вместе взятых. И ни разу, ни в одной статьюшке он не опустился до того, чтобы что-то доказывать. И, кстати, "Опавшие листья" и "Уединенное" по жанру — типичные сетевые дневники.