Вчера написала про Максидром... Не хочу писать больше ничего, надоело, так что читайте это=)) Хотя и длинновато, конечно.

Максимум новой…

Здание было огромным, я – была одна, зонтик промок насквозь раньше, чем я успела добраться до касс.
Перед кассами начинались две огромные очереди, но тянулись они не к ним, а к белым внушительным аркам, над которыми кто-то неизвестный написал белыми буквами по серому – «первый подъезд», «второй подъезд»… Подъезды тянулись вдаль, и я не могла их сосчитать.
Толпы людей, похожие и непохожие друг на друга возрастом, одеждой, сережками в носу, прическами и непонятным цветом волос, бутылками с пивом и минералкой в руках, громкими голосами и выражением глаз, стекались к зданию. Они все были вместе и все были прочно разбиты на парочки, тройки, пятерки и целые огромные компании.
Тут и там торчали головы толстых теток, причитающих:
-А вот билетики, ребятки, кому билетики на танцпол?
У меня тоже был лишний билетик. Я свернула к кассам. В окошках сидели усталые люди, повторяющие раз за разом:
-Билетов на танцпол нет, билетов А1 нет, B1 нет, С1 нет…
Я кружила вокруг касс, ждущих кого-то компаний, очередных теток с билетами и охранников, громко орущих в рации. Смущенно спрашивала:
-Билет на танцпол не нужен?
Люди качали головой и быстро отворачивались. Наконец я наткнулась на быстрый кивок.
- 600 рублей.
Парень быстро достал из кармана пачку денег. Протянул мне две бумажки.
Я встала в конец одной из очередей, и стала медленно продвигаться вперед вместе с толпой. К очереди подбегали растрепанные люди и быстро спрашивали:
-Лишнего нет?
Лишнего уже не было. Я расстегнула рюкзак, охранник заглянул внутрь и ударил снизу ладонью. Можно было заходить.
Люди в одинаковых футболках раздавали флажки, которыми уже размахивала вся площадь.
-Можно парочку? – спросила и я.
Я размахивала двумя флажками, подходя к камере хранения.
-Девушка! – спросили меня чьи-то веселые глаза. – Девушка, а вам очень нужны два флажка?
Я подумала, что мне одной два флажка и в самом деле ни к чему, и протянула один. Не оборачиваясь, шагнула в сторону здания. Сзади раздавалось:
-Ксю-ю-ю!! А где Ксю? Куда-то ушла уже. Давайте назад отдадим!
-Не, у меня две руки!...
Пиво стоило в три раза дороже, чем везде. Продавщицы мучились, пытаясь заставить тугие краны налить пиво всем. Желающих было много.
Я получила браслет, который сразу же, как змея, обхватил мое запястье, и пол-литра пива. Выпила залпом, стоя рядом с десятком девушек. Девушки кого-то ждали, над чем-то смеялись и тоже глотали холодное дорогое пиво.
Рядом с девушками были свалены флажки. Подошли два парня, схватили флажки и ушли, спросив у меня:
-Девушкам ведь эти флажки совсем и не нужны, так?
Я пожала плечами. Девушки исчезли вслед за парнями.
Я допила пиво и метнулась к входу партер. Охранник раскинул руки – не пройдешь. Показал рукой куда-то вверх.
Пройдя лабиринт из нескольких охранников, последний из которых в полной темноте светил фонариком на мой билет, я очутилась на танцполе. Он был переполнен все теми же полуодинаковыми людьми, теперь они прыгали и подпевали, дружно хлопая и подергивая задницами.
Пытаясь пробиться к сцене, я уперлась животом в черную перегородку, разделяющую танцпол на две неравные половины – тех, что могли видеть, кто там поет, и прочих, что за те же деньги были вынуждены наступать друг другу на ноги и не давать дышать, пытаясь разглядеть хоть краешек сцены. На мою спину немедленно надавили чьи-то руки, колени, животы. С трудом дыша, я орала какую-то песню.
Меня постучали по спине:
-Эй, дальше не пройти, да?
-Там перегородка!
-А они денег не берут?
-Во-первых, они далеко!
-А издалека – не берут?
Очередная рука заехала по моей спине, я оставила вопрос без ответа.
Через пять минут я поняла, что дальше не пройти, денег никто тут не возьмет, а задохнуться несложно. Пробираясь обратно я слышала разрозненные голоса, выражающие общее возмущение:
-Эй, ну почему мы должны тут стоять?
Я встала с краю, рядом со мной толстый парень жаловался своему другу невзрачной наружности на сволочей артистов, которые никак не хотят закругляться. Он ждал группу, которая должна была выступать последней, и делал это столь шумно, что я постаралась отодвинуться от него подальше.
Все еще слушая его жалобы, я увидела перед собой чью-то задницу в белых джинсах. Девушка на плечах у парня.
Задница ритмично подергивалась. Экрана, что теперь заменял нам сцену, не стало видно. Меня постучали по плечу вторично.
Девушка, которую и саму обнимал за плечи парень, улыбнулась и мрачно спросила:
-У тебя не возникает желания врезать по этой заднице?
У меня возникало и такое желание, и много всяких других, в частности – самой оказаться у кого-нибудь на плечах. Я кивнула, опуская подробности.
Теперь по плечам постучали эту парочку и красноречиво показали им – вниз!
Договорились на одной песне наших мучений, через одну песню стало видно экран.
Через час начали гудеть ноги.
Через два часа у меня появилось подозрение, что на концерты, длящиеся более трех часов, следует доставать другие билеты – на сидячие места.
Через три часа подозрение превратилось в уверенность.
Каждые полчаса заканчивала петь очередная группа. Возникала пауза минут на пятнадцать. Включали негромкую одинаковую электронную музыку, на экранах крутили рекламу пива.
-И что мы должны делать? – обсуждали в толпе.
-Ну… предполагается, что сейчас мы все обсудим, поделимся впечатлениями, - рассуждал кто-то.
-Дискотека! Зажигаем! – веселился другой.
-Совсем обнаглели! – возмущался третий.
Обсуждать мне было не с кем, жаловаться некому, танцевать – не для кого. Я слушала чужие разговоры, зевала и боролась с желанием усесться на холодный грязный пол.
На полу уже сидели и курили.
Мимо без конца мелькали чужие потные спины, снова и снова толкая меня на сидящих. Я старалась на них не упасть.
Мне удалось на них даже не наступить.
Я орала, прыгала и даже иногда визжала. Хлопала в ладоши, размахивала руками, не грустила. На трибунах неравномерно и красиво горели зажигалки, трибуны были переполнены, голоса сливались в дружный хор.
Некоторые перекрикивали исполнителей мне в ухо, громко комментировали у меня за спиной происходящее на сцене.
Сцены по-прежнему не было видно. Парень передо мной, впрочем, разглядел.
-О! – сказал он девушке, которую обнимал. – Я вижу сцену!
-А меня ты видишь? – улыбнулась она.
-Тебя? – задумался парень. – Тебя я вижу. Но не замечаю!
Очень болели ноги.
Уход каждой группы огорчал – все уходили раньше чем надо.
Те редкие группы, которым надо было уходить побыстрее, уходили позже, чем надо.
Хороших песен я услышала много. Хотелось сказать кому-нибудь:
-Здорово!
Хотелось пожаловаться:
-Устала!
Маленькие и большие компании становились все дружнее и дружнее.
Люди целовались. Прыгали, обняв друга за плечи. Раздражали меня своими язвительными и громкими комментариями.
Мелкие девчонки веселились и не по-детски крутили задницами.
Я поняла, что устала и решила успеть на последнюю электричку.
Из большого серого здания я ушла минут за пятнадцать до конца.
Я бежала к камере хранения под дождем.
Для июня было нежарко.
-Как прекрасен этот мир – посмотри! – пробормотала я неизвестно для кого и улыбнулась.
Отыскав свой рюкзак в камере хранения, я смогла натянуть куртку и раскрыть зонт.
Почему-то счастливая, я шагала к метро на гудящих ногах, под красным зонтом, попивая Lipton Ice Tea и надеясь на что-то непонятное.
Вдоль дороги до самого метро стояли милиционеры и провожали всех строгими глазами.
Когда я уже закрыла зонт и приготовилась спуститься под землю, меня остановила какая-то женщина средних лет, в плаще, очках и под зонтом в сине-зеленую клеточку:
-Извините… А концерт уже закончился?
-Он… вот-вот!
-Но вы пораньше ушли?
-Да, минут на пятнадцать.
-Спасибо большое!
Чья-то мама направилась к большому серому зданию, я – к вокзалу.
Последний белый флажок я увидела в руках у парня, который вышел на одной станции со мной. В вагоне флажков было штук десять.
На этом концерте побывало несколько тысяч человек.
Потеряв из вида последний флажок, я пошла домой.
Входя в подъезд, решила, что в следующий раз не буду продавать второго билета. Или уж продам оба.
И тогда уж все будет нормально – окончательно и бесповоротно.