обрывки, намёки направлений узнаваемых сюжетов - мы могли бы пойти туда и туда, но проходим по краю, не выбирая ни одну из троп; и всё же есть не раз возникающая тема ритма походки, почерка и прочих свойств: индивидуальное сознание как мантра.
облик, птичка, пятно похоже на что.
помещаешь смысл в язык и смотришь, что налипнет - и слова дурацкие, но фокус где-то не в них - карабканье, коробканье понимания. так и вечерняя улица прошнырена персонажами фильма или песен томуэйтса.
в слегка тяжеловатом вечернем траффике выглядываю из окна автобуса - на углу оживлённого угла мальчик в чёрном медленно гладит чёрного кота, и оба они пауза в ткани города.
саксофон аккуратно выводит "умру ли я и над могилою", читаю на повёрнутой козырьком назад прохожей бейсболке надпись "drunk", и тут же из дверей выпадает девушка в характерном состоянии, а на соседнем углу, забывшись в просительном жесте ладони, пожилая леди вторит чуть слышно "гори сияй моя звезда".
сверхпороговый, слишком громкий звук, уже неслышный, зашкаливший - поднимается стеной, а внутри, в молчащем центре циклона зарождается другой не то звук, не то отзвук, мерцающий, покойный подлесок урагана.
спишь под разноголосье капели, постель в молчаливых камнях пещеры. утром заползает солнце - протянуть руку и коснуться его из тени. в ней серо и прохладно, а снаружи поют цвета. греешь чай и открываешь первые за несколько дней страницы книги, слова ясные и рельефные, проложены как вязь линий развёрнутого рельефа оригами, едва отличимого от просто смятого листа, но точного, тонкого, почти как тень травинки на этом листе подорожника.
слова вскользь невыразимого. что-то о празднике внутренней тишины после того, как вода смоет всё. почти неразличимое отслоение от порядка вещей, инвестированное сознанием.