Лукомоpья больше нет

Лукомоpья больше нет, от дубов пpостыл и след,

Дуб годится на паpкет, так ведь нет –

Выходили из избы здоpовенные жлобы,

Поpубили все дубы на гpобы...

Пpипев:

 Ты уймись, уймись, тоска у меня в гpуди,

      Это только пpисказка, сказка впеpеди...

 

Распpекpасно жить в домах на куpиных на ногах,

Hо явился всем на стpах Веpтопpах,

Добpый молодец он был - бабку-ведьму подпоил,

Ратный подвиг совеpшил, дом спалил...

  

Пpипев.

 

Тpидцать тpи богатыpя поpешили, что зазpя

Беpегли они цаpя и моpя,

Каждый взял себе надел, куp завел и в нем сидел

Охpаняя свой удел не у дел...

 

Ободpав зеленый дуб дядька ихний сделал сpуб,

А с окpужающими туп стал и гpуб,

И pугался день-деньской бывший дядька их моpской,

Хоть имел участок свой под Москвой...

 

А Русалка, вот дела - честь недолго беpегла,

И однажды, как смогла, pодила,

Тpидцать тpи же мужика не желают знать сынка,

Пусть считается пока сын полка...

 

Как-то pаз один колдун, вpун болтун и хохотун,

Пpедложил ей, как знаток бабских стpун,

Мол, pусалка, все пойму и с дитем тебя возьму,

И пошла она к нему как в тюpьму...

 

Пpипев.

 

Там и впpавду ходит кот, как напpаво, так поет,

А как налево - так загнет анекдот,

Hо ученый, сукин сын, цепь златую снес в тоpгсин,

А на выpучку - один в магазин...

 

Как-то pаз за Божий даp получил он гоноpаp,

В Лукомоpье пеpегаp на гектаp,

Hо хватил его удаp и чтоб избегнуть Божьих каp

Кот диктует пpо татаp мемуаp...

 

Пpипев.

 

А бpадатый Чеpномоp, лукомоpский пеpвый воp,

Он давно Людмилу спеp, ой, хитеp!

Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать,

Зазеваешься - он хвать - и тикать.

 

А ковеpный самолет сдал в музей в запpошлый год,

Любознательный наpод так и пpет,

И без опаски стаpый хpыч баб воpует - хнычь, ни хнычь,

Ой, скоpей его pазбей паpалич!

 

Hету мочи, нету сил - Леший как-то недопил,

Лешачиху свою бил и вопил:

"Дай pубля, пpибью а то, я ж добытчик, али кто?!!

А не дашь, тоды пpопью долото!!!"

 

"Я ли ягод не носил?!",- снова Леший голосил,-

"А коpы по скольку кил пpиносил!

Hадpывался издаля все твоей забавы для,

А ты жалеешь мне pубля, ах ты тля!!!"

 

И невиданных звеpей, дичи всякой нету ей,

Понаехало за ей егеpей,

Так что занчит не секpет - Лукомоpья больше нет,

И все, о чем писал поэт - это бpед...

 

   Ты уймись, уймись, тоска, душу мне не pань,

   Раз уж это - пpисказка, значит дело дpянь...

 

Про Козла отпущения

В заповеднике, вот в каком забыл,

Жил да был козел, роги длинные,

Хоть с волками жил - не по-волчьи выл,

Блеял песенки, да все козлиные.

         И пощипывал он травку, и нагуливал бока,

         Не услышать от него худого слова.

         Толку было с него, правда, как с козла молока,

         Но вреда, однако, тоже никакого.

Жил на выпасе, возле озерка,

Не вторгаясь в чужие владения.

Но заметили скромного козлика

И избрали в козлы отпущения.

         Например, медведь, баламут и плут,

         Обхамит кого-нибудь по-медвежьему,

         Враз козла найдут, приведут и бьют,

         По рогам ему, и промеж ему...

Не противился он, серенький, насилию со злом,

А сносил побои весело и гордо,

Сам медведь сказал:"Ребята, я горжусь козлом,

Героическая личность, козья морда!"

         Берегли козла, как наследника.

         Вышло даже в лесу запрещение

         С территории заповедника

         Отпускать козла отпущения.

А козел себе все скакал козлом,

Но пошаливать он стал втихимолочку,

Он как-то бороду завязал узлом,

Из кустов назвал волка сволочью.

         А когда очередное отпущенье получал,

         Все за то, что волки лишку откусили,

         Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал,

         Но внимания тогда не обратили...

Пока хищники меж собой дрались,

В заповеднике крепло мнение,

Что дороже всех медведей и лис

Дорогой козел отпущения.

         Услыхал козел, да и стал таков:

         Эй, вы, бурые,- кричит,- светлопегие.

         Отниму у вас рацион волков

         И медвежие привилегии.

Покажу вам козью морду настоящую в лесу,

Распишу туда-сюда по трафарету.

Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу,

И ославлю по всему по белу свету.

         Не один из вас будет землю жрать,

         Все подохнете без прощения.

         Отпускать грехи кому - уж это мне решать

         Это я, козел отпущения.

В заповеднике, вот в каком забыл,

Правит бал козел не по-прежнему,

Он с волками жил и по-волчьи выл,

И орет теперь по-медвежьему.

         А козлятушки-ребятки засучили рукава

         И пошли шерстить волчишек в пух и клочья.

         А чего теперь стесняться, если их глава

         От лесного льва имеет полномочья.

Ощутил он вдруг остроту рогов

И козлиное вдохновение.

Россомах и лис, медведей, волков

Превратил в козлов отпущения.

Про нечисть

В заповедных и дремучих,

Страшных Mуромских лесах

Всяка нечисть бродит тучей

И в проезжих сеет страх,

Воет воем, что твои упокойники,

Если есть там соловьи, то разбойники.

Страшно, аж жуть!

          В заколдованных болотах

          Там кикиморы живут,

          Защекочут до икоты

          И на дно уволокут.

          Будь ты пеший, будь ты конный - заграбастают,

          А уж лешие - так по лесу и шастают.

          Страшно, аж жуть!

А мужик, купец иль воин

Попадал в дремучий лес

Кто - зачем, кто - с перепою,

А кто - сдуру в чащу лез.

По причине пропадали, без причины ли -

Только всех их и видали: словно сгинули.

Страшно, аж жуть!

         Из заморского, из леса

         Где и вовсе сущий ад,

         Где такие злые бесы,

         Чуть друг друга не едят,

         Чтоб творить им совместное зло потом,

         Поделиться приехали опытом.

         Страшно, аж жуть.

Соловей-разбойник главный

Им устроил буйный пир,

А от них был змей трехглавый

И слуга его вампир.

Пили зелье в черепах, ели бульники,

Танцевали на гробах, богохульники.

Страшно, аж жуть!

         Змей Горыныч влез на дерево,

         Ну раскачивать его:

         Выводи, разбойник, девок,

         Пусть покажут кой-чего,

         Пусть нам лешие попляшут, попоют,

         А не то, я, матерь вашу, всех сгною.

         Страшно, аж жуть!

Соловей-разбойник тоже

Был не только лыком шит.

Гикнул, свистнул, крикнул:- рожа!

Гад заморский, паразит!

Убирайся без боя, уматывай

И вампира с собою прихватывай.

Страшно, аж жуть!

         Все взревели, как медведи:

         Натерпелись! Сколько лет!

         Ведьмы мы или не ведьмы?

         Патриоты или нет?

         Налил бельмы, ишь ты, клещ, отоварился

         А еще на наших женщин позарился.

         Страшно, аж жуть!

А теперь седые люди

Помнят прежние дела:

Билась нечисть груди в груди

И друг друга извела,

Прекратилось навек безобразие,

Ходит в лес человек безбоязненно,

И не страшно ничуть!

Смотрины

Там, у соседей, пир горой, и гость солидный, налитой,

Ну а хозяйка - хвост трубой - идет к подвалам,

В замок врезаются ключи и вынимаются харчи

И с тягой ладится в печи, и с поддувалом...

А у меня сплошные передряги,

То в огороде недород, то скот падет,

То печь чадит от нехорошей тяги,

А то щеку   на сторону ведет...

Там, у соседа, мясо в щах, на всю деревню хруст в хрящах,

И дочь, невеста, вся в прыщах - дозрела, значить,

Смотрины, стало быть, у них, на сто рублей гостей одних,

И даже тощщенький жених поет и скачет...

А у меня цепные псы взбесились,

Средь ночи с лая перешли на вой

И на ногах моих мозоли прохудились

От топотни по комнате пустой.

Ой, у соседа быстро пьют, а что не пить, когда дают,

А что не петь, когда уют и ненакладно,

А тут вон - баба на сносях, гусей некормленных косяк,

Да дело, в общем, не в гусях, а все неладно.

Тут у меня постены появились,

Я их гоню и так, и сяк - они опять,

Да в неудобном месте чирей вылез -

Пора пахать, а тут ни сесть - ни встать.

Сосед маленочка прислал - он от щедрот меня позвал,

Ну я, понятно, отказал, а он - с начала...

Должно, литровую огрел, ну и конечно подобрел,

И я пошел, попил, поел - не полегчало...

И посредине этого разгула

Я пошептал на ухо жениху,

И жениха как будто ветром сдуло,

Невеста вся рыдает наверху...

Сосед орет, что он народ, что основной закон блюдет,

Мол, кто не ест, тот и не пьет, и выпил, кстати...

Все сразу повскакали с мест, но тут малец с поправкой влез -

Кто не работает - не ест,- ты спутал, батя...

А я сидел с засаленною трешкой,

Чтоб завтра гнать похмелие мое

В обнимочку с обшарпанной гормошкой,

Меня и пригласили за нее...

Сосед другую литру съел, и осовел, и опсовел,

Он захотел, чтоб я попел ("Зря, что ль поили?!!"),

Меня схватили за бока два здоровенных мужика,  [вар.: паренька]

"Играй [",- говорят,- "] и пой, пока не удавили"...

Уже дошло веселие до точки

Уже невеста брагу пьет тайком [вар.: уже невесту тискали тайком]

А я запел про светлые денечки:

"Когда служил на почте ямщиком"...

Потом еще была уха и заливные потроха,

Потом поймали жениха и долго били,

Потом пошли плясать в избе, потом дрались не по злобЕ,

И все хорошее в себе доистребили...

А я стонал в углу болотной выпью

Набычась, а потом и подбочась,

И думал - с кем я завтра выпью

Из тех, с которыми я пью сейчас?

На утро там всегда покой и хлебный мякиш за щекой

И без похмелья перепой - еды навалом,

Никто не лается в сердцах, собачка мается в сенцах

И печка в синих изразцах и с поддувалом...

А у меня и в ясную погоду

Хмарь на душе, которая горит,

Хлебаю я колодезную воду,

Чиню гармошку, а жена корит...

Татуировка

Не делили мы тебя и не ласкали,

А что любили, так это позади.

Я в душе ношу твой светлый образ, Валя,

А Леша выколол твой образ на груди.

И в тот день, когда прощались на вокзале,

Я тебя до гроба помнить обещал.

Я сказал, - я не забуду в жизни Вали!

- А я тем более!, - мне Леша отвечал.

А теперь реши, кому из нас с ним хуже,

И кому трудней, попробуй разберись.

У него твой профиль выколот снаружи,

А у меня душа исколота снутри.

И когда мне так уж тошно, хоть на плаху

Пусть слова мои тебя не оскорбят,

Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху,

И гляжу, гляжу часами на тебя.

Но недавно мой товарищ, друг хороший,

Он беду мою искусством поборол,

Он скопировал тебя с груди у Леши

И на грудь мою твой профиль наколол.

Знаю я, своих друзей чернить неловко,

Но ты мне ближе и роднее оттого,

Что моя, верней, твоя татуировка

Много лучше и красивше, чем его.

- Штрафные батальоны

Всего лишь час дают на артобстрел -

Всего лишь час пехоте передышки,

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому - до ордена, ну а кому - до "вышки"

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому - до ордена, ну а кому - до "вышки"

За этот час не пишем ни строки -

Молись богам войны, артиллеристам!

Ведь мы ж не просто так - мы штрафники,

Нам не писать "...считайте коммунистом",

Ведь мы ж не просто так - мы штрафники,

Нам не писать "...считайте коммунистом",

Перед атакой - водку, - вот мура!

Свое отпили мы еще в гражданку,

Поэтому мы не кричим "ура" -

Со смертью мы играемся в молчанку.

Поэтому мы не кричим "ура" -

Со смертью мы играемся в молчанку.

У штрафников один закон, один конец;

Коли, руби фашистского бродягу!

И если не поймаешь в грудь свинец -

Медаль на грудь поймаешь за отвагу.

И если не поймаешь в грудь свинец -

Медаль на грудь поймаешь за отвагу.

Ты бей штыком, а лучше - бей рукой;

Оно надежней, да оно и тише.

И ежели останешься живой -

Гуляй, рванина, от рубля и выше!

И ежели останешься живой -

Гуляй, рванина, от рубля и выше!

Считает враг: морально мы слабы, -

За ним и лес, и города сожжены.

Вы лучше лес рубите на гробы -

В прорыв идут штрафные батальоны!

Вы лучше лес рубите на гробы -

В прорыв идут штрафные батальоны!

Вот шесть ноль-ноль - и вот сейчас обстрел.

Ну, бог войны, давай без передышки!

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому - до ордена, а большинству - до "вышки".

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому - до ордена, а большинству - до "вышки".

О фатальных датах и цифрах

          Или О поетах и кликишах

                           Моим друзьям - поетам

Кто кончил жизнь трагически, тот - истинный поет,

А если в точный срок, так - в полной мере:

На цифре 26 один шагнул под пистолет,

Другой же - в петлю слазил в "Англетере".

А 33 Христу - он был поет, он говорил:

"Да не убий!" Убьешь - везде найду, мол.

Но - гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,

И гвозди в лоб чтоб ни о чем ни думал

[ Чтоб не писал и чтобы меньше думал.]

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, -

Вот и сейчас - как холодом подуло:

Под ету цифру Пушкин подгадал себе дуель

  И Маяковский лег виском на дуло.

Задержимся на цифре 37! Коварен бог -

Ребром вопрос поставил: или - или!

На етом рубеже легли и Байрон, и Рембо, -

А нынешние - как-то проскочили.

Дуель не состоялась или - перенесена,

А в 33 распяли, но - не сильно,

А в 37 - не кровь, да что там кровь! - и седина

Испачкала виски не так обильно.

"Слабо стреляться?! В пятки, мол, давно ушла душа!"

Терпенье, психопаты и кликуши!

Поеты ходят пятками по лезвию ножа -

И режут в кровь свои босые души!

На слово "длинношеее" в конце пришлось три "е", -

   Укоротить поета! - вывод ясен, -

И нож в него! - но счастлив он   висеть на острие,

Зарезанный за то, что был опасен!

Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр, -

Томитесь, как наложницы в гареме!

Срок жизни увеличился - и, может быть, концы

Поетов отодвинулись на время!

Да, правда, шея длинная - приманка для петли,

А грудь - мишень для стрел, но не спешите.

Ушедшие не датами бессмертье обрели,

Так что йивих не слишком торопите!

1971