Хочу к соснам. Увидеть их прямые стволы, крону из ветвей и длинных иголок на вершине, почувствовать шелест от опавших иголок под ногами и насладиться солнечным светом, проникающим через зеленый купол сверху.
Деревья, как и люди, бывают разными: одни селятся повсеместно и просто живут, другие работают, помогая местной почве и животным, третьи паразитируют, четвертые убивают.
Сосны стоят вне этой классификации. Они аристократы среди деревьев. Их стволы безупречно прямы и редко имеют сучки. Их ветви никогда не опускаются вниз. Их иголки длинны и нежны и источают приятный аромат. Их древесина безвозвратно синеет при неправильном обращении. Они всегда группируются вместе, создавая непревзойденные по красоте боры, насыщенные свежим воздухом, тишиной и мягким покровом, где редко хрустнет засохшая ветка под ногами. Но в этих борах нет места другим видам деревьев, сосны не допускают бездумной демократии пустых осин, печальных берез и мрачно-жестких елей, перекрывая сверху своими широкими кронами доступ к солнцу, единственному источнику жизни для всех тех, кто вырос из земли. И как все аристократы сосны существуют только при определенных условиях и на определенной территории.
Но здесь у нас всё по-другому. Здесь мрачная тайга с болотами вокруг. Здесь почва жесткая и держит воду. Здесь нет места красивым и статным аристократам, их место занимают ели.
Я раньше любил ели. Красивое дерево, по форме напоминающее много треугольников, спускающихся вниз по возрастающему основанию. Математическое воплощение в природе. И однажды 14 лет назад я пошел в лес неподалеку от нашего дома в деревне и выкопал в лесу маленькую елочку. Ростом она была не больше 30 см. Ствол ее еще был тонкий и в зеленых иголках как на ветках. Я принес ее на участок за домом и посадил ее там, выкопав небольшую ямку. Полил и оставил расти. Но всё лето она так и простояла. Ни малейшего изменения. Лишь начали потихоньку желтеть иголки, а нижние веточки даже сбрасывать их. Я не мог понять почему. Всё лето я поливал елочку, подкармливал компостом, никакой химии, но это ей видимо не помогло. Перед отъездом на зиму в город я прикрыл ее ствол у земли кучкой высохших листьев, иголок, попрощался с ней и так ее и оставил на зиму.
Следующей весной я приехал в деревню и пошел к своей ели, ожидая увидеть лишь один ствол и засохшие ветви. Но елочка стояла. Большая часть иголок опала, но верхние еще оставались зелеными. Она выстояла зиму, без сомнения; еще оставался шанс вернуть ее к жизни.
Так и случилось. К середине лета на всех ее ветках снова появились зеленые иголочки, ствол ожил, сбросив с себя серебристый налет, а на макушках веток появились маленькие коричневые ростки. Больше ей ничего не грозило.
Теперь моя ель за 14 лет стала стройной красавицей метров на 6. Каждый год она дает новые побеги. Они мягкие и нежные, как обычные листья и обязательно нежно-зеленого цвета. Верхушка рвется кверху, уже обогнав в росте стоящую рядом черноплодную рябину, которой уже лет тридцать отроду.
Каждый раз когда я приезжаю в деревенский дом, я первым делом иду на задний двор к моей ели. Я трогаю ее за ветвистые лапы с жесткими и колючими иголками, я вижу серебристые нити паутины внутри ее широких ветвей, вижу опавшие листья от других деревьев на ней и радуюсь молодым побегам, которые в очередной раз появились в этом году. Мне хорошо с ней. Но я хочу к соснам…
Здесь плохая местность и тяжелые климатические условия. Холод, болота, топи и торфяники. Не каждое дерево здесь выживет. Только ели способны бороться. Они, как и люди в неблагоприятных условиях, становятся жесткими, их колючки здесь особенно остры и не гнутся, мягкой пихты тут не найдешь. Леса из ели тенисты, мрачны и холодны, ветви опущены и создают внизу колючую иссиня-зеленую густоту, больно царапающую лицо и руки. Ели не приветствуют чужестранцев, тяжел их удел и платят они тем же. Их древесина жесткая и сучковатая и не сравнима с аристократической. Но ведь кому-то и тут надо жить, а на солнечных и сухих местах желающих пригреться и так достаточно…
Я, как и ель, родился и вырос здесь. Я жесткий и колючий, я злой и мрачный, и сердцевина моя в сучках. У меня есть жена, но настоящая живет за домом в деревне, и нам хорошо друг с другом. Я не скулю и не ропщу на ветру, лишь изредка на моем стволе выступят капли смолы, которые сразу застынут и покроются пылью и мелкими частицами опавшей коры. Но я хочу к соснам…
Я знаю, что мне к ним не попасть. Они далеко. Я знаю, что не человек определяет судьбу, а именно судьба определяет его долгими предыдущими поколениями, где складывался его тип, мировосприятие, душевные и телесные характеристики. Поэтому я здесь и должен остаться именно здесь, и выбора у меня не более, чем у ели. Я видел других, унесенных ветром или птицами в те далекие места, где сухо, солнечно, сытно и счастливо. Они там и сейчас живут, но я знаю, что они вскоре зачахнут. Ибо там не их ареал, над ними уже смыкаются широкие кроны, а они об этом не знают, так как чувствуют лишь ласковый солнечный свет и плодородную почву. Всё это я знаю, но я хочу к соснам.
… Сейчас тихо и спокойно. Дома никого нет. Нет этой опустошающей цивилизации вокруг, от избытка которой заглушается сама жизнь бездонным океаном информации, звуков, изображений, слов, бессмысленных эмоций, бесцельных устремлений. Не надолго.
Завтра я снова в лес. И тоже не надолго. А жаль. Хочу к соснам. Прижаться к стволу одной из них, послушать тишину. Ощутить ветер в ее кроне, поприветствовать ее колючие лапки, погладить ветки, сесть, обнявшись с ней и просто побыть час-другой подальше от безумного мира асфальта, стекла и бетона и существ, что существуют между ними. И к ели подойду. Предварительно сброшу снег с ее лап, зная ее хитрые проказы, завалить его мне за шиворот. Потерплю ее колючие прикосновения и упрямую гордость ее негнущихся веток. Обнять она себя не дает, к ней не подступишься, но я ее просто поглажу по стволу и пойду туда, где давно уже нет ни человеческого тепла, ни солнечного.