Сегодня похороны Владимира Ланцберга, в баварском городе Фюрт, в 13:00.


Мы не поверим, что умрем!
Да и умрем ли? Быть не может!
Когда нас этот мир изгложет -
в другой калитку отопрем.

И нас не хватится никто -
все будут знать, что так и надо.
Лишь вспыхнет пламень листопада,
испепелит следы... Зато

средь тишины крестов и плит
не будут жадные вороны
глазеть на наши похороны,
зато по нас не заболит

ничья тоскующая грудь...
И не травой позарастаем:
тесней сплетемся - и растаем...
Когда-нибудь... Когда-нибудь...

22 октября 1977 г.

Владимир Ланцберг (1948 - 2005)


Помню особенное ощущение, коснувшееся меня в тот зябкий день, когда мы шли (кажется, по проспекту Строителей), слегка и ненадолго оторвавшись вдвоем от других спутников.

Мы в целом не были особенно близки и откровенны между собой, но Ланцберг вдруг прочел это -- совершенно новое -- стихотворение, и поинтересовался моим впечатлением. Я произнес что-то вроде "у тебя вычищается стиль". Мне и вправду показалось, что оно написано в классической, "прямой" традиции, слегка необычной для его тогдашнего творчества, требовавшего от слушателей определенного эстетического и интеллектуального усилия для разгадки неких образных загадок, насыщенного метафорами, дающего простор для толкований и размышлений...

А здесь -- и без музыки, и все просто, как веник, и можно переходить к инвентаризации. И -- эта тема, которой не рекомендуется касаться всуе. И эта калитка.

И было ясно, что главное во всем этом -- та худенькая большеглазая женщина, идущая в нескольких метрах сзади, среди других, оживленно беседуя.

Чуть позже стихотворение оказалось песней (кто бы сомневался).


И вот мы теперь где, Ира...




В один прекрасный день

Л. Горожаниной


И будет снег лететь в окно,
Кровать и стулья осыпая,
И тишина придет такая,
Что слово выдохнуть грешно,

И лишь глядеть, глаза закрыв,
Как снег ложится и не тает,
Следы спокойно заметает
Того, кто выпал из игры.

Погаснет мир скупых чудес,
Рукой неверной нарисован,
И сразу станет невесомым
Все, что пока имеет вес.

Уйдут, отмаясь в стороне,
Осиротевшие печали;
Как их почти не замечали,
Так вряд ли вспомнят обо мне...

Ну что ж, пора в недальний путь -
Подняться, лесенку приставить...
Нет, не смогу себе представить,
Чтоб здесь я жил когда-нибудь.

Но вот ведь дело - снег в окно,
Весь снег небесный - только в это!
В других же окнах будет лето -
На свете так заведено.

1976


Три квартала на Вольской

Мне на всех перекрестках суют сирень,
дни веселые прочат.
Мне везенье троллейбусных лотерей
опротивело прочно.
Страшно хочется поторопить часы -
пусть скорей меня встретят
шелк умытой дождем взлетной полосы
и неистовый ветер.

Снова думаю, что заберу с собой,
что не вправе оставить:
полосатый конверт - наугад, любой,
невесомый, как память,
за ночь выпавший снег и волшебный свет
зимней улицы скользкой,
а из всех моих улиц последних лет -
три квартала на Вольской.

Тихо сердце скомандует: "От винта!"
Поцелуемся, что ли...
А недавно мой друг улетал вот так
от навязчивой боли.
Он немного грустил о родной степи
и по-детски, как прежде,
бормотал в самолете свои стихи
о какой-то Надежде...

1970


Е.Л.

Начать бы все заново,
сразу,
немедля,
да вот
неважное время --
конец проходящего дня.
Фонарь на последнем вагоне
отмашку дает
всему,
что уже не касается больше меня,
всему,
что так долго душило нехваткою слов,
всему,
что, похоже, и ныне за глотку берет,
всему,
что тяжелым болотом
к ногам приросло --
ни шагу назад --
что с того,
коль ни шагу вперед?

Но надо же было
однажды к чему-то прийти --
и день наступил,
беспощадной усмешкой зубаст.
Теперь-ка попробуй
запрячь,
задержи,
запрети!
Дай бог дотянуться,
так он ведь еще и не даст.
И долго
за поездом ветру кружить шелуху --
обрывки
беспечно растраченных весен и зим.
И черт с ним,
что некому вывалить, как на духу,
и, слава те, господи,
цел и, кажись, невредим!

А рельсы -- на запад,
на запад,
на запад,
в огонь,
и там, под закатом,
неистово раскалены.
А рельсы качают,
качают,
качают вагон,
разматывая перед поездом
новые сны.
И теми же рельсами
гонится степь по пятам --
то ль череп,
местами в колосьях, местами плешив,
то ль плоская эта земля --
неразменный пятак
и на обороте
навстречу мне кто-то спешит...

1973

Песенка о голове

Г. Киселеву

Все бы ладно и все бы ничего,
да с замком никак не сладить.
Нынче в ночь на кулички раз в году
отправлялись поезда.
Только дверь кто-то запер и ушел
втихомолку, на ночь глядя.
На ночь глядя, такие вот дела --
и не деться никуда!

Так возьми досконально изложи
на бумажной четвертушке --
с чем в ладу, с чем немного не в ладу,
чем допек утробный вой.
Помнишь, в прошлом столетии писал
Александр Сергеич Пушкин
про такую забавную игру --
бой Руслана с Головой.

А тому, кто родился с головой,
нет ни праздников, ни буден.
Щиплет Гамлет ромашку -- "быть, не быть?" --
тоже вроде бы учен.
Со своими, не с чьими ж там нибудь
головами бьются люди;
бьются насмерть, а если и на жизнь --
на какую, дело в чем!

Встань в рассвет -- в санитарные часы
свежевыскобленных улиц,
помолись, вместо "Господи, спаси",
повторяя: "Черта с два!"
Может, там, у аптеки за углом,
жизнь тебя и караулит,
а что дверь кто-то запер и ушел,
так на то ж и голова!

1975

Владимир Ланцберг