В 1979-ом, всего за несколько месяцев до того, как жизнь моя совершенно перевернулась (она-таки, как теперь видится, часто переворачивалась - но то был the overturn), довелось мне побывать с друзьями в замечательном путешествии в районе Западного Байкала (Тункинские Гольцы, кажется). Завершился поход несколькими днями, проведенными на берегу известной бухты Песчаной. Оттуда привез "полный рюкзак" разнообразных впечатлений, неожиданно найденную завалявшейся в кыренском книжном магазине вожделенную книжку Геннадия Алексеева "На мосту", пару собственных стихотворений, набросанных ночью у костра, и горсть байкальских камешков.

Вот, между прочим, один из набросков:

***

И. Г.

Проблесковый огонь
говорил: я иду – и живу.
Он обрывы листал,
он песчаные бухты тревожил,
в отвратительной качке
дыхание нес на плаву
и мигающим светом
бегущие сосны стреножил.

Отвечали ему
с берегов золотые костры.
Там шептались поленья,
как черные иероглифы.
И у каждого – люди,
одеждой и жизнью пестры,
словно шлюпочный борт,
прижимали гитарные грифы.

Им, принесшим сюда
продолбившую небо лихву,
переставшим шуметь
перед медленной речью прибоя,
проблесковый огонь
говорил: я иду – и живу,
в отвратительной качке,
под вымпелом, где голубое.

(C) raf_sh
Июль 1979, Байкал, бухта Песчаная, у костра


А камни те были замечательные - гранитная и еще какая-то галька, с включением кварца, слюды, золотистых зернышек и блесток. Правда, художественно они выглядели, только лежа у берега в прозрачнейшей байкальской воде, высохшие же - смотрелись довольно невзрачно.

Вернувшись из похода, я подарил горсточку этих камней очень понимающему человеку - можно сказать, ко дню рождения, с рекомендацией держать их в вазе с водой - для эстетики. Что и было исполнено с заслуживающей подражания педантичностью. Так камешки продержались в том доме 12 лет, от августа до августа. А не то, что букет цветов, которому меняй воду, не меняй - а долго не протянет.

Но человек этот в конце концов был вынужден принять решение о резком изменении ПМЖ. Последовавшие эволюции привели к упаковке всего нажитого и нужного в несколько разрешенных к перевозке баулов. Ваза с камнями туда, естественно, не вошла, и они остались где-то во Вселенной.

И вот, когда казенное жилье уже отошло в чьи-то (неизвестно чьи) руки, и оставался только месяц до заветного самолета, покидаемое государство вдруг выкинуло коленце, оказавшееся для него предсмертным. Где-то в столицах куда-то пошли одни танки, потом другие (или те же, но в другую сторону...)

Не станем обсуждать здесь любопытные перипитии того спазма в центре и на местах, а также его кратко- и долговременные последствия. Каждый может смотреть на это по-своему. Скажем только, что нашей героине путч был совсем уж поперек горла, ибо - где тогда жить, когда жить уже негде. А что в случае успеха предприятия его инициаторы закроют границу на неопределенное время, сомнений почти не было.

Но все как-то устроилось за месяц. И самолет улетел по расписанию. А наглый холодный произвол и бездушие таможенников, пограничников, а перед тем - железнодорожников и славных работников багажа (как тут не вспомнить "укрепите вашу тару" ММЗ) я запомнил надолго. Потом уже испытал и на себе - в формах, уже помягчавших на стороне официальной, но неожиданно обострившихся у простых работников всех упомянутых и неупомянутых служб и корпораций.

А украшение жилища морской галькой, покоящейся в естественной среде - на дне низких хрустальных ваз, наполненных водой, мы взяли на вооружение и здесь. Правда, местная вода жесткая, соли кальция оседают и на камешках и на хрустале, и отмывать их очень трудно.

Но другой воды у нас тут нет. Другой земли, впрочем, тоже.