Его знает весь киномир. Великий итальянец Лукино Висконти умер в комнате, стены которой были украшены рисунками Рустама. Знаменитый киносценарист и друг великих режиссеров Тонино Гуэрра поклоняется дарованию и человеческому достоинству Хамдамова. И в кино, и в живописи, и в графике он — художник. В 2003 г. Хамдамов был удостоен Гран-при “Культурное достояние нации” — так решило жюри под председательством академика Пиотровского, директора Эрмитажа. А между тем широкой публике Рустам Хамдамов практически неизвестен. Как же сложилась судьба человека, которого с юности называли гением и который с юности оказался гением забытым?
В современную коллекцию Эрмитажа включены работы Рустама. Есть они и в Третьяковке, и в музеях США, Италии. В 1992 году Рустам получил грант Жака Ширака для выдающихся деятелей мировой культуры. Сам Хамдамов по натуре — одиночка. Славы не ищет, пиарских акций не устраивает. Он свободный художник и яркая личность.
На третьем курсе ВГИКа Хамдамов снял короткометражный фильм “В горах мое сердце” и поверг в шок профессионалов. Впечатление было столь сильным, что руководство института в страхе, что этот ташкентский парень переплюнет самих учителей, отнеслось к фильму и к автору варварски. Судьба его первой ленты и легендарна, и трагична. Сам Мастер идет по терниям и обвалам, не уронив своего достоинства, не растратив талант на доходные кинопустяки.
Он из Ташкента. Его мать — татарка, бежала из города Гурьева от раскулачивания к берегам Сырдарьи. Одно время работала кассиршей в Ансамбле танцев народов Востока. Вышла замуж за узбека Усмана Хамдамова. Своим прекрасным русским Рустам обязан няне.
В парижской газете “Русская мысль” он рассказывал: “Мы жили в еврейском квартале, а через дорогу стоял дом Керенского. Моя няня была русская, бывшая хористка Нижегородского театра, она даже окрестила меня потихонечку. Работала она кастеляншей в ташкентском театре, и я часто сидел в золотой царской ложе, видел Плисецкую, слушал Пирогова и Барсову в “Русалке” Даргомыжского”.
Рос он строптивым: ушел в вечернюю школу, чтобы не вступать в комсомол. Удивительно, ташкентский мальчик без всякой лохматой руки поступил во ВГИК. И не на сценарный, хотя от природы одарен Словом. Прочили ему и факультет художников кино. А он поступил на самый-самый. На режиссерский, в мастерскую Григория Чухрая. Студенты-режиссеры обычно осваивают чужой опыт. Рустам сразу явил язык индивидуалиста — в первой же его работе экран ожил материальным и духовным миром, на котором стояла тайная печать единственности.
Вместе с Ириной Киселевой и оператором Владимиром Дьяковым студент Хамдамов снял “В горах мое сердце”. На просмотре однокурсники и мастера экрана испытали радостное удивление. Каждая деталь ленты была небесным знаком: в кино пришел молодой бог. Сценарий Рустам написал сам, хотя оставил памятку — по Уильяму Сарояну. Сам придумал декорации, костюмы. Вычислил, как звездочет новую планету, будущую кинозвезду Елену Соловей, придумал ей романтический образ и снял.
Руководство ВГИКа фильм запретило и даже умудрилось потерять негатив, по другим сведениям, его украли или нечаянно (?) смыли…
Дипломную работу Рустаму не дали снимать. Очевидно, не хотели идти на риск получить еще один фильм, который невольно обернулся бы не в пользу учителей. Тогда вообще зачем они, если у студента все не так, как они учили?
Диплом Рустам получил. Но ни работы, ни денег, ни жилья, ни прописки у молодого режиссера не было. И он стал снимать маленькую комнатку у студента-медика Миши Цейтлина. Этот замечательный человек, детский врач-онколог, долго оставался единственной опорой Хамдамова в Москве тех лет.
Вокруг рождались всякие проекты, как помочь безработному Рустаму. Чухрай, собираясь вместе с итальянским режиссером Де Сикой снимать “Дубровского”, предложил Хамдамову быть художником фильма. Рустам тут же предоставил Чухраю множество рисунков в подлиннике, а потом и копии по совету Витторио Де Сики. А копии Рустама безденежно использовали стилисты разных фирм. Но “Дубровский” не состоялся.
Кончаловский вместе с Фридрихом Горенштейном написал заявку на сценарий “Нечаянные радости”. Дело пошло. Хамдамов колдовал над фильмом с 72-го по 74-й годы. Но работу прервали, в сущности, в самом разгаре. Он снимал Елену Соловей, Наталью Лебле, Олега Янковского, Татьяну Самойлову. Творил свой мир в полнометражном фильме. Начальство, посмотрев отснятый материал, вынесло идиотский вердикт: дескать, фильм не соответствует сценарию. Хамдамов ушел с “Мосфильма”.
Баловень судьбы Никита Михалков получил этот сюжет и снял “Рабу любви”, ни словом не упомянув, откуда проистекает эстетика этой картины. Елена Соловей, ее пластика, ее голос, словно возвращенный из небытия, ее обаяние, отточенное на съемках “Нечаянных радостей”, определили атмосферу михалковского фильма.
В 1996 году артистическое и гуманное жюри Независимой премии за высшие достижения в искусстве наградило режиссера и художника Рустама Хамдамова премией “Триумф”. Смущенный Рустам, приняв регалии лауреата, сказал:
— У меня была своя кумирня. Спасибо моим кумирам, о знакомстве с которыми я и мечтать не мог. Спасибо, что пустили меня в свою компанию. Я не получал никаких премий и никогда их не получу. Для меня эта награда — полная неожиданность.
24 мая Рустаму исполнилось 77. Время несмеренной страсти смягчается мудрым возвращением к традициям. С улыбкой хозяина собственной судьбы Хамдамов, возможно, вспомнит дерзкий выкрик Ницше: “Недостаточно того, что молния больше не причинит вреда. Я не хочу устранять ее: следует обучить ее работать на меня”.