Пьеса «ОдноврЕмЕнно» «совершенно не про то, как ставить ударения»!

Евгений Гришковец уже выступал в стенах театра «Драмы» три года назад, и тогда Нижний, ещё не разобравшись в своих чувствах к «человеку-театру», встретил его неполным залом. Три года прошло. В зале – аншлаг. В кулуарах шепчутся о Гришковце, о его новом романе «Рубашка», о музыкальном проекте Евгения совместно с группой «Бигуди» - его ждут, смотрят на часы, хихикают над декорациями на сцене…

Первый приезд Е. Гришковца в Нижний был связан с гастролями национального театрального фестиваля «Золотая маска». Наши земляки увидели постановку «Как я съел собаку», и это было как раз в тот самый день, когда террористы взорвали башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке: «Я не забуду 11 сентября 2001 года, когда я уже вышел после спектакля и были новости, я переживал… Вот, думаю, как эти террористы испортили впечатление от спектакля большому количеству людей. Это первое, что я тогда подумал…»
В этом году 15 июля нижегородцы увидели пьесу «ОдноврЕмЕнно». Пьесу, название которой, действительно, не произнесёшь не задумавшись, как правильно сказать: одновремЕнно или одноврЕменно. Поэтому Гришковец смеётся со сцены: «Пьеса «ОдноврЕмЕнно» совершенно не про то, как ставить ударения». И действительно, на телевидении говорят одно, в орфоэпических словарях – оба варианты равновозможны. Эти вопросы Евгения Гришковца не заботят. Он думает о другом.
О том, что машинисты обречены ездить от одной узловой станции до другой и обратно, о том, что внутри человека и что снаружи, о хотении в Париж, улыбке Моны Лизы, новом тысячелетии и истории, о женщинах и о любви, о самолётах… И обо всём этом он думает и говорит одноврЕмЕнно. Герой всё это пытается прочувствовать и понять, чужое примерить на себя, найти свою нишу и занять её достойно. Не зря Гришковца называют «новым сентименталистом», он весь обращён к чувствам, инстинктам, мыслям. И герой его романа – это я, ты, он, она. «Наивно. Супер» - вспомнился мне Эрленд Лу и Ёжик в тумане, когда не нужно говорить красиво и умно, делать философские и экзистенциальные потуги, ведь «всё гениальное - просто».

Всё также просто перед глазами: стул, вентилятор, две схемы, на которых изображено устройство человека, меч, на ниточках сверху спущены вырезанные бумажные самолёты, звёзды, ракета. На сцене маленький «ринг», 2.5*2,5 метра в квадрате, тоненькая низкая верёвочка опоясывает все вышеперечисленные предметы. А внутри он – боксёр, только борется он не с видимым соперником, а с незримым и неуловимым – с чувствами, с комплексами, с собой.

Как всегда Евгений просит отключить мобильные телефоны, раньше он объяснял это тем, что НЕ ему помешают, а другим обидно станет, что у них нет. Теперь говорит по-другому: «Я прошу перед началом спектакля проверить мобильные телефоны: не в том смысле, есть они у вас или нет, а в том - выключены они или нет. Вообще, Театр как явление культуры не был готов к появлению мобильных телефонов. Интересно, что, когда человек купил себе мобильный телефон, он долго выбирает для него музыку, которая, по его мнению, будет отражать его индивидуальность. А когда эта музыка раздается в театре, в темном зале, во время спектакля, то все без исключения: и актер на сцене, и зрители в зале, - думают: «Какая, все-таки, гадкая мелодия!». И что происходит? .. Все на вас так посмотрят, и будут знать вас в лицо, а Нижний Новгород все-таки не такой уж большой. А все так или иначе знают друг друга, и становится как-то неприятно…»
И вдруг на середине спектакля из чьей-то сумки вырывается случайная полифония, что-то незнакомое, своё, индивидуальное, а Гришковец уже в образе, зал ищет глазами виновника, а Евгений ухмыляется: «Забавная мелодия!», и зал вторит его смеху.

И смотришь на Гришковца, а он всегда разный, вроде, только что был Гришковцом, а уже перевоплотился в арестанта тюрьмы, немца, Элвиса: «А мне с детства хотелось спеть, как Элвис. Мне вообще нравится Эл-вис. Даже когда я не знал, кто такой Элвис и какие он поет песни. Мне просто нравится слово - Элвис. И я даже так скажу, что мне нравится не конкретный Элвис, со всеми этими его машинами, костюмами, шляпами, бриллиантами. Мне нравится Я - Элвис. Когда я беззвучно пою, как Элвис. То есть я пою как я, как Элвис…» И он действительно запел, правда не своим голосом и не песню Элвиса, а «Ночь пройдёт наступит утро ясное…». И зал замер. Заслушался немым пением Гришковца. А когда песня кончилась, Евгений всем сказал, чтоб также спели как я, как Элвис, чтобы детская мечта сбылась.

Ты когда-нибудь смотрел на звёзды и пытался загадать желание? И герой Гришковца, да и сам Евгений, наверное, тоже. Но звезда-то летит быстро, а желание надо сформулировать и загадать быстро. И Гришковец срывает звезду на ниточке, даёт зрителям время на формулировку мечты и на РАЗ-ДВА-ТРИ медленно бросает бумажный аналог. Горящие взгляды, откуда-то слышится: «Я успел, я успел загадать…»

И он весь такой, этот Гришковец, многомерный и многогранный, для каждого родной и для каждого свой: и жнец и на дуде игрец. Автор пьесы – Евгений Гришковец, режиссёр – Евгений Гришковец, художник – Евгений Гришковец, в ролях – Евгений Гришковец… А ещё и мечты людям дарит, значит, волшебник – Гришковец…

Последние полчаса спектакля прошли под громовое сопровождение. Дождь барабанил по крыше «Драмы», всё гудело и гремело, изредка Гришковец перевоплощался в самого себя и спрашивал со сцены: «Это дождь? Ужас какой! Ещё и дождь приходится перекрикивать…». А дождь, наверное, тоже хотел видеть Гришковца, бился, бился в закрытые двери, стены, крыши, свирепствовал… Но видели его только МЫ, те, кто теперь поют как мы, как Элвис и тщательнее выбирают мелодии на сотовых телефонах.

Ксения СЛОБОДСКАЯ