Пили. Много пили. По восходящей. Ага. Пиво-портвейн-водка.
Ровно на стадии середины к нам присоединился он. Великий по своей бесподобной наивности сын Хохляндии. Когда-то мы учили его пить пиво, а теперь он выпивает третий стакан «Три кривых топорика» и недовольно корчит губы:
- Чета миня не торкает.
Наполняет тут же следующий гранёный на половину, хватает раскаленный чайник с плиты и доливает кипятка. Как японский самурай, шумно выдыхает воздух и засыпает это в глотку. Вроде так должно сильнее прибить.
Просто он сегодня поругался со своей пассией. Индюк. Теперь вот зажигает.
Помаленьку перешли к водочке, некоторые отвалились на отдых, Клим в соседней комнате даме сказки читает на ночь. Все нормально, по-плану. На кухне остались трое: я Шнайдер и водка. Потряхиваем личиками под КоЯn. Время от времени его клинит. Он рубит кулаком воздух, матерно ругается. Успокаивать я уже устал. Типа:
- Баб много, найдешь еще, - и потом классическое, - Ик!
Наконец его конкретно накрывает. Он хватает нож и начинает пилить себе левое запястье.
- Ты это, хрен ли так делаешь, - начинаю веселиться, - надо вдоль резать. Ну или наискосок. А так бесполезно.
- Вот бля, - пыхтит Шнайдер, - не получается.
Это притом, что ножами, заточенными Климом, можно брить. Даже поросят.
А время часа четыре утра.
- Давай лучше еще выпьем, может легче пойдет.
- Давай.
Горькая огнем вспарывает внутренности.
Как все-таки резко «по этому делу» меняются разговоры и направления действий. Панкующий хохол вдруг вспоминает про «хачей-жидов-массонов» и остервенело втыкает сталь себе между ног. Я аж рот открыл. Снова взмах, потом еще, слюни брызжут. Тьфу, ты…Это он в табурет.
- Не порти мебель, дятел.
Неожиданно замечаю на нем кровь. Абалдеть!!! Только такой лопух мог вскрывать себе вены на левой, а порезать пальцы на правой. Как дитё малое. Только под два метра ростом. Фак.
Шатаясь, задевая косяки и цепляясь за дверные ручки, прокладывает себе путь в ванную. Шум воды, одновременно с рыганьями.
- Бинтов нет? - его голос тонет в очередном рыке и всплесках..
- Есть туалетная бумага.
Гляжу на его рану – кровь хлыщет недуром. Щнайдер самоотверженно вытянул одной рукой несколько метров от рулона на стене и намотал ее себе по самый локоть. Мумия. Я махнул рукой – справится. Налил стаканы, спрятал нож. Все, пора заканчивать дурью маяться. Махнем по «полтинничку».
- Мне нужна боль, - бешено вращая глазами на пороге кухни, заявляет Шнайдер.
- Чиво?
Он достает зажигалку и поджигает бумагу на руке.
- Вот!
Огонь радостно окутывает его по локоть.
Звидюлей ему что ли накидать? Валю его на пол, добавляю пендаль. Тот начинает тушить об пол, сладострастно ухая.
Приходит Клим, заспанно щурится на яркий свет:
- Шнайдер, я тебя сейчас в окно выкину. Мудила. Гляди, тут линолеум почернел. Ну гандон!
А тот уже зовет Ихтиандра в унитазе.
Культуролог будущий, сука, журналист.
- Наливай! – Шнайдер на карачках вползает на кухню, достигает стола и растягивается на полу. Потом поворачивается на спину, запускает руку в штаны и начинает совершать характерные движения.
- Когда же ты уснешь, макака. Давай его выкатим в коридор и матрасом накроем, чтоб не видно было, как он дрочит. И.… Наливай!

З.Ы. Где ты, Максимка? Что-то скучно стало без твоих закидонов. Уже скоро год, как не виделись.