Искушения
С.А. Чуркин
— Ленечка! Куда пропал? — натолкнулся я у вокзала на одного из наших прихожан.
В год освобождения Церкви, когда все кинулись в Православие, он, уже великовозрастный, седовласый, принял таинство Крещения и особо усердно стал посещать церковь, даже пел в хоре.
— Да вот, зубы вставляю... — прошепелявил он, смущенно улыбаясь действительно редкими зубами.
— А чего храм-то забыл? — я мог себе позволить этот вопрос в лоб — в свое время он был откровенен со мною, делился мыслями о вере, брал у меня книги, выписывал интересные мысли в тетрадь.
— Да, нет... Зайду обязательно... Вот, справлюсь... А вообще-то, хочу тебе сказать... — он замялся и помрачнел. — Чего-то не
— получается у меня. Старый я петь в хоре.
— Да Бог с ним, с хором. Хоть причастился бы, постоял, подышал...
— Собственно, я про это... про стояние, причащение...
— Не понял.
— Не получается чего-то. Постоять-то можно, да потом у меня все как-то...
— То есть? — выжимал я из него.
— Я люблю в церкви... Хорошо. Настолько хорошо, что плакать хочется. Кажется, век бы стоял. А вот потом... Потом, какая-то... Ты знаешь, я не считаю себя за кого-то... Я нормальный человек. Но у меня все стало портиться. Вроде бы, после церкви все должно быть хорошо — все-таки к Богу сходил, прикоснулся чего-то такого чистого... А у меня все наоборот. Почему-то прихожу домой, и все не так. То есть, каждый раз плохо как-то. Жена стала замечать. Она у меня неверующая, но хорошая. Она говорит: “Ты как в церковь свою сходишь, пока скандал не устроишь — не успокоишься”. Да не только дома... Автобусы ломаются, пьяные пристают, начальство набрасывается... Однажды чуть током не убило. Сплошные несчастья...
— А как в церковь идти?
— Не понял.
— Это ты говоришь — когда из церкви домой приходишь. А я спрашиваю — когда, наоборот, из дома в церковь идешь?
— Здесь хорошо! — и даже расплылся блаженно, загорелся. — Знаешь? Тоже заметил. Если наметил — с утра в церковь — просыпаюсь без будильника, ровно в семь. Как кто-то сон с меня снимает — ни в одном гла-
зу. Будильник ставлю, но он мне не нужен. И все так ловко! Не знаю... — снова завял он. — Конечно, в церковь ходить надо... Я приду... Так, постоять... Конечно, петь я уже не буду. Куда мне. У вас там девочки хорошо поют. Вот зубы сделаю...
Подошла электричка, и Леня уехал. Это было летом. Потом была зима, и было еще лето, а Леню я так больше и не видел.
Простенькая история. Вроде бы и не стоило о ней вспоминать. То, что мода на Православие прошла и тысячи кинувшихся в Церковь в великий год “перестройки” давно уже вернулись на “пути своя”, меня уже не гнетет. От судьбы не уйдешь. Князь мира сего действительно крепко поработал над умерщвлением души Российской. И однако же — сказать, что добившись своего, он теперь спокойно почивает на лаврах — это здорово надо обмануться. Вот уж поистине вековечный враг человека. И как широка и многообразна его методика по содержанию и сбережению человека в своем лагере смерти. Если Леню он заставил бросить Церковь способом наказаний и угроз, то другого моего знакомого он обработал совершенно противоположным методом.
— Старик! — подошел ко мне на остановке Витюша, шофер продбазы. — Старик, у меня к тебе разговор. — Отошли мы с ним в сторонку от людей. — Ты понимаешь... Посоветуй, что мне делать. — Он оглянулся по сторонам. — Понимаешь, тут меня одолели. Как ложусь спать, они начинают по мне бегать. И такая гадость, чуть одеяло с меня не сбрасывают.
— Ты про кого? — по его встревоженному лицу я понял, что он не шутит.
— Хрен его знает... — попытался пожать плечами. — Черти, наверное... Каждую ночь. Я уже свет не выключаю, сплю с открытыми глазами. Да какое там сплю. Неделю уже не сплю. За рулем сплю. Того и гляди в аварию вляпаюсь. Что делать, блин?..
Он знал, что я служу в Церкви, и явно ждал от меня помощи, хотя и пытался делать какую-то улыбку.
— Плохо дело... — думал я. — Что ему сказать? — А может, ты перебрал? Знаешь, бывает, после хорошего возлияния...
— Да нет. Я вообще бросил. Ни грамма. Представляешь, если я после такой ночки выпью, я же вообще размажусь по дороге.
— Есть выход, — нашелся я. — Завтра у нас служба. Приходи, причастись. Я думаю, они отстанут.
— А это как?
— Ты крещеный?
— Крещеный.
— Не ешь ничего с утра. Крестик одень.
— Я ношу, — и он принялся расстегивать рубашку.
Я объяснил ему вкратце суть таинства Причастия, во сколько придти на исповедь. Витюша поблагодарил меня и, повеселевший, ушел, повторяя, “значит, завтра полдесятого”.
Утром я нет-нет да поглядывал на прихожан, пытаясь увидеть моего Витюшу, но не увидел. Потом несколько дней вспоминал о нем. Потом, разумеется, забыл. И вдруг, встречаемся, как говорится, носом к носу.
— Ну, что же ты, брат? Я тебя ждал, даже с батюшкой поговорил насчет твоей истории, а ты...
— А все.
— Что — все?
— Нету. Убежали. Я в ту лее ночь спал, как убитый. Ни одна зараза не явилась. И вообще, как рукой сняло! — сиял он счастливый, улыбаясь во весь рот. — Теперь все. Только лягу, сразу сплю, как убитый.
Так что “они” — большие мастера сделать человека счастливым. А ведь Витюша только собирался пойти в Церковь. Он только подумал, что надо бы, как тут же ему обеспечен был покой и прекрасный оздоровительный сон. “А то еще и вправду, балбес, в Церковь попрется”.
Трудно, братцы, трудно до Церкви дойти, даже если она через дорогу от вашего дома. Раз в неделю встать утром и без завтрака простоять столбом два бесконечно длинных часа, потерять драгоценное время из нашей наполненной великими делами жизни могут только люди особенные, не от мира сего. Но даже эти избранные, а точнее, именно эти-то избранные и находятся под особым надзором у комиссаров князя мира сего.
Тот, кто пытался приобщить себя к жизни Церкви, сталкивался с проблемой посещения служб и должен был заметить, что порой посещение храма не проходило для него даром. То есть, бывает, неделями ходит человек нормальный, в день же церковного праздника, случается, на него, как говорят в народе, “черти верхом садятся”. А если праздник двунадесятый или особо чтимого святого, да если при этом ты еще и причастился Тела и Крови Христовой, то уж здесь держи ухо востро...
Теоретически все здесь понятно. Человек, исполненный благодати, в изобилии изливавшейся на него во время церковной службы — слишком лакомый кусочек для духов злобы. Мало того, что они, поражают его ядом собственных его страстей, они, им, несчастным, издеваются над Христом, его Благодетелем; они ставят неопытного человека в положение соучастника их антихристова праздничного торжества, их бесовской вакханалии. Это теоретически.
А вот практика. Так сказать, личный опыт. Хотя, честно, рука писать не поднимается — настолько все скверно! Лучше бы все забыть, тем более, что Рождество уже прошло. События текущих дней припорошили Рождественскую драму... Но вот, Промысел своими откровениями нет-нет да и возвращает меня к этому дню — видимо, велит сделать зарубки на носу.
Рождество Христово! Что может быть светлее, радостнее этого праздника?! Так оно было и на этот раз. В храме, на службе. Но не дома, где ожидала меня супруга и праздничный стол. Что сказать? Застолье в наших домах у всех одинаковое. Слава Богу, есть пока, что поесть и что выпить. То ли от съеденного, то ли от выпитого, а может, от усталости. . . (замечаете, как автор пятится в кусты?). Одним словом, великое торжество окончилось величайшим скандалом. Спроси сейчас, кто начал и с чего начали — я и не вспомню, да и незачем. Короче: все, что и было во мне человеческого, не говоря уже о благодатном, — все было сведено до нуля. Утром, проснувшись, от стыда страшно было глаза открывать, на душе мрак, тоска, впору провалиться вместе с кроватью в подвал — трагедия. Но поскольку за время семейного жития трагедия эта была не первой, со скрипом и скрежетом жизнь тронулась и поехала по прежней колее, день за днем, раны залатались, замазались... Так мне казалось, пока не приехал на одну из своих работ.
- — Батеньки! — охнул я, увидев во дворе наш “пикапчик”. Вместо белого — коричневый, без стекол. Колеса спущены в лепешку... Одни номера новенькие. Сунул голову внутрь — воняет гарью, все ржаво-горелое, даже мотор сухой, прожаренный. Вот это фокус! Вошел к шоферам.
— Когда же вы успели “пикапчик” наш так ухайдакать, братцы?
Братцы серьезно смотрят на меня, молчат...
— Игорь сгорел, — сказал кто-то из них.
На ночь, слова худого не говоря, он выложил из карманов деньги, документы, права от машины, вышел из дома, взял канистру бензина, сел в “пикап”, отъехал недалече, лег в кузове на скамейку и поджегся — так рассказали мне ребята.
— А когда? — спросил я.
— В Рождество.
Почему-то я сразу стал примерять вину в его идиотской выходке на себя. Но вряд ли дело дошло бы у меня до бумаги и пера, не встреть я сегодня, через десять дней после Рождества, старого приятеля.
Человек он верующий, похаживает в храм, одинокий, хотя есть и жена и дети, но любит отшельничество, скорее, бродяжничество. Вечно попадает в дурацкие истории. Я скучно слушал его рассказ о недавних злоключениях, где его били несколько мужичков, особенно один, бросившийся на него как “тигра” за то, что наш герой встал на защиту Христа.
— Он мне говорит: “Хлюпик ваш Христос!” А я говорю: “Что-о-о?!” И он как тигра бросился на меня. Здоровый! Подмял меня под себя!..
Сильная косноязычность и перегар не позволяли мне понять, каким образом он защищал Христа, но чем-то желтым замазанный синяк под глазом и подсохшая ссадина на лице убеждали, что баталия имела место в реальности. Не знаю, зачем я спросил:
— А когда это происходило?
— Да в Рождество!..
Значит, и здесь бушевал бес. Значит, и здесь моя вина... Нет, не шизофрения меня мучает, а просто фраза: “вы соль земли... если соль потеряет силу”, отнимется и сила, удерживающая мир от катас