По молитве.

Прошло несколько месяцев. В моей жизни ничего существенного не изменилось. Съемки на Белфильме подходили к концу. Жил я не в гостинице, а у Евгения помрежа нашей картины.

Возвращаемся со съемок, жена его Нина говорит мне:

- Звонила твоя сестра и сказала, чтобы ты срочно ехал домой.

- Какая сестра?

- Не знаю, она не сказала...

- А что там?

- Кажется, с твоей матерью что-то, заболела, кажется...

Я здесь же стал звонить к себе в деревню. Дозвонился. Подошел отец.

- Батя! Что случилось?

- Матери плохо.

- А что там?

- Не знаю... Солнечный удар, что ли.

- Ну, и что она?

- Плохо.

- Умирает, что ли?

- Плохо.

- Вот заладил “плохо-плохо”!

- Мы не хотели тебя беспокоить, но она уже неделю лежит...

- Умирает?

- Плохо.

- Что же вы там сидели?

- Тебя не хотели беспокоить...

- А-а-а! Тоже мне! Я еду. - Повесил трубку. - Жень! Я убегаю!

- Что хоть там?

- Кто их разберет!

- Плохо... На завтра уже смена заказана.

- Жень, ты же понимаешь…

- Нет, я ничего... Я скажу Турову... Ты только не волнуйся.

- Я не волнуюсь. - Одевал уже пальто.

- К сожалению, с билетом не могу тебе помочь, сейчас уже никого из агентов нет...

- Я сам, Женя... Будьте здоровы, ребята.

Стремление мое добраться до дома было настолько велико, что, если бы не было пассажирского аэрофлота, я бы долетел на одной своей воле. В пути старался не раскисать, не растрачиваться на чувства и нервы – готовился к серьезному делу. На ум приходил рассказ нашего институтского педагога о смерти его матери. Он снимался в кино где-то далеко в Сибири. И вдруг пришла телеграмма: “Мать при смерти”. Он стремился к ней через все преграды, наконец, доехал, а она уже умерла, не дождалась. Даже попрощаться не успел. Я тогда подумал: “Кино во всем виновато”, хотя и не мог это ничем обосновать, но почему-то заключение это во мне так и застряло. И вот теперь сам лечу к своей умирающей матери... “Только бы дождалась”.

Я дома.

Первая, кого я увидел, была моя двоюродная сестра Вера. Она наливала из чайника чай в стакан.

- Извини, Слава, это я позвонила тебе. – Начала она, как мы обнялись. - Мне надо ехать домой, а отец твой один не справится...

Я разделся и прошел в комнату матери.

Она лежала на кровати, лицом вверх. Меня поразила глубокая чернота ее глазных впадин, необыкновенно похудевшее лицо. Глаза были открыты, смотрели на меня.

- Ну вот, - чуть слышно прошептала она, - хорошо, что ты приехал, я могу теперь спокойно умереть.

- Я тебе дам, умереть! - криком вырвалось у меня. Рванулся в кухню, открыл настежь дверь на улицу.

- Она уже всю неделю ничего не ест и не спит. - Подошла ко мне Вера.

- Что же вы раньше меня не позвали?

- Да отец не хотел тебя беспокоить.

- Да за такие вещи, знаешь, что надо!.. - набросился я на отца.

Он стоял, понурив голову. Из комнаты застонала мать. Я бросился к ее кровати.

- Что, мама?

Она вздрагивала всем телом, морщила лицо.

- Вот так все время. - Говорила у меня за спиной Вера.

- Как хоть это произошло?

- Ягоды полола, клубнику, - заговорил отец. - Солнце было. Потом приходит ко мне, говорит: “Мне плохо”. Я и говорю: “Полежи, иди”. Она пошла домой, упала, ее тошнит... Я поднял ее, довел до кровати.

- А врачи, ну и сволочи! - Загорячилась Вера. - Главно, приехали… “Скорая помощь” называется. Вошла такая бабища, здоровая, молодая: “Ну, что тут у вас”? И с такой миной, будто мы шутим. Мама твоя говорит ей: “Голова болит”, а она: “Ну и что? И у меня тоже голова белит”! Такая нахалка!

- Подожди, Вера! Почему они ее в больницу не положили?

- Нельзя говорят, ее с места трогать, а то может в машине умереть, у нее гипертонический кризис на почве солнечного удара. Сделали укол, уехали, и все - ни слуху, ни духу.

- Плевать! Без них справимся! - Я снял пиджак. - Ну, ладно, уходите и мне не мешайте. Дверь не закрывайте...

- Так я уж поеду? - спросила Вера.

- Езжай. Спасибо. Батя, сделай мне крепкого чая. Всё! Уходите.

Расчет мой был прост: прежде всего усыпить и затем утихомирить разбушевавшуюся кровяную стихию. Мать через некоторые промежутки времени мучительно вздрагивала, стонала от боли, морщила лицо - это в голову ударяла кровь. Состояние действительно опасное, сосуды могут не выдержать такой экзекуции.

Но что вызывает эту кровяную бурю, какой орган вышел из строя? Сердце? Я протянул руки к сердцу, стал пробовать его успокоить.

Хорошо, что я был здоров. Легкие работали исправно. Ритмическое дыхание наладилось быстро, мешало только то, что она лежала далеко от края кровати, приходилось тянуться к ней, от чего напрягались мышцы ног и рук, уходила так необходимая мне энергия.

От успокоения сердца перешел к укреплению сосудов головы... Она почувствовала облегчение, стада дремать, засыпать, даже чуть всхрапнула. Я воспрял духом.

Но вот она дернулась раз, другой, застонала, открыла глаза.

“Не-ет! Если я не угомоню эту ошалевшую кровь, все мои старания ни к чему. Но где же этот злодейский центр, убийца”? Конечно, не в ногах и не в руках, не в легких... В солнечном сплетении? В спинном мозгу? До него мне трудно добраться - ее нельзя поворачивать... Вот вижу, что какая-то волна идет снизу по всему организму - и в голову. Так и есть - мать охает и мучительно морщит лицо. Я принялся изливать энергию на все ее тело. Часа через два я почувствовал, что легкие мои выходят из строя, ног своих я уже давно не ощущал, руки горели огнем, в легких было томление и сухость, а результатов никаких. Попробовал усыпить ее еще раз. Добился только того, что она закрыла глаза. Отошел на деревянных ногах. Закрыл дверь, стал пить чай.

На стон матери снова вошел.

- Сын! - сказала она тихим голосом. - Не мучайся, дай уж я спокойно умру.

- Я те умру по загривку. - И стал ее усыплять. - Так тебе лучше?

- Да.

- Ну, и лежи, не дергайся... Может, чаю выпьешь?

- Нет, - чуть шевелила она губами.

- Спи.

Не нравилось мне, что и в спящем состоянии пульсация крови не успокаивалась.

Наступила ночь.

Я продолжал свои операции. Утром почувствовал, что выдохся окончательно. На рассвете вышел на воздух размять тело... “Да, печальны наши дела”. Мать, хоть и дремала, но кровь ее безумствовала по-прежнему.

Днем поел манной каши, выпил чаю – отец приготовил.

Мать все реже открывала глаза, молча переносила боль. Похоже, боль для нее превратилась в сплошной шок, лицо не покидала маска страдания, даже в моменты покоя...

Наступала следующая ночь. Я упорно старался держать ее в состоянии сна, и добился в этом успеха, но путем постоянного непрерывного волевого контроля. Сам я еле стоял на ногах. Попросил отца поставить мне раскладушку рядом с кроватью матери. Когда стемнело, прилег на свою койку, стараясь не спускать глаз с лица матери. В сон проваливался неожиданно, но контролировал себя, просыпался от стона матери и снова посылал импульсы в ее голову. Для того, чтобы ее усыплять мне уже не нужны были руки, одним взглядом и волей я приводил ее ко сну. Мы оба стали одним организмом с волевым центром во мне. И даже ее боль ритмично отдавалась у меня в голове.

Я лежал, подложив под голову подушку повыше, чтобы удобнее было ее видеть, и дышал в нее силой и покоем...

И вдруг мать приподнимает голову... Поднялась, откинув одеяло, села свесив ноги с кровати, посмотрела на меня спокойным внимательным взглядом.

Я замер, пораженный... “Так значит, она здоровая”!

- Ты что? - спросил.

- Надоело.

- То есть, как надоело?

- Надоело... уйду я от вас.

- Ничего не понимаю. Так ты что? Значит, ты не болела? Значит, я зря стараюсь? Ты что же, издевалась надо мною?

Мать встала на ноги, начала одеваться.

- Батя! - Кричу я отцу. - Иди сюда! Мамаша уходит!

Отец вошел к нам в комнату в нижнем белье, спросонья не понимая, что происходит.

- Батя! Что же это получается? Я, как последний идиот, из кожи вон лезу, лечу ее, а она, оказывается, здоровая и просто издевается... В конце концов, я тоже человек, мне тоже это надоело. Уходишь и уходи!

- И пойду! Хватит мне на вас шею гнуть!

- Куда, интересно, ты пойдешь только?

- В актрисы!

- Ха-ха-ха! Иди! Я и дверь за тобой запру!

Она пошла к выходу. Вышла в черную ночь. Я захлопнул за ней дверь, нашел на подоконнике деревяшку и стал впихивать в ручку двери, чтобы было дверь не открыть. Вошел в комнату. Прислонился лицом к стеклу, вглядываюсь во тьму... Вижу только вдалеке много маленьких огоньков… Слышу, там поют… Какое-то веселье… Похоже с плясками. Значит, туда она и пошла...

“Ну и пусть! Я тоже от всех вас устал”!

Кто-то застонал громко, мучительно, я открыл глаза, сел на кровати - мать стонала, стиснув зубы.

Так это был сон?!

Мурашки побежали у меня по спине.

“Куда же она ушла? Она значит должна умереть”...

Я наклонился над ее лицом, дыханья почти не чувствую. И какое страшное лицо - лицо мертвого человека... Нос. Какой острый нос… И, вроде, он светлее всего остального... Разглядывал я мать, хотя лампа стояла на полу, и свет был сумеречный.

Вдруг, до сих пор молчавшая и, как бы пропавшая из дома, собака наша “Малышка” выскочила из-под маминой кровати и, уставясь в западный угол комнаты, завыла пронзительным, жутким воем. Ее длинная шерсть от хвоста по спине стояла торчком, ужас выражало все ее маленькое тельце!

Я в холодном ознобе только пинками заставил ее замолчать.

“Все! Это конец”! От страха и бессилия хотелось реветь. “Почему я не мог победить эту болезнь? И чего стоят все потраченные мною годы на самосовершенствование, когда в самый ответственный момент все оказалось бессильным! Постой! А как это получилось, что я, “великий” христианин, даже ни разу не помолился? Странно, ни разу не попросил Господа о помощи. Но разве поможет? А у тебя есть выбор”?

Я вдруг стал спокоен, почти холоден, подошел к матери, еще раз внимательно на нее посмотрел - не дышит! Холодом веяло от ее лица...

“Ерунда! Господь покойников оживлял... Лазаря, например... Скорее! Скорее!”

Я снял с полки Библию, положил на табурет, придвинул поближе лампу. Начал с молитвы:

- Отче наш, иже еси на небесех.

- А-а-а! - дернулась и застонала мать.

Я замер, повернул голову к ней и, не отворачиваясь, произнес:

- Отче наш, иже еси на небесех...

- А-а-а-а! - то же самое, но стон еще сильнее.

“Что же это? ТЫ уже решил не отпускать ее”? Я уже боялся произносить слова молитвы дальше - еще два-три таких удара и... “Но ведь Христос воскрешал уже умерших”! Быстро стал искать Евангелие от Иоанна, воскрешение Лазаря… Нашел, и стал тихонечко, вслух читать главу от начала: “Был болен некто Лазарь”... Заметил, что несмотря на мое состояние стресса и усталости до отупения, мне было приятно произносить слова этого Божественного текста. Хотелось читать и читать… Я придвинулся совсем вплотную к кровати матери, явно ощущая исходящую от произносимых слов благодать обволакивающую меня и мать покойной и сладостной сферой. После Евангелия были прочитаны акафисты “Иисусу Сладчайшему”, “Богородице”. Мать не вздрагивала, не стонала, дышала тихо. Я понял, что наконец-то я попал в русло правильного лечения. Но, похоже, сделал одну ошибку - я пообещал Господу, что приведу к Нему мать. Я попросил у Него дать ей еще немного времени пожить на земле для того, чтобы за этот срок наставить ее в Истине, в Православии. Я говорил, что после ее выздоровления займусь ею с большим усердием и докажу ей необходимость жизни в вере Христианской…

Уснул, даже не помню когда и как.

Утром разбудил меня отец:

- Сын, мать чаю просит.

- Сделай покрепче и послаще ей и мне.

Когда она отпила полчашечки, я спросил:

- Мама, ты хоть знаешь, кто тебя вылечил?

- Знаю, - тихо прошептала она, - Христос, - и добавила, - ты только молчи, никому...

Вечером я читал ей Евангелие, чуть заметная улыбка трогала ее губы, а незаметно от меня она плакала... Но я-то все видел.