В колонках играет - Чайф - поплачь о нём
Настроение сейчас - мелонхолия

Господи, и ведь у каждого в жизни есть такой вот "глупый" вопрос, которым он может мучиться всю свою жизнь... И что вы думаете, если ему сказать, что они действительно улетают на юг, он успокится?! Да ничего подобного!



Я разговорился с водителем. Звали его Горвиц. Он был гораздо лучше того
первого шофера, с которым я ехал. Я и подумал, может быть, хоть он знает
про уток.
- Слушайте, Горвиц, - говорю, - вы когда-нибудь проезжали мимо пруда
в Центральном парке? Там, у Южного выхода?
- Что-что?
- Там пруд. Маленькое такое озерцо, где утки плавают. Да вы, наверно,
знаете.
- Ну, знаю, и что?
- Видели, там утки плавают? Весной и летом. Вы случайно не знаете,
куда они деваются зимой?
- Кто девается?
- Да утки! Может, вы случайно знаете? Может, кто-нибудь подъезжает на
грузовике и увозит их или они сами улетают куда-нибудь на юг?
Тут Горвиц обернулся и посмотрел на меня. Он, как видно, был ужасно
раздражительный, хотя, в общем, и ничего.
- Почем я знаю, черт возьми! - говорит. - За каким чертом мне знать
всякие глупости?
- Да вы не обижайтесь, - говорю. Видно было, что он ужасно обиделся.
- А кто обижается? Никто не обижается.
Я решил с ним больше не заговаривать, раз его это так раздражает. Но
он сам начал. Опять обернулся ко мне и говорит:
- Во всяком случае, рыбы никуда не деваются. Рыбы там и остаются.
Сидят себе в пруду, и все.
- Так это большая разница, - говорю, - то рыбы, а я спрашиваю про
уток.
- Где тут разница, где? Никакой разницы нет, - говорит Горвиц. И по
голосу слышно, что он сердится. - Господи ты боже мой, да рыбам зимой еще
хуже, чем уткам. Вы думайте головой, господи боже!
Я помолчал, помолчал, потом говорю:
- Ну ладно. А рыбы что делают, когда весь пруд промерзнет насквозь и
по нему даже на коньках катаются?
Тут он как обернется да как заорет на меня:
- То есть как это - что рыбы делают? Сидят себе там, и все!
- Не могут же они не чувствовать, что кругом лед. Они же это
чувствуют.
- А кто сказал, что не чувствуют? Никто не говорил, что они не
чувствуют! - крикнул Горвиц. Он так нервничал, я даже боялся, как бы он не
налетел на столб. - Да они живут в самом льду, понятно? Они от природы
такие, черт возьми! Вмерзают в лед на всю зиму, понятно?
- Да? А что же они едят? Если они вмерзают, они же не могут плавать,
искать себе еду!
- Да как же вы не понимаете, господи! Их организм сам питается,
понятно? Там во льду водоросли, всякая дрянь. У них поры открыты, они
через поры всасывают пищу. Их природа такая, господи боже мой! Вам понятно
или нет?
- Угу. - Я с ним не стал спорить. Боялся, что он разобьет к черту
машину. Раздражительный такой, с ним и спорить неинтересно. - Может быть,
заедем куда-нибудь, выпьем? - спрашиваю.
Но он даже не ответил. Наверно, думал про рыб. Я опять спросил, не
выпить ли нам. В общем, он был ничего. Забавный такой старик.
- Некогда мне пить, братец мой! - говорит. - Кстати, сколько вам лет?
Чего вы до сих пор спать не ложитесь?
- Не хочется.
Когда я вышел около Эрни и расплатился, старик Горвиц опять заговорил
про рыб.
- Слушайте, - говорит, - если бы вы были рыбой, неужели мать-природа
о вас не позаботилась бы? Что? Уж не воображаете ли вы, что все рыбы
дохнут, когда начинается зима?
- Нет, не дохнут, но...
- Ага! Значит, не дохнут! - крикнул Горвиц и умчался как сумасшедший.
В жизни не видел таких раздражительных типов.