Всегда существовала комиссия. Я не был её председателем, просто входил в состав. Мы никогда не решали чью-либо судьбу, скорее - разбирались с последствиями. Был коридор, который ты проходишь по сто раз на дню, оставляя незамеченными подробности, тебе до них и дела нет. Кабинет в конце коридора. Комиссия проводила свои заседания регулярно. Руки, которые некуда пришить на твоём теле, слова, может быть, к тебе и не относящиеся. Мы предпочитали проводить свои заседания по ночам, по ночам вероятность того, что нам помешают, была значительно меньше, меньше свидетелей. Мотылёк, закружившийся по комнате, пьянь, перепуганная до смерти собственными мыслями больше того, что на самом деле вокруг происходит. Мы исповедовали политику невмешательства, наш девиз: "если любишь кого-то - отпусти и поиграй". Днём мы больше похожи на пыльных кукол, статистов, днём всё это больше похоже на сон. Если тебе так уж необходимо на улицу выйти, хотя бы одень очки с толстыми стёклами так, чтобы все окружающие не более чем размытыми силуэтами казались. День тяжёл. Дневные дела комиссии не касались. Люди-поплавки, неспешно скользящие и вращающиеся на поверхности дня.

Председательствующий, так его все называли. Председательствующий. Если вы не против, я буду записывать. Мы - колонна с серыми наволочками на головах, выстроившаяся в очередь на убой. Мы спускались по лестнице, держась затылок в затылок. А дальше стрекочущий транспорт разносил нас по колыбелькам, люлькам, качавшимся высоко в ветвях. Во сне мы спускались по лестнице, затылок в затылок. Руки в карманах сжимали деньги, нам заплатили. Мы нашли деньги, блестящие, как солнце, под подушкой во сне, мы спускались по лестнице под шум ветра в листве над головами. Всё глубже, оставляя комнаты в листве, всё глубже под землю. Люди-слоны с наволочками, скрученными в хоботы на головах. В комнате из листвы, где никто не пожелал остаться, председательствующий вылез из-под стола и ужасно извинялся перед людьми в наволочках, как гусеничка, одетая в извалянный в пыли костюм:

- Я ужасно извиняюсь, я не хотел никого потревожить (что вы, о, нисколько), но я внезапно обнаружил, что сидеть под столом (особенно под столом председательствующего), намного удобнее, чем за ним. Все эти камеры, микрофоны - так ужасно нервируют. Простите, простите, простите меня (говорил он нараспев, ерзая, усаживаясь поудобней в огромном кресле). Чаю?

Вошла секретарша с подносом, словно молодой жирафёнок, переступая своими тонкими и длинными ногами во всех направлениях сразу и, тем не менее, не теряя равновесия. В её огромных глазах, распахнутых настежь как карие дверцы салуна, председательствующий сидел, откинувшись в кресле, закинув ноги в ковбойских сапогах на стол; почёсывая мушкой кольта за правым ухом под надвинутой на затылок шляпой. Председательствующий. Чашки, поставленные на стол перед комиссией, сразу дали каждому из них по маленькому фарфоровому собеседнику, дружественному уху и, одновременно, отражению, которому можно доверить все свои тайны, не боясь быть услышанным. Если же сказать нечего, то было достаточно просто отпить из него... Секретарша замерла у стола с пустым подносом, прижатым к груди, невольно любуясь плодами своего труда.

Председательствующий. Весёлый шорох вороха бумаги, в которую ты погружаешься с головой, отчёты, которые никто не читает. В одной из оставленных людьми реальностей - пустые улицы до самого горизонта. В костюме явно слишком большом для его субтильного тощего тела, - одежда, неудобная для путешествий, но для погружения в сон - самая подходящая. В конце концов председатель исчезнет окончательно, скользнув серебристой змейкой в одну из марианских шёлковых складок подкладки. Но, пока этого не случилось, - чай в птичьих лапках, ароматный пар, очки для чтения запотевают и соскальзывают с носа на золотистой цепочке в бездонную прореху между пиджаком и рубашкой, пластиково брякнув по гильзе авторучки, торчащей из нагрудного кармана.

- Ознакомившись с делом, поставить подпись человека, временно исполняющего обязанности председательствующего под многочисленными резолюциями, потому что я не открою тайны, если скажу вам, что все мы исполняем свои обязанности только временно, сейчас я смотрю на ваши подписи, сверяясь со списком должностей и имён у меня на столе - что за прекрасные словосочетания, хочется отпустить их, позволить им порхать по комнате - вам была своевременно предоставлена копия означенного дела, переписанная вручную мной лично, с незначительными стилистическими отклонениями, каждому из вас соответствующими, я думаю, что могу позволить себе эту милую вольность, и, со временем, отпечатки ваших запястий и лиц на этих бумажных подушках, как отпечатки богов в белом небе над вереницей чернильных караванов - сотрутся, всё в этом мире непостоянно, - ресница, попавшая между страниц, капля влаги, скорчившая пару букв в непроизносимое -тся - долговечнее любого из нас, тем не менее, проделан титанический труд, с чем и не премину нас всех поздравить, хору - утихнуть, солнцу - опуститься за горизонт, а этому делу - отправиться в Пылающий Архив, и каждый из вас сможет повторно ознакомиться с ним, в прочем, не думаю, что подобное желание возникнет, лично я предпочитаю не возвращаться к местам и людям, которых однажды любил, вы, наверное, знаете - я просто не покидаю их...

Счастливо улыбающаяся от того, что можно снова дышать (на секунду мне показалось, что он не шутил, когда начал душить меня - но только на секунду)... Недовольный, будто бы от того, что его только что разбудили. Сравнивающий, похожи ли люди за столом на их голоса, в любой момент готовый натянуть наволочку обратно. Целящаяся прямо в председателя, прищурив один глаз. Тут же улёгшаяся на полировку стола, рассматривающая переходы с коричневого в чёрный и обратно, ведущая пальцем до отражения соседа слева, очерчивающая влажный нимб вокруг его головы на полировке, и тот - всем своим видом старающийся показать свою готовность слушать, надежду на продуктивное сотрудничество. Тут же принявшийся сопеть в кружку, отчего очки его запотели, и можно было спокойно рассматривать собеседников и и комнату заседаний в которой они все оказались.