Повесть Саши (наст. имя - Александр Всеволодович) Соколова "Школа для дураков" была издана в Америке в 1976 г., после эмиграции автора из СССР. О публикации книги на родине и речи в ту пору быть не могло - уж очень она была не по-советски сюрреалистична.
Написанная (и читаемая!) на одном дыхании повесть полна языковых находок, логических вывертов, при этом ей присуща внутренняя красота, болезненное эстетство, изящество. Это не удивительно - при кажущейся легкости и воздушности повествования, известно, что Саша Соколов не менее пяти раз переделывал книгу, доводя ее до совершенства.
Идея вести рассказ от имени душевнобольного в литературе не нова - и до Саши Соколова известны различные воплощения этого замысла. "Записки сумасшедшего", "Двойник"... Больше всего "Школя для дураков" мне лично напомнила "Шум и ярость" У.Фолкнера. Но - лишь формой.
Атмосфера двойничества, оборотничества, проявляется в повести постепенно, исподволь, и, усиливаясь и нарастая, создает все большее напряжение. В диалоге, с которого начинается "Школа", не видишь подвоха, и лишь со временем понимаешь: что-то не так. Автор объединил "героя" и "антигероя" повести, дав им одно физическое тело на двоих. Главный герой книги - подросток, страдающий раздвоением личности. Мир, который его окружает, абсурден и сюрреалистичен, но вопрос о том, таков ли он на самом деле, или только видится таким больному воображению - остается решить читателю. Саше Соколову удалось размыть границы между реальным и ирреальным до невидимого состояния, до тончайших нитей, до "зимних бабочек", охотой на которых увлечена одна из ипостасей героя.
Именно эта раздвоенность сознания персонажа порождает порой невероятную игру слов, множественность смыслов, из которых не всегда - казалось бы - выбирается верный. Но именно это нагромождение смыслов невероятно правдоподобно передает болезненное психическое состояние героя. Вместе с ним читатель, например, изумленно наблюдает, как железнодорожники, беседующие о японской поэзии на наших глазах превращаются в японцев, или то, как ученики этой самой "школы для дураков" общими усилиями пытаются напомнить своему учителю обстоятельства его же смерти...
К финалу повести напряжение все больше нарастает, и в какой-то момент из "потока сознания" удвоенного героя прорывается автор:
"Радость моя, если умру от невзгод, сумасшествия и печали, если до срока, определенного мне судьбой, не нагляжусь на тебя, если не нарадуюсь ветхим мельницам, живущим на изумрудных полынных холмах, если не напьюсь прозрачной воды из вечных рук твоих, если не успею пройти до конца, если не расскажу всего, что хотел рассказать о тебе, о себе, если однажды умру не простясь - прости."
В конце повести раскрывается ее "секрет" - название, выбранное героем для своей книги (которую он парадоксальным образом пишет одновременно с тем, как мы ее читаем) означает/может означать вовсе не специализированное учебное заведение, а нечто вроде учебника - по аналогии с чем-нибудь, вроде "Школы игры на аккордеоне". Такой неожиданный "перевертыш" в названии делает вполне логичным финал, где двойственный герой, отправившись в магазин за новой бумагой для своей книги "чудесным образом становится прохожим".