Я был молодым следователем, которому серьезное дело поручить было нельзя. А следственный отдел, где я работал вел только серьезные дела, потому что мелочь расследовали в отделениях. Поэтому для выращивания молодых следователей (а я там не один такой был) забирали легкие дела специально для нас из отделений. Но иногда ошибались и вместо легкого учебного дела приволакивали хороший геморрой .
Оперативники взяли барыг (торговцев наркотиками). Хранили наркоту они в своей квартире, там же ее и продавали, то есть клиенты-наркоманы приходили прямо туда. Опера ворвались в квартиру, приняли барыг, начали осматривать квартиру и брать показания по горячим следам, и в этот момент в дверях квартиры показался типичный нарик, очевидно пришедшей за своей дозой. Он был также тепло встречен операми, которым всякая палка (сообщение о раскрытом деле) была совсем не лишней и осмотрен. Судя по всему (мои предположения) осмотр паренька никакого результата не дал, но, последователи Глеба Жеглова, будучи уверенные в том, что он наркоман и не имеет с собой дозы по чистой случайности, не смутились и запихали ему «порошок белого цвета, похожий на героин» в карманчик, откуда уже при понятых его извлекли, что явилось основанием для возбуждения уголовного дела по ст. 228 УК РФ (Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов). Дело забрали в наш отдел, как очевидно легкое (пара-тройка допросов и несколько экспертиз) и передали мне. Сразу обнаружилось три проблемы. Первая проблема была в том, что нарик Зайцев, хоть и признавался открыто в том, что он нарик, но сидел не на героине, который ему подбросили, а на дешевом, но не менее сильной пакости называемой на жаргоне винт. Героинщики винтовых презирают за неспособность заработать денег на белый порошок.
Второй проблемой были понятые. Обычные граждане в понятые идти не хотят, а их участие в некоторых действиях обязательно, поэтому милиционеры используют в качестве понятых гражданских сотрудников, работающих у них (секретари, уборщицы и др). Однако в этот раз «штатные понятные» были заняты барыгами, поэтому для нарика использован случайно попавшийся прохожий и муж милицейской уборщицы. Прохожий был из подмосковья, по адресу регистрации не жил, родители его (не идиоты же они) адреса его, разумеется, «не знали», поэтому найти и допросить его было нельзя. А второй, муж уборщицы, как в 1943 годы был контужен, так до сих пор от контузии не отошел. Когда я приехал его допрашивать, выяснилось, что ничего не помнит, ничего не слышит, видит тоже плохо и даже расписаться на протоколе не может. А что это значит? Что никто из может подтвердить или опровергнуть слова оперов (они честно изъяли наркотики) или нарика (никакой наркоты у него не было). А наркоша грамотный, в детстве уже отсидел за кражу ящика водки, больше туда не хочет, поэтому не признается.
По правилам дело надо прекращать за недоказанностью. Но в милиции таких вещей делать не хотят, за это накажут оперов, типа, корпоративная солидарность и все такое. В суд дело тоже нельзя отправлять, отправят на доследование или оправдают, а за это накажут нас.
Решили прекратить дело, (не помню уже точную формулировку, есть такая в законодательстве) вследствие изменения обстановки, в результате чего деяние утратило свою общественную опасность. Типа, наркоша исправился, пошел на курсу лечения, с наркотиками завязал. Но что для этого нужно? Чтобы он свою вину признал. А он ну никак не хочет признаваться в том, чего не делал.
Когда сроки по этому делу уже подходили к концу, неожиданно подошла к концу и моя работа в милиции. Об этом будет отдельная история, но после того как я написал рапорт мне очень попросили что-нибудь сделать с этим делом, после чего считать себя выполнившим свой долго недоофицера.
Приезжать ко мне на беседу наркоша отказывался (вернее соглашался, но не призжал), надо было делать привод и закрыть его в Бутырке, но связываться уже с этим не хотелось, я поехал к нему сам. Как выяснилось впоследствии у него просто не было денег на трамвай. Но суть не в этом.
Я был с ним кристально честен. Я рассказал ему, что хочу прекратить дело, но не могу это сделать пока он не признает свою вину. Я рассказал, что постановление о прекращении дела утверждает прокурор и если он его не утвердит, то признательные показания пойдут в дело. Но я пообещал, что очень попрошу прокурора дело прекратить. Не знаю почему наркоша (а главное его мама) мне поверили. Может у меня лицо располагающее. А может потому по время очной ставки с операми я не принял их предложение погулять полчасика, пока они проведут беседу с наркошей, в результате которой он должен во всем признаться. В итоге мы вместе придумали какую-то идиотскую историю про то, как по дороге к барыгам он встретил цыганку, которая предложила ему героин, он захотел попробовать, поэтому купил одну дозу, но больше так делать не будет и скоро пойдет лечиться. Все это мы с ним подписали, я довольный кладу протокол допроса на стол начальнику. Он читает, его глаза медленно расширяются, он смотрит на мои руки и произносит задумчиво: «Гм, руки чистые… Ты его что ли ногами пи-дил?».
Прокурор постановление о прекращении дела подписал.