Все началось со стука в дверь. Тук-тук. Часы светились зелеными буквами, которые показывали: «далеко за полночь». На границе сна и яви непонятно было, от чего такое эхо. От тихого тук-тук, или это мне приснилось? Буквы на циферблате между тем сменили свои зеленые символы на: «очень ранее утро». Тих-тих повторилось вновь. Так и есть. Стучат. Не звонят, дверь не ломают, криков не слышно, возни или шорохов каких… ничего не слышно. До рассвета замерло все. И опять: «тих-тих…» Да… До чего же робко, и до чего же громко это едва слышное тих-тих. Теплая половина кровати после третьего стука в дверь перевернулась с боку на бок, и произнесла невнятно, сквозь одеяла и подушки:
- Стучаться что ли…
В голосе сонное безразличие и нежелание выныривать на поверхность. Пусть кто-нибудь другой… Я например… Или кошка, навострившая уши… Или соседи, на худой конец… Теплая половина упорно не хотела возвращаться в реальный мир. Кто-то должен разобраться. Ну, или может, все само собой. Утрясется, устаканится, устучится…Неизвестный дятел, однако, дело свое знал крепко, и по всему, отступать от задуманного не собирался. Он клюнул еще два раза. Если бы я взялся измерять промежутки между его настойчивыми и неслышными сигналами, бьюсь об заклад, все было выверено до доли секунды. Какой-то механический стучало. Механическое – значит бездушное, бездушное – значит не уймется ни за что на свете. Свои радостные мысли я перечислять не буду. Ничего нового. Единственная дилемма, как бы сделать так, что бы промеж глаз по максимуму, и в то же время пульс не сбился, и после того как я его устучу, сам смог бы безмятежно и спокойно продолжать досыпать сладкие, очень ранние.
Следующее тихое «здравствуйте» восстановило равновесие в уже не сонном царстве. Теплая окончательно проснулась, и теперь уже тщательно выговаривая каждую букву, старательно вывела:
- Стучаться что ли?
Мне стало смешно, потому что ответа, ответа который не разбудит меня окончательно, я не знал. Все варианты вызывали, по меньшей мере, глупую улыбку. Или совсем не утренний смех. А от смеха не засыпают. От него живут дольше чем положено. Но не спят. Выбор, между смехом и сном, быстро разрешился в сторону последнего, поэтому я промолчал. Теплую мой ответ не устроил. Она, подумав, наверное, что я заснул, или может быть даже и не просыпался, между зычными «тих-тих», повторила еще раз свое сакраментальное:
- Стучаться, что ли!?
Тут уж как не крути, а пришло время диалога.
- да, стучаться…
- к нам?
- к нам…
- а чего так тихо?
- похоже у товарища нету больше сил…
- а откуда ты знаешь что это товарищ?
- предчувствие…
- мож девка какая, шальная…
- может и девка…
Тих-тих между тем, дело свое не забывал, и изредка прощупывал почву, на предмет обнаружения жизни в бетонной коробке. Жизнь в коробке была, и стучало ее чуял, однако жизнь эта была еще не совсем жизнью, поэтому дятел продолжал долбить в дверь, в надежде на удачу. Капля камень, и он, значит, решил, по тому же принципу. Или не открывали боле нигде? Поди сейчас, разбери…Мы с Теплой решали кто бы это мог быть, нетеропливо перебирали варианты, сон уходил, голоса набирались жизни, решение родилось спонтанно, и оказалось, как нам тогда казалось, правильным, и единственно верным. Кто именно сказал ключевую фразу сейчас уже неважно, но слова были сказаны, дело было за малым. Пойти. Открыть. Узнать.
Кто идет открывать, мы решали недолго. Теплая разбросала свое куда попало, я же, почему-то, спал в брюках. Стало быть, пошел.
- кто?
Тишина. Как будто там и нет никого. Я уже было, собирался поворотить обратно, как совсем рядом, прозвучало вместо ответа:
- тих-тих…
Я открыл дверь. На площадке стоял совершенно пьяный мужик, его правый глаз был закрыт, левым же, похоже, он пытался мне что-то объяснить. Получалось плохо, не понятно было ничего, на объяснения, видимо, у незнакомца ушли последние силы, потому что, закрыв и левый, он навзничь рухнул прямо в прихожую. Никаких инстинктивных движений руками, для того, что бы смягчить, ни охов, ни вздохов, он просто упал как свежеспиленное дерево. Между глаз было лишним, и бесполезным. Если кто еще и спал, в это раннее утро, в нашем тихом, законопослушном домике до момента падения, то после, похоже, проснулись все. На скомканные недоуменные вежливо-матерные вопросы он ответил двумя словами: - Подите прочь! – после чего мощно захрапел. Теплая спеленав себя чем-то безграничным и постоянно спадающим, принялась причитать, вплетая в мои суффиксы свои междометья. Пользы от этого не было никакой, пришло время вновь задуматься. Решено было выволочь сволочь пьяную туда, откуда она пришла. Это оказалось непросто. Мужик был огромный. Тяжелый и неподъемный. Волочь его можно было только в одном направлении, и то не очень далеко. Таким образом, чертыхаясь и запахиваясь, мы с Теплой затащили Приблуду ногами за порог, и закрыли дверь.
Ситуация, скажем прямо, была нестандартная. У тебя в прихожей, спит пьяный неизвестно кто, храпит, двигаться самостоятельно не может, говорить тоже, и вернуть все на круги своя нет никакой возможности. Я бездумно стоял над незваным гостем, пытаясь искать варианты, но единственно верным, оказались слова Теплой:
- Ну, что, пойдем досыпать?
А действительно, что тут еще можно придумать?
- А это… этот, с этим чего?
- а, - махнув изящно ручкой, - ничего…
Теплая настояла на том, что бы я перед погружением в пододеяльники все-таки снял брюки, я молча повиновался, и под монотонный неназойливый храп в прихожей мы заснули.
Поздним утром оказалось, что гость переполз из прихожей в комнату, там самостоятельно забрался на диван, и досыпал вполне уютно и по-домашнему. Удивление наше было скорее показным, чем искренним, так как предстояло решить, что с ним все же делать. Было ясно, что нефиг, но одно дело ясно, другое дело он спал, и просыпаться не собирался. Кузя долго обхаживала огромный теплый мешок, с незнакомыми запахами, потом забралась богатырю на грудь, и они начали рычать тихонечко вместе. Если кошка приняла за своего, значит все будет в порядке, оставалось только ждать.
Великан проснулся неожиданно, бурно и по-великаньи. Стук, звон, грохот разбитой посуды, визжание Кузи и похмельное мычание Иерихонской трубы. Видимо он решил повернуться на спину, и повернулся, вот только упал с дивана на пол, зацепил ногой елку, уронил ее себе аккурат промеж ног, разбив при этом практически все игрушки, а руками опрокинул журнальный столик с вазами, открытками, цветами и подарками. Мы молча смотрели на разруху в большой комнате, которая сделалась сразу маленькой от его внезапного пробуждения, и слова, которые подбирались в этот момент, были нерадушными, негостеприимными, бессвязными и громкими, поэтому мы, не сговариваясь, молча смотрели на проснувшегося незнакомца. Он лежал на спине, прикрытый помятой елочкой, среди тонких осколков елочных игрушек, и больших кусков расколоченных ваз и вазочек, старательно возвращал себе зрение, и, вернув, начал недоуменно озираться по сторонам. Наконец, он осмысленно посмотрел на меня, потом на Кузю, изогнувшуюся мохнатой стрелой, потом на Теплую. В его первых словах был густой перегар, сонная лень, и страшный сушняк:
- Где я?
- В гостях,- сказала Теплая душевно. Села на краешек дивана, предварительно осторожно смахнув мелкую стеклянную пыль, и недобро глядя ему прямо в глаза повторила: - в гостях!
- А вы – кто?
Похоже, он спрашивал, потому что надо было что-то спрашивать, ответные слова не доходили до его обезвоженного организма.
- Мы, - стальными коготками продолжала давить на него Теплая, - хозяева. Живем здесь.
- Да?
- Да!!!
- Хорошо тут у вас. Тепло.
Без спросу, решив повернуть разноязычную речку в нужное русло, я выхватил бразды из рук Теплой, и спросил:
- Водички не хочешь?
Да. Ход был верный. Похмельный, забыл про слова, но уже вполне вменяемо затряс головой, соглашаясь с моим предложением. Двухлитровый графин он проглотил быстро и без видимых усилий. «Да, не дай Бог», - подумал я, мимолетно вспоминая похожее.
- Зовут-то тебя как?
- Меня?
- Тебя, тебя, кого же еще…
- Новый Год.
- Да? Странное какое-то у тебя имя…
- а у тебя какое?
- У меня нормальное. Человеческое имя.
- Ну и как тебя?
- Дрим.
- А ее?
- Теплая.
- А кошку?
- Кузя.
- И это нормально?
- По-моему – да.
- Тогда и Новый Год – нормальное.
Так нас стало четверо. Дрим, Теплая, Кузя, и Новый Год.

***


***

Сметая очередную посудину, разбитую большими, неловкими и сильными руками Нового Года, Теплая в который раз задавала мне один и тот же вопрос:
- Как думаешь, не зря приютили?
Я, в который раз вспоминая как было до, и как стало после, отвечал всегда одинаково:
- а черт его знает…

LI 3.8.01