Последний проспект, окутанный туманом. С километр грязных сугробов по шею. Наконец пригорок. Глядя с этой точки на город, понимаешь всю его нереальность, он похож на тонущий Титаник. В нем так хорошо и страшно, но батарейки вот-вот кончатся, и сияющая, любимая игрушка провалится во мглу.

Старое кладбище. Безжизненный скрип калитки. Ветви деревьев так сильно переплелись, что превратились в коридоры старинного замка, освещаемые призрачным светом жалких, кладбищенских фонарей. В такую пору, страх перед этим местом – велик, вряд ли кого-то встретишь. Холодно. Беззащитность полнейшая. На мгновение, природа берет свое, страх толчками начинает разгонять кровь и кажется, что воздух просто звенит угрозой. Позвенел да и перестал. Вроде как из парной в снег да обратно.

Последнее стойбище. Тесные яранги. Кто вы были? Идейные строители коммунизма или шлялись вот также, бесцельно, по ночам? Таблички, надписи, подставки – не хочу после себя никаких табличек. Понимаю индусов – развеять пепел над Гангом, стать частью ветра и великой реки…



Who wants to live forever? – вопрошает Федя Меркурьев в моих колонках. Никто, Федечка, здесь - точно никто, разве, только я иногда впадаю в такую слабость. Но поешь ты так, что я готов помереть прямо сейчас, от восторга.