Весной сошла талая вода, обнажив черную землю и какой-то бессмысленный хлам, полуразрушенные печные трубы торчавшие словно символ всего преходящего, чего-то бывшего давно и не оставившего после себя никакой памяти. Дул сырой, влажный ветер. Бытием и всем сущим в округе был туман. Он занял все небо и всю землю, заполняя все вокруг своим безликим присутствием.

…на месте этом, в аккурат, где торчали остатки труб, некогда стояла небольшая деревенька в десяток хат. Жили здесь вольные поселенцы. Время смутное, народу мало, семейных среди них почти и не было. Люди все подобрались зрелые. Пока приглядишься друг к другу, то да се, вроде, как и жениться поздновато.

Однажды, Кондрат, крепкий мужик лет сорока, зашел за какой-то своей надобностью в общий сарай и застал там дочь своего соседа, Файку. Файка эта, сложения была статного, мощная талия, высокая грудь - крепкая женщина, одним словом. Замуж выйти не сподобилась, так вот и жила с отцом в девках. Увидев ее нагнувшейся и подметающей пол, Кондрат мигом перезабыл все свои дела, забыл даже то, зачем он, собственно говоря, и шел в сарай. В голове его застучало, кровь прилила к лицу, мысли перепутались, стали липкими, дурными - такой клубок, что и за сто лет не распутать.

- Кхм, Фаечка, а что ты тут делаешь? Чем занята, так сказать? – отважился на галантное начало Кондрат.
- Не видите что ли, пол прибираю. Тятя вчерась мастерили хомут, насвинячили до потолка, а мне работы, что ли мало, - не поворачиваясь к нему, пожаловалась она.

Разговор привял. Кондрат мучительно думал, чтобы этакого сказать, чтобы все стало просто и ясно, чтобы Файка бросила эту дурацкую метлу, подошла к нему и задрала юбку. При одной этой мысли его бросило в жаркий пот. Глядя на ее гладкую, ладную спину, на быстро мелькавшие полные руки Кондрат распалялся все больше и больше. Но, решительно, у него не осталось никаких средств для возобновления, этого, такого нужного ему сейчас, разговора.

Вот тут то, он и вспомнил финт, которому его не так давно научил заезжий приказчик утверждавший, что, дескать, это действует на дурех девок безотказно. Радостно улыбнувшись светлой спасительной мысли, Кондрат махом сунул руки в карманы своих просторных штанов, а затем резко вывернул их наверх, держа эти самые карманы за кончики.

- Фая, Фаечка повернись, посмотри чё покажу то.
- Отчепитесь Кондрат Иваныч, мне недосуг вас разглядывать.
- Фаечка-а-а!
- Ну чего вам, - недовольно произнесла Фаина поворачиваясь к нему.
- Видишь карманы то?
- Ну так вижу, поди не слепая!
- Так то Фаечка уши, а представь, какой будет хобот…, - радостно выпалил Кондрат, ожидая, что сейчас все переменится в момент, и несговорчивая Файка быстрехонько плюхнется на овчины в углу.
- Чего уши то, - не поняла Фаина, - карманы как карманы, обнаковенные. Мало ли карманов пришлося бате заштопать то…

Снова тупой облом. Кондрат искренне не понимал, почему такая справная баба, как Файка Смородина не принимает его ухаживаний. Рази он калека или урод какой? Устав от невеселых дум, Кондрат вышел отлить и развеять тоску. Он устал уламывать несговорчивую сельскую Венеру и мысленно уже склонялся к тому, чтобы решить свою проблему одним махом, кардинальным, так сказать способом.

Справляя нужду, Кондрат поднял голову и посмотрел вверх. В небе, над деревней летел одинокий аист. Натужно размахивая крыльями, он все время пытался поправлять лапами свой красный отвисший фаллос, без конца выпадавший и сбивавший птицу с курса. Изредка, аист вскрикивал, словно в бреду, роняя при этом что-то странное на землю. Непонятно почему, но это показалось Кондрату хорошим знаком, и он решительно распахнул дверь сарая.

- Файка, корова стоялая, вдругорядь тебе говорю, поди суда, - с места в карьер начал Кондрат. И голос его, всегда бывший крепким басом, вдруг сорвался от потаенного возбуждения и дал неприличного петуха.
- Кондрат Иваныч, да что ж такое делаицца, - запричитала вдруг тоненьким визгом Файка, - вот погодите, придет тятенька – все ему обскажу!
- Ах я тебе вот, дурища ты этакая, какой тятенька? Чай хочется мужика то, а? Ай дурища, дурища подь суда быстренько, я те леденца дам, - вымахнул Кондрат подивившись нешуточному, своему красноречию. Файку все это испугало и, решив, что уж достаточно она соблюдала приличия в разговоре, а мужик и в самом деле распалился не на шутку – пора бы охолонить. Подбоченившись и презрительно сощурив глаз, она сказала:
- Спрячь, дурень, балалайку ишь оголился то, чисто Савраска в конюшне…

И вот здесь, по-видимому, Кондрат впал в ошибку, приняв тон предмета своих вожделений за игривый, за некий тайный сигнал. Рванув телогрейку так, что пуговицы пулями зачиркали по стенам сарая, он подбежал к девушке, охватил за спину сзади, изо всех сил стараясь добраться до полной груди.

Женщины всегда меняют жизнь мужчины. Прошмыгнув ли серенькой мышкой или осенив большим крылом, но след их пребывания навсегда остается в нерасторопной, неповоротливой душе мужика.

Ласточкой, Файка выпорхнула из медвежих обьятий соседа, схватила сиротливо стоявшее в углу коромысло и… Последнее, что запомнил Кондрат, прежде чем в его голове взорвалась вселенная, был запах сена. Терпкий такой, он заполнил все существо Кондрата, напомнил о детстве, навсегда…

Пришлось Кондрату Иванычу стать сельским дурачком Кондрашкой и попрошайничать по дворам до конца жизни. Душа простой русской женщины не покорилась ему, обожгла жар-птицей и унеслась в неведомые дали.

И снова сошла талая вода, и земли уже не было под ней ни обломков печных труб, ни мусора. Не было и снега, ничего не было ни сейчас, ни потом. Лишь где-то, высоко вверху пронзительно кричала одинокая невидимая птица, напоминая о том, как скучно и тоскливо жить без любви.