Второе произведение. Менее негативное ))

Жажда жизни



Удар! Еще удар! Стену окрасила тонкая смазанная полоска крови. Со следующим ударом кровь пятнами полетела в сторону. Странно, но в полутемной комнате кровь на стене казалась особо яркой. Правая рука тут же онемела. Судя по всему, сломан палец. А нет, шевелится, значит просто вывих. Боль заставила немного прийти в себя.
Я прошелся по комнате, заваленной мятой бумагой. На бумаге были стихи. Были. Ее стихи, ей тем или иным образом посвященные. В открывшееся окно ворвался зимний ветер, заставив съежиться. Ветер нес с собой запах недалекого океана, холодного и страшного в это время года. Как жаль, что я не курю, сейчас было бы классно, усевшись на подоконнике, сделать пару затяжек и немного расслабиться, подумать… Как жаль…
Подставив больную кисть ветру и снегу, немного унял боль. Кровь стекала по кисти и запястью, образуя замысловатый узор на линиях ладони, стекалась в одно место и крупными каплями падала вниз. К утру снег и ветер уже заметут жалкие следы чужой боли, чужой и никому не нужной.
Замерзнув окончательно, я закрыл окно и сел в кресло. Крупная дрожь била по всему телу. От холода ли? Дрожь заставляла то и дело вскакивать с кресла и отмахиваться, бить по ней в пустоту: уйди, подлая, не видишь что ли, без тебя тошно! Вслед за одним из неаккуратных взмахов на пол полетела фотография в стеклянной рамке. Звон битого стекла, маленькие осколки слезами заблестели под светом заглянувшей в окно луны. Я сел на колени и аккуратно достал фотографию. Даже в темной комнате, освещенной только никогда не спящей луной, снимок сохранял все свои краски и казался единственным ярким пятном в этом сером и темном пространстве. Только в пространстве? А может, во всем мире?!
Кровь, не еще успев свернуться, оставила свой след в углу фотографии и теперь предательски скользила вниз, угрожая залить собой все. Теперь кровь была черной, и, казалось, что тьма стремится поглотить и эти последние крохи, оставшиеся у меня: грозясь залить ее волосы, улыбку, лицо, скрыть от меня все. Может быть, она даже пыталась мне помочь, за меня стирая мои же воспоминания. Да вот только… не нужна мне была такая помощь.
Я достал чистый платок и протер снимок. Другим обернул свою разбитую руку: потом обработаю как полагается, от царапины никто не умирал еше. Опять уселся в кресло. Зажег лампу и стал смотреть… и вспоминать. Вспомнил, как мы познакомились, как первый раз поцеловались, как первый раз я остался у нее на ночь. Вспомнил, как провожал ее на целую неделю на учебную практику. Бог ты мой! Как же я страдал тогда без нее, дни тянулись бесконечно, ночи были бессонными. И как же было радостно потом увидеть ее вновь, сходящую с поезда. До сих пор помню ее глаза, полные благодарности, восторга, радости и любви, когда она увидела купленный по случаю ее приезда букет цветов. Красные розы. Ее любимые…
Много чего вспомнилось. И хорошего и плохого. Хорошего больше. Я даже не заметил, как тихая грустная улыбка вдруг подкралась к моему лицу: улыбка памяти, улыбка надежды.
И острое дикое желание заставило вдруг подскочить меня с кресла и заметаться по комнате. Желание, заставившее кровь с новой силой бежать по телу, заставившее враз забыть обиду ее слов, заставившее заново переосмыслить то, что я до этого делал: делал с собой и с нами.
Жить! Жить несмотря ни на что! Не глядя ни на кого и ни на что! Жить так, чтобы мой огонь зажигал несгораемым пожаром все и всех вокруг меня. Жить и творить вопреки всему, назло всем, наперекор всем!..
…Когда дрожь немного унялась, я собрал исписанные листы, разгладил их как мог (и тут предательница кровь оставила свои следы), сложил аккуратной стопкой и вернул на место. Уже засыпая, я помню, в полудреме шептал одно слово: жить…