Валшэбник Чугунной Деревни.

Гылова 1.

Кагда-та дамно, в штате Юта жыла-была девачка Захарка. У ийо радитилей не было денег, паэтаму Захарка сама зарабатывала сибе на жызнь. К 14-летийу, радители падарили ей 27 пустых бутылок, и сдаф их в Пункт Приема Стеклотары, Захарка смогла, добавив ещо немнога сваих сбирижэний, купить сибе прасторнуйу каробку ат халадильника Стинол. Да, типерь ана жыла в настайащих апартаментах, па-крайней мере, после каробки от стиральной машынки, каробка от халадильника казалась ей таковой… Фсе шло харашо, Захарка устроилась работать на местной станцыи метро, где исполняя гимн Америки для пассажыроф проаизжафшых поесдоф, неплохо зарабатывала… дома у нее стали паивляца различные лакамства, такие как хлеп, плавленые сырки и прочие фкуснасти, а нидавна ана купила сибе бальшую алюминивую кружку и читыри коробка спичек и типерь пила тйоплуйу воду… Старый дом из коробки от стиралки она абминяла на черную сумку у соседа и стала совсем модной девочкой…
Но однажды на Юту налител бальшой ураган и падхватиф девачку и ийо домик панес их далико-далико… девачка литела-литела и в ытоге стала падать… высунуфшысь из акошычка, прарезанново ножницами в стенке домика, ана увидила внизу какой-та домик… дажы не какой-та а самый настоящий домик, ис кирпечей и штукатурки…
- Писдец нам настал … - услышыла ана голос сзади сибя и абирнуфшысь увидила на стене сваей квартиры круглинькава улыбайущивася таракана…
- Эта ты сказал ? – недоуменна спрасила Захарка.
- Канешна йа, мы жы в Валшыбнай Стране, тут умейут гаварить дажы тараканы.
Тагда Захарка ришыла, шо ана спит и перестала байаца…
… ана ни байалась уже около минуты, кагда домик от парыва ветра наклонился и олюминевайа кружка упаф с крючочка больно стукнула девачке па башке… Пашщупав шышку фсдуфшуюся в месте удара, Захарка панила, шо это – не сон, и снова начав бояца выглянула в акошычко: земля была уже савсем близко. Она даже различила возле виденнова уже ейу домика небальшой агарод, и бабушку, одетуйу до пояса снизу, стояфшуйу раком над гряткой с маркофкой и выдергивайущуйу сорняки… на спине у бапки был портак в виде перекрещеных костей от абрикоса, а над ними была запортачена зловесчая надпись, испугафшайа девачку… надпись гласила: «Гигиена»…
Но долга пугаца ей не пришлось, патаму как домик стремительно приближался к земле….
***
Злостная валшэбнитца Гигиена, которуйу Жевуны, Грызуны, Лизуны, Глотаны, и Сосуны в издевку прозвали так за полное отцутцтвие заботы о сваей гигиене, вышла с утра покачивайа бедрами и пованивайа немытой с рождения писдой и ачком пополоть маркофь… фсе шло неплохо, и Гигиена уже допалывала грядку, размышляя о том, как бы поиздеваца над пойманым фчера Грызуном… «Заставить ево грызть чешушщыйся геморрой или проста натянуть сракой на теплицу с памидорами?» - не могла никак определица старая шалунья… и вдруг где-то сверху послышался быстро приближафшыйся свист. Гигиена подняла вверх голову…
- Йобанамаистарыекости…. – сорвался с ейо потрескафшыхся, чумазых губ визг…
***
… Не успела Захарка толком рассмотреть портак, как уже в следущий мамент домик уебался на бабку, до этого половшую огород, каторая в мамент приземления Захаркиного особняка, стояла с задранным к верху ебалом, с идиотским выражэнием удивления на оном…Под домиком раздался хруст. Кишки, кровь и мозги брызнули ва все стороны забрызгивая грядки, домик и дерево ранетки, росшее па-близасти… Захарка видала виды, но сейчас, от такого противново зрелища и вони исходившей из под домика, и глистов, расползавшихся с места катастрофы во все стороны, ее жутко пробило на дрист и блевонь, и она заливала гавном и рыготиной все стены и непонятно откуда взяфшевося медведя сидящева напротив нейо…

Гылова 2.

- Ну шо, атбливалась ? – спросил чилавеческим голосом мидведь… это вызвало у Захарки дрожь в каленках, веть медведь мог абидеца, шо она ево так устряпала своими отходами. Но девачка совладала с собой и нагло ответила:
- А што, ты ищо хочеш ? – и деманически расхохоталась…
- Да пошла ты… - сказал мидветь обиженно атвирнуфшысь, и принялся выковыривать из шерсти кусочки тухлой селедки, составляфшей вчерашний Захаркин ужын…
- Да ладна, не абижайся… ты аткуда взялся-то ?
- Йа жы тот самый таракан, - ответил заулыбафшыйся от уделенново внимания медветь, - проста в валшэбнай стране фсе тараканы становяца мидвижонками, а медвижонки тараканами…
Захарка не паверила сначала, но патом глянуф ф игровой угол сваиво домика, решыла фсе же паверить. Дело в том, што мягкий пушыстый чугунный медвежонок Захарки, которово ей папа подарил на восьмое марта в прошлом году, превратился в таракана и, проползя черес все помещение и вылезя в дверь, матерясь на валшэбном наречии уполз в кусты редиски…
- Ну тада давай тибе придумаем имя, - сказала она медведю, - как тебе, например, Тотошка?
- Пачиму Тотошка?
- Ну миня ж на тя стошнило… - сказала девачка, снова деманически захохотав…
- Да пошла ты, повторил медведь…
- Не груби, мне, жывотнае! – рявкнула девачка, и пнула мидвижонка по грызлу…
Медветь попытался укусить ейо за ногу, но получив повторно троечку в челюсть в ухо и в пятак, примолк и сказал:
- А чо, ф принцыпе неплахое имя…
- Это тогда было такое, а типерь уже не такое, теперь будет имя – Гандон, шобы не ахуевал… - строго произнесла Захарка, знафшая, што домашние жывотные должны знать, кто хазяин…
- Ну хатя бы Гандошка или Мандавошка, - не сдавался медветь…
- Черт с тобой, будешь Гавнёшка, - обрубила девачка, и, на фсякий случай погладив медвежонка по голове (штобы не испортить ему характер), вышла из домика нафстречу солнцу…
***
«Шо за странная метаморфоза произошла с доброй девочкой Захаркой?» - спросит у меня маленький читатель. Видишь ли малыш, фсе дело в том, што в валшэбной стране все девачки делаюца противными капризными стервами, грубыми и агрессивно к окружайущим настроеннными…
***
Аказафшысь на улитце и оглядефшысь, Захарка прочухала, шо к сажаленийу домик старушки к хуйам разнесло осколками треснуфшева старушкинава же черепа, и даже останки ево забрызгало жыдкими, пахнущими гнилью мазгами… это агарчило девачку, веть ана думала, шо из-за ацутцвийа хазяйки домика на грешнай нашей земле, она сама станет ево владелицей… Но тут ана увидила рядышкам пищеру, и, будучи любопытнай девачкай паписдовала прямо туда, мидвижонак поскуливая поплелся следом. Как толька ани вашли внутрь, в нос им ударило вонью быфшей абитательницы. Даже у Захарки, каторайа будучи маргиналкой не особо часто мылась (если быть точным, то тока када из-за ливня в канаве рядом с ее быфшым местом жытельства скапливалась па калено воды, а это случалось раза два за лето и в начале весны, када таял снег) на очи навернулись слезы… у беднава мидвижоныша перекосило ебало (забегая вперет скажу, что перекасило на фсю жысь)…
Што же касаеца маленькава челавечка, каторый, как мы уже догадались, был Грызуном, тот он стоял привязанный в дальнем углу пищеры, среди груды нестиранново нижнева белья Гигиены, в бессазнательнам састаянии и уже близок был к знакомству с начальником Богом…

Захарка ат такой картины и вони немношка падахуела и развирнуфшысь вышла ис песчеры… «хуй с этим чилавечком» - падумала она… и бедный малинький грызун, не будучи ни кем спасенным, так и остался в пищере и в муках падох на следущий день…
Выйдя на улицу девачка увидила симпапульную на вит трапинку, въюшщуюся меж диревьеф, и не мешкая направилась туда… И тут нафстречу ей, из чащобы вывалила толпа маленьких людишек, пахожык на грызуноф. Но одеты ани были в галубые телагрейки, галубые трусы и на головах насили бальшые галубые самбреры, к каторым были привязаны на ниточках подшыпники, болтики, гроверы, гаечки, а у некатарых даже поршня и фарцунки… Все это висячее гамно весело звенело «дзынь-дзынь-дзынь», кагда чилавечки шли или смиялись… эта был народец глотунов… предвадительствала талпой гремучих карликоф седая тетка ростом примерна метр-восимдисят, адетая в белуйу засаленнуйу пижаму (жолтуйу, па састаянию на момент аписания).
- Привецтвуйу тибя, дифчонка! Как тибе удалось замачить эту бляцкуйу немытуйу дуру – Гигиену ? – без обиняков взяла в галоп старуха.
- Я не знаю, бля буду – таким же макаром ответила Захарка – мой домик взлетел и ебнулся на нее сам сабой.
- О, пазор на мой паследний седой лабковой волос, - запричитала старужка – это ж йа сама вызвала этот уроган, шобы раздавить суччю Гигиену, а майа валшэбнайа книга скозала, што па вичирам твайа каробка пустует, но бля, ты как на зло, аказалась там… и чо ж типерь делать бля…
- Гражданачка, а вы кто ? – паинтирисовалась наша гираиня…
- А чо сразу гражданачка-то ? – сразу запантавалась старуха. – у миня и дакументаф – то с цабой нету…
- Жэнтщина, мне вашы дакументы не уперлись, звать-то вас как ? – умиротворила ейо девачка.
- А… - сразу же пависилела бабуля – зовут миня Винилина, йа магусчисвиннайа валшэбнеца жолтай страны. Правда, же, асталопы – сказала старушка, выдаф стоявшему рядом глотуну звонкий падзатыльник, ат каторава падшыпники, поршня и остальная висячайа хламина стали качаца и бица друг об друга, и звенеть : «дзынь-дзынь-дзинь-дзинь». Это ниибаццко всех развеселило, и все стали смеяца, атчиво все падвешенные к самбрерам глотунов детальки стали звенеть «дзинь-дзинь-дзинь»
- Да. Да. Правда. Правда. – стали говорит глотуны, опасайась получить пиздячку в затылок.
- Ну панятна. Но, бабушка Винилина, хоть ты и рехнутая (бо я знайу, шо валшэбникаф нема и ты проста двинулась и песдиш), разрули как мне да дома вернуца?
- А шо тама делать ?
- Как это што? – вдохновенно загаварила девачка – веть там все такое радное… там есть Пункт Приема Стеклотары, бомжы, метро и прочие радости…
- Ну в таком случае, я спрашу у валшэбнай книги – отвечала растроганная калдуння, и дастав из сумки толстуйу книжку, в абложке журнала Hustler, стала чо-та барматать, предварительно скушаф какуйу-то странную капсулированнуйу таблетку…
- Бамара, чухара, шкорики, морики, хуйабо,буйабо, еборики, ерики… виликий и ужастный валшэбнек Курвин паможыт тибе, если ты не западло… пискапу, трискапу, болтало, мотало, ебало, пашлифсенахуймудаки... – бормотала калдуння в трансе… патом упала на землю и изо рта у нее пашла пена…
- Передоз у Винилины, передоз у Винилины… - понеслось в рядах глотунов, каторые тут жы заныли как тупые кукшки, и ат рыданий фарцунки апять зазвенели «дзинь-дзинь-дзинь»… тагда вышел важный старец, с болтафшымся на шляпе читырех-циллиндровым рядным движком, на 1,6 литра и сказаф «я в кино видел» всадил калдунне в ачко кулинарный шпритц с крепким кофе…
Бапка продрала глаза, и скоропостижно поблеваф, и уменьшыф книжку до размеров гандона, убрала ейо в карман и памахаф соапливым платочком Захарке, ни хуйа не сказаф закружылась в вихре пыли и пропала блять…
***
Все еще в ахуйе ат скорава исчизнавения и передоза Винилины, глатуны шквозь слезы стали гаварить Захарке:
- Дарагайа фейа, буть нашэй каралевай, бо ты упиздошыла насмерть нашу быфшуйу каралеву и типерь мы хатим шоб ты была на ейо месте… ты красивайа и наверна добрайа, и не станеш заставлять нас глатать гамно и мачу, как Гигиена, и мы больше не будим глотунами… А ищо застовляла нас ловить павуков, мышэй и змей, и хавала их, а нас кармила мухами и жуками новозными…
- Фу, мастйовые, пашли на хуй… - грубо скозала девачка… - ну-ка блять, принести мне новые лапти, бля…
- Вазми вот тибе песдатые ботики, - скозал Гавнйошка, неся в зубах стоптанные кирзачи – йа их нашол в пищере калдунни…
Кирзачи были очент красивыми, с залатыми пряжками и коваными серебрянными падковами… Захарка аж абамлела, ат такой прелести, и спешно натянув сапожки 45 размера, каторые как ни странно пришлись ей в пору, направилась по трапинке в лес, распинывая па дароге в разные стороны ахуевшых от безумнай красоты новай каралевы глотунов, постепенно морфившыхся в абычных лизунов…

Захарка весело шогала па дарошке из кирпича цвета гамна, а мидвижонак бегал вакруг и резвился, разрывайа пападафшыхся на пути мышек и сусликов на куски и заглатывайа их ни жована...
ЗАхарка насвистывала жопай какуйу-та незатейливайу мелодийу (в валшэбнай стране все так умеют), как вдрук с поля мимо каторава ани прахадили паслышались стоны... Захарка прислушалась и паняла,
што стонет какое-та существо катораму очень грустна и абидна. А паскольку ана была из древнева рода фараона Гильгамеша, то в ней загорелась жажда справедливай мести за абиженнае существо и ана
свернула с дароги и пашла в поле...

Прайдя пару дисятков метров на стоны, Захарка абнаружыла в зарослях травы бальшуйу пухлуйу куклу с улыбайущимся ебалом, нарисованным краской, и с разодраной в клочья и развороченной жопой, из каторой торчала солома и сено и капала крофь...

- Блять, шо это еще за хуйня? - удивленна праизнесла девачка...
падбежафшый медветь тоже выпуча глоза сматрел на куклу...
- ыыхххммм...бл...бдыкмххх...шп...дрз...уууууу... - ответило им существо-кукла...
Захарка не любила недосказанностей, паэтаму ана пнула куклу па харе и павтарила свой вапрос:
- Шо ты блять за хуйня, а ?
Кукла снова с ещо большим рвением и усилиями стала пытаца шо-та сказать и неуклюже паказывать пухлыми тряпачными руками на свой рот...:
-мыхмзбж... йааа... лжж... аай...жп... дрз..мн..рв...хтнн....ыыы...
Захарка уже начала брать разбек, шобы ещо разик пиздануть существу в хавльник, какда он разявил свойу рисованнуйу пасть и заорал:
- пдразыыыыыыыыыыыыыыыыы.............
Так и недобежав, девачка астанавилась...
- Шо ты гавариш? Пидаразы?
- д-дыа... пидрзыы...ттыочына...
- А шо ты так хуйова писдиш?
- Йа пкашто не умейу ищо... йа тлька учсь...
- Ясно.. ну и шо ты гаварил про пидаразов ?
Существо ничево неответило, а тока молча паказало рукой на разодраннуйу сраку и стало плакать... слезы тикли и размывали ему ебало, каторава в итоге не асталось... астались толька два уха и разнацветнайа мазня в районе лица...
Захарка была саабразительнай девачкай и паняла, шо када эта хуйня плачет, то рисованному ебалу приходит пиздец, паэтаму ана достала ис кармана гвоздик, и нарисовала ебало па-новай, да так, шо она больше никада не сатреца... рот ана рисавала в паследнюю очиреть, шобы кукла не арала им, када гвоздик выводил глаза и нос...
- Ну типерь расскажы, чо тут случилось... - спросила она в конце працыдуры пирманетного макийажа
- В опщим, это поле засейано травой-дуравой. Трава-дурава - это спицальнайа трава, ат каторай становица смишно и песдато, а миня зделали въетнамцы, каторым принадлижыт это поле, шобы йа ево ахранял. Но ноччю пришли пидаразы-растамазы и, как видиш, ничуть не испугались миня... Ани списдили четыре мешка травы-дуравы, и теперь какда аб этам узнайут въетнамцы, то ани пустят миня в утиль... предварительна савершыв надругание над маей галавой, как растамазы-пидаразы нат жопай...
- Не сцы, лошок, йа тибя спасу, не буть йа каралева Лизуноф Захарка. Пайдеш са мной и все будит нармальна, тока тебе придеца инагда делать мне кунколингвус - сумничала Захарка фспомнив шо это примерна так называеца в книшках...
- Кун - ко - лин - гвус, ух-ты, - павтарил за ней лошок...
- И ещо тебе нужна дать имя. Йа думайу, шо Трашыла падайдет, бо тибя аттрахали, гы-гы-гы - заржала Захарка...- Ну пайдем, - призвала ана и пашла к дароге...
- йа не магу, сначала зашэйте мне жопу
- Ты ахуел - с этими словами девачка пнула Трашылу в рыло - сам зашывай, вот тебе гвоздик, а нитку зделай из шэрсти маиво мидведя, - отрезала Захарка,- кстати, как эту твайу траву-дураву изпользывать ?
- Еш ейо и фсе...

Следуйущий час прашол за тем, што Захарка безудержно ржала глядя на то как бедный Трашыла без аныстызии зашывает свайо ачко гваздем и плачет и орет... пад канец, када он зашывал сфинхтер, Захарка аж абассалась от смеха, но это ейо не абламило...

------- Гылова 5 -------

... кокда трашыла справился наканец-та с лохмотьями сваей жопы, а Захарку отпустило от травы-дуравы, вся кампанийа выдвенулась в путь па дароге цвета деццково паноса в сторану чугуннай деревни, кде па слухам и абитал Курвин Еблистый и Мудасты. Захарка сразу посекла, шо дорога мащоная, но ей было это до песды, паэтаму ана шла дальше. Гавнёшка резвился бегал вокрук и кусал Трашылу за яйцо, а тот в свайу очереть немношка ворчал, но было заметна, шо ему это нравицца, блять, бо яйца у нево чесались...

Ани прашли за этот день около васемнацати тысич келаметрав, а Захарка даже не устала и не натерла ноги, патамушо была в валшэбных кирзочах. Какда ани прашли первые 8 келаметров ейо свита уже очень устала, веть у них не было валшэбных кирзочей. Поэтому паследние 17 992 килеметра девачка несла их на плечах. Трашыле нравелось, патамушто он терся членам у Захарки подмышкой, а Гавнёшка все время просил опустить ево на землю, шобы он мог резвица и скакать, веть в валшэбной стране так весело и хорошо под ярким солнышком беситься на травке... блять...

Наченало смеркаца, и Захарка решыла, што прешло время зделать ночлег. Но пока што она не видела ниаднаво патхадящева места для остановки. И тут, как по мановению валшэбничной палки, блядть, в нескольких метрах от края дороги показалась кросивая полянка, на которой был сооружон уютный сказочный домик, йобана...
Захарка не самневайась свернула к нему и скинув сваих пассажыров в кучу зайчачйево гомна, развалилась на травке возле домика и властно па-каралевски праизнесла:

- жратвы и костер, суки-бляди... а то казню нахуй...

Кукла с жывотным нехило спужались и тут же начали суетица, шобы удовлетварить прикас каралевы ниибацца..
....
Спустя час, греясь у кастра и порыгивая от только што сожранново кабанчика, Захарка изйавила желание пойти спать и направилась было к домику, как в лесу послышалось злобное скуление... оно было настолько злобным, што все содрогнулись и прижались друк к другу... Захарка и Гавнешка от страху, а Трашыла, преследуйа сваи похотливые цели...
Прошло ещо 10 минут и из леса адин за другим, справа и слева стали паявляцца соплегубые тигры... какда из лесу вышли все два тигра, наша компания в ужасе ужаснулась...

- Это соплегубые тигры!!! - торжественно-страшно произнес Трашыла...
- Пиздец............. - произнес Гавнешка, напрудив на сваи лапы...
- А кто ани такие ? - спросила дрожащим голасом Захарка...
уняв дрож в неуспевшем ещо сростись очке, Трашыла прошептал:
- это противные звери, с сопливыми губами... берегитесь, если ани измажут вас в соплях со своих губ, то вам будет очень пративно... настолько шо вы можете выблевать сваи кишки... ат этава умерло уже очень многа человек...

Оглядевшысь Захарка и вправду обнаружила разбросанные повсюду выблеванные несчастными путниками кишки... и тут в голове у нейо создрел очень коварный и хитрый план... она стремительно подскочила к соплегубым тиграм и изо все сил пнула одново из них волшэбным сапогом по ебальничку, прокричав при этом "Хуйабо-найабо"... закленание, каторое она успела запомнить, када Винилина калдавала... Валшэбство падействало и тигр с разорванной галавой отлетев на трицать метров ударился об дерево и его уже обмякшее тело глухо стукнулось рухнув на корни...

Втарой тигр сцыкливо сел на жопу и обезумефшыми от ужасу глозами вылупился на злуйу калдунню-коротистку, каторая неспеша подняла оторвавшуюся от первово тигра сопливуйу губу, которая волялась рядышком...

- атвирнитесь, блять... - бросила ана Гавнешке и Трашыле...

Какда ана увидела шо ани атвернулись, ана навела ебальник обратно на выжывшего тигра и не мигая, глядя ему в глоза, обсосала все сопли с губы ево умершево товарища по стае...
От увиденново, соплегубому тигру перекосило ебало, у нево вывалился и откатился в сторону один глаз... жуткий столп вонючей блевотины начал извергацца из пасти, стекая по сопливым губам на гладкую тигрячью шерстку...

- Эй, уже смотрите, а то прозырите самое песдатое - крикнула она друзьям, которые тут же подбежали и с любопытством стали смотреть на исходящева блювотой тигра...
Захарка сунула в пасть немножко травы-дуравы и неспеша ейо жевала...

спустя пять минут тигр выблевал свайо ачко, вывернувшысь таким образов наизнанку и скорапастижно сканчался...

Вид соплегубых тигров был стерт с леца земли............

Не долго думайа, Захарка начала отдерать куски мяса от вывернутого шкурой внутрь тигра. Когда все мясо было отделено от костей и херовенькой шкурки, Захарка стала запихивать в рот огромные куски и нежеванно их глотать. Те что не пролезали с ходу в горло она вынимала изо рта обратно и бросала Трашыле с Говнешкой, радостно носившимся вокруг полянки и гонявшим бабочек и стрекоз. Ловя летучих гадин, веселые друзья разрывали их на мелкие куски. Чувство голода было в них сильнО, но посмотреть на разорванных летучек было все же важнее, чем просто по-тупому их жрать.

Тигрячью шкуру пришлось выбросить, потому шо соплегубая шкура – полный оцтой и никакой ценности не прецтавляет. Это оттого, что соплегубые тигры бегают очень быстро и когда они несутся сквозь ночь, их сопливые губы полощутся на ветру и вся шкура оказываецца забрызганной слюнями и соплями уроцев. Очень быстро она превращается в корку засохших сопле-слюнь и естественно такая корка никому не нужна. Кстати эта корка объясняет неповоротливость соплегубых тигров и постоянное грустное выражение у них в глазах…. У бывших тигров…
А тем временем, сожратое тигрячье мясо подействовало на всех успокаивайуще и оставив уцелевшых насекомых в пакое сытые Трашыла с Говнешкой завалились спать под говорящим деревом. Захарка зайдя за куст присела, и совершив положенное перед сном усцывание тоже завалилась под деревом спать.

Говорящее дерево хотело возмутица и запиздеть, когда говнешка своей мохнатой жопой придавил один из корней, но заметив торчащий у Захарки из кармана коробок волшебных спичек, здраво рассудило, что иногда пиздеть не так уж и обязательно. Тем более верхнюю часть дерева, на которой и был укреплен когда-то рот, давно срубил топором и продал на базаре в качестве дров какой-то железный мудак.

«Кажется алюминиевый…» - подумало дерево.
Но дерево ошибалось.
***
Наступило утро, и, доев остатки бывших эндемиков, компания вновь двинулась по мащоной дароге. Прошагав около пятнацати тыщ километров, Захарка решила зделать привал, и привалив под вековым дубом порядочную кучу, они отправились дальше.
Еще через несколько тыщ верст они решили остановица и пообедать. Но не успели они свернуть с дороги и направица к красивой полянке, оборудованной травой-муравой, родником, тенистым дубом и ярким солнцем (на табличку “private” никто не обратил внимания), как откуда-то из канавы послышался скрежет и металлический хрип.

Любопытная Захарка сразу же пошла посмотреть.

В канаве ее виду предстала довольно большая железная хуевина, валявшаяся в грязной луже и издающаяся непотребные скрежеты и хрипы.

- Эт-то чо ещо за робокоп? – удивилась Захарка.
- Скрр… хрр… - ответила хуевина.
- Гыгыгы… пошол нахуй, говорить научись, разйоба, - ответила Захарка и принялась исследовать железяку.

Выяснилось, что «робокоп» ужасно проржавел, на него налипло говно диких животных, и прочая шняга, плавающая по канавам. Соединения рук и ног с туловище выполнены были хуево. Композитными материалами тут и не пахло. Пахло говном и сыростью.

В одной из железных рук был зажат большой топор. В другой каска Дарта Вейдера. Захарка задумалась.

Когда что-то зажурчало, железка не сразу поняла в чем дело. И только когда запахло мочой, стало ясно, что происходит и ржавая хуетень одобрила веселую шутку Захарки. Улыбнуца она не могла.
***
Трашыла и Говешка тем временем, не умея охотиться, собирали мертвых уже зайцев и птичек и несли все это в котел, установленный кем-то в середине поляны. Суп обещал быть наваристым.