Это цитата сообщения Томаовсянка Оригинальное сообщение

Юрий Кузнецов

Я в жизни только раз сказал «люблю»,

Сломив гордыню тёмную свою.

Молчи, молчи… Я повторяю снова

Тебе одной неведомое слово:

Люблю, люблю!.. Моя душа так рада

На этом свете снова видеть свет,

Ей так легко, ей ничего не надо,

Ей всё равно — ты любишь или нет.

 

Выдающийся поэт второй половины ХХ века, поэт нашего времени Юрий Поликарпович Кузнецов (1941-2003) вошёл в литературу, жизнь и сознание неожиданно и сразу. Без всякого ученичества. Уже с дебютной его книжки «Гроза» (Краснодар, 1966), первых публикаций в Москве. Ему словно изначально было известно о мире нечто такое, что остальным оставалось пока неведомым. А с первой московской книги «Во мне и рядом – даль» («Современник», 1974) и следующей «Край света – за первым углом», вышедшей в том же издательстве в 1976 году, стало ясно, что в русскую литературу пришёл большой поэт.

Когда встаёт природа на дыбы,
ЧтО цифры и железо человека!
Ломают грозно сонные грибы
Асфальт непроницаемого века.

А ты спешишь, навеки невозможный
Для мирной осмотрительной судьбы.
Остановись - и сквозь твои подошвы
Начнут буграми рвать тебя грибы.

Но ты не остановишься уже!
Лишь иногда в какую-то минуту
Ты поразишься - тяжести в душе,
Как та сопротивляется чему-то.

1968

Явление Юрия Кузнецова, такого большого таланта на трагическом переломе, и в российской истории, и в целом в мировой цивилизации было предопределено. Словно для того, чтобы не произошло перерыва в нашем духовном бытии. Во всяком случае, дальнейшее развитие русской литературы будет проходить под его знаком. О его значении в литературе, в нашем самосознании и жизни можно сказать строчками из стихотворения «Знамя с Куликова»:

«Но рваное знамя победы

Я вынес на теле моём.

Я вынес пути и печали,

Чтоб поздние дети могли

Латать им великие дали

И дыры российской земли».

Не сжалится идущий день над нами,
Пройдёт, не оставляя ничего:
Ни мысли, раздражающей его,
Ни облаков с огнями и громами.

Не говори, что к дереву и птице
В посмертное ты перейдёшь родство.
Не лги себе! - Не будет ничего,
Ничто твоё уже не повторится.

Когда-нибудь и солнце, затухая,
Мелькнёт последней искрой - и навек.
А в сердце… в сердце жалоба глухая,
И человека ищет человек.

1969

И вот непривычная, но уже нескончаемая вереница подневольного люда того и другого пола омрачает этот прекраснейший город скифскими чертами лица и беспорядочным разбродом, словно мутный поток чистейшую реку; не будь они своим покупателям милее, чем мне, не радуй они глаз больше, чем мой, не теснилось бы бесславное племя по здешним узким переулкам, не печалило бы неприятными встречами приезжих, привыкших к лучшим картинам, но в глубине своей Скифии вместе с худою и бледною Нуждой среди каменистого поля, где её (Нужду) поместил Назон, зубами и ногтями рвало бы скудные растения. Впрочем, об этом довольно.

Петрарка. Из письма Гвидо Сетте, архиепископу Генуи. 1367 г. Венеция.

Так писал он за несколько лет
До священной грозы Куликова.
Как бы он поступил — не секрет,
Будь дана ему власть, а не слово.

Так писал он заветным стилом,
Так глядел он на нашего брата.
Поросли б эти встречи быльём,
Что его омрачали когда-то.

Как-никак, шесть веков пронеслось
Над небесным и каменным сводом.
Но в душе гуманиста возрос
Смутный страх перед скифским разбродом.

Как магнит, потянул горизонт,
Где чужие горят Палестины.
Он попал на Воронежский фронт
И бежал за дворы и овины.

В сорок третьем на лютом ветру
Итальянцы шатались, как тени,
Обдирая ногтями кору
Из-под снега со скудных растений.

Он бродил по тылам, словно дух,
И жевал прошлогодние листья.
Он выпрашивал хлеб у старух —
Он узнал эти скифские лица.

И никто от порога не гнал,
Хлеб и кров разделяя с поэтом.
Слишком поздно других он узнал.
Но узнал. И довольно об этом.