Купил пару книжек стихов Веры Полозковой -
Несколько выходных назад я посетил сначала ее выступление в "Мишанине", а потом большой концерт в клубе "16 тонн".
До этого был знаком только с песенкой про проебол.
На "Мишанине" резко не понравилась фраза "Да что этот Пушкин - его и читало в его время от силы тысяча человек". (Для справки
Одна из русских типографий в 1837 году выпустила роман «Евгений Онегин» в миниатюре — последнее прижизненное издание А. С. Пушкина. Планы типографии были таковы, что за один год весь тираж (5000 экземпляров) можно было продать по 5 рублей за одну книгу. Но в связи с сенсацией — печальным итогом жизни автора произведения — весь тираж был раскуплен в течение недели).


Стихи Полозковой по вкусу напомнила Иосифа Бродского.

"Латынь из моды вышла ныне". И я считаю что все, что может ввести моду на чтение в общем и на стихи в частности - стоит только приветствовать.

[700x393]






Стихи - великая вещь сразу три романтических постскриптума навеяло ...

P.S. Девушке, которая составила мне компанию на этом вечере поэзии я подарил маленький томик Гумилева.

P. P. S. Одной моей иркутской знакомой очень нравился Бродский. Мы познакомились на празднование нового года на крыше. День рождения у нее был в январе - я пошел на него с толстым томом Бродского в подарочной упаковке - правда к тому времени День рождения уже закончился (или перенесся)
Я до сих пор помню ее домашний номер телефона, только вряд ли он работает сейчас. А то бы обязательно посоветовал бы ей почитать Полозкову.

P. P. P. S. А вот этот стих - идеален был для отправки из поездки по США, думал я, проезжая по Пенсильвании:
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим "ты",
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.