«Её сестра звалась Татьяна…» Перед началом этих слов на 35-м листе пушкинской тетради №2369 – «большой рисунок Елизаветы Воронцовой в чепце и шали» . Т.Г.Цявловская, представляя только на одной странице пушкинской рукописи всё той же второй главы «Онегина», где впервые появляется Татьяна Ларина, шесть (!) портретов Е.К.Воронцовой, нарисованных Пушкиным , никакого удивления не проявляет! Смотрим другой пушкинский рисунок, где Татьяна изображена с её письмом Онегину, и с удивлением читаем комментарий Н.Н.Петруниной об этом письме и о стихотворении «Сожжённое письмо»: «Сожжённое письмо» написано в Михайловском в конце 1824 – начале 1825 г.г. Однако ещё П.В.Анненков справедливо поставил в связь с «Сожжённым письмом» запись, обнаруженную им в рабочей тетради Пушкина (ПД, №835): «5 сентября 1824 u.i.d. <E.W.> В настоящее время общепризнано, что запись эта памятная заметка о получении письма от Е.К.Воронцовой и что «Сожженное письмо» входит в длинный ряд стихов Пушкина, связанных с её именем. …Несомненная связь «Сожженного письма» с реальными событиями жизни Пушкина заслонила от исследователей элегии другой важный момент, который проясняется при изучении второй масонской тетради. Заметка о письме от Воронцовой соседствует здесь, на л.11 об, с черновиками XXXII строфы третьей главы «Евгения Онегина», строфы, где Татьяна изображена с оконченным письмом к Онегину в руке» .
Вот так вот, и здесь Татьяна и Воронцова рядом, правда, со своими письмами! Задумаемся над этим, но всё же зададим такой вопрос: А почему «Татьяна»? Почему Пушкин, прекрасно понимая, что имя это простонародное, о чём он и сказал в своём примечании, всё же дал его своей героине-дворянке? Комментатор Н.Л.Бродский пишет: «С именем Татьяны у Пушкина связывалось «воспоминанье старины»: одна из московских барынь старого поколения – Татьяна Юрьевна в «Горе от ума», другая – в романе А.Измайлова «Евгений, или Пагубные следствия дурного сообщества и воспитания» (1799-1801) – подтверждают это наблюдение» . Однако в «этом наблюдении» Бродского непонятно - каким образом у Пушкина могли быть какие-либо «воспоминания», если он дал своей героине имя ещё до того, как прочитал «Горе от ума», а также - читал ли он роман А.Измайлова?
Из всех пояснений Бродского по поводу имени главной героини безоговорочно можно принять только одно: «В годы написания романа это имя, видимо, употреблялось преимущественно «между простолюдинами», было редким в барской усадьбе» (там же). Тут уж я согласен, тем более что и Ю.М.Лотман, ссылаясь на подсчеты исследователя В.А.Никонова, подтверждает это. Хотя, собственно говоря, важным является не столько установление факта простонародности имени Татьяна, сколько то, что сам автор считал его таковым. И главное тут – это прямой умысел Пушкина на его «ошибку», т.е. на присвоение героине не совсем правдоподобного для её статуса имени. А ведь «Онегин» всё-таки роман реалистический, «энциклопедия русской жизни» и т.д. Слишком уж фантазировать автору вроде бы и неуместно.
Кроме того, несмотря на указанный Бродским роман А.Измайлова, всё же отметим важные слова Ю.М.Лотмана о том, что «Имя Татьяна литературной традиции не имело» . Беда вот только в том, что, констатируя факты, связанные с простонародностью имени и отсутствием у него литературной традиции, Лотман при этом не делает конечного вывода о том, что причины, заставившие Пушкина выбрать именно это имя, так окончательно и не установлены. Видимо, неудобно было признать бессилие, как своё, так и других профессионалов, в данном вопросе. Вот и промолчал.
Кстати, такое же стремление не ударить в грязь лицом видно у Лотмана и при комментировании слов Онегина о Татьяне «Как! Из глуши степных селений…» , когда он пошёл на обман, утверждая, что «Степной иногда употребляется у П в значении «сельский» как антоним понятия «цивилизованный» ( Да нет такого у Пушкина и Лотман абсолютно не прав, утверждая, что «стих следует понимать как: «из глуши простых, бедных селений» (там же). Вместо того чтобы признать в данном случае намеренную (т.к. при повторном издании она не была исправлена!) ошибку Пушкина, смысл которой неясен, Лотман взялся выдумывать, что слово «степные» якобы означает «сельские» (ну, надо же: «Сельские селения»!), а также - «простые, бедные». Однако бедные в данном случае совсем не «селенья», а те школьные учителя, которые подобную ахинею Лотмана вынуждены повторять своим ученикам. Ведь всё-таки его книга имеет подзаголовок «Пособие для учителя».
Комментарий же В.В.Набокова в большей степени предназначен для переводчиков «Онегина» на иностранные языки и поэтому его собственная ахинея по поводу «степных селений», когда он утверждает, что «Пушкин подразумевал пейзаж, открывшийся ему в Болдине», выглядит более безобидной. Правда, Набоков так и не пояснил, - а какое же отношение Болдино имеет к Татьяне, но зато весьма подробно рассказал, сколь много произведений Пушкин там написал и что такое степь вообще . А то никто этого до него будто бы и не знал! Даже переводчики.
В то же время причины, по которым Набоков поселил Татьяну в Болдино, вполне понятны, поскольку в своих письмах к жене из Болдина Пушкин называл его окрестности «степью». Однако степь степи рознь, и в Болдино вовсе нет той «нагой степи», о которой говорит Пушкин в «Онегине», заставляя читателя удивляться – а почему же Татьяна перед отъездом в Москву думает, что «лучше и верней В глуши лесов остаться ей»? А ведь и о глуши, и о соседской деревне, где живёт Онегин, Пушкин пишет: «В глуши что делать в эту пору? Гулять? Деревня той порой Невольно докучает взору Однообразной наготой. Скакать верхом в степи суровой?» ). Ну, а чтобы ни у кого не осталось сомнений, что нагие степи это обычный пейзаж южных, и в частности, украинских степей, Пушкин в черновик «Полтавы» вписывает стих о бегстве от Полтавы Мазепы и шведского короля – «Верхом среди степей нагих».
Комментируя же 1-ю строфу 5-й главы «Онегина», В.Набоков удивляется, что в предыдущей главе «лето чудесным образом завершается в ноябре, что расходится с постулированной краткостью северного лета (гл.4, XL,3), поскольку осенняя погода в тех краях, где было поместье Лариных, устанавливалась не позднее последних чисел августа (по старому стилю, разумеется)». Мы же, зная о намеренных ошибках Пушкина, ничуть не удивляясь, понимаем, что автор намекает нам о южном лете, которое длиннее северного, названного им «карикатурой южных зим». А когда там же Набоков добавляет, что «пушкинский «1820-й» отличается от реального 1820 г., который на северо-западе России был отмечен чрезвычайно ранним снегопадом», то нам остаётся ещё раз напомнить о скрытом месте действия, ничего общего с «северо-западом России» не имеющим.
В то же время вопрос о месте действия романа легко решается, если внимательнее вникнуть в следующие его строки: «Наш друг Туманский… Очаровательным пером Сады одесские прославил. Всё хорошо, но дело в том, Что степь нагая там кругом». Вот вам и «степь нагая», т.е. степь настоящая, степь вокруг Одессы, а не та лесостепь, что окружала Болдино в пушкинские времена. И выходит-то, что Набоков поселил Татьяну, как говорится, «не в ту степь», поскольку не заметил к этому слову такого важного эпитета как «нагая».
Однако оставим пока «степные селенья» и вернёмся к тому, что, конечно же, я не просто так остановился на имени Татьяны Лариной. Ведь говоря о том, что имя «Татьяна» «приятно, звучно», Пушкин просто-напросто забалтывает читателей (помните: «я забалтываюсь»?) Я, конечно же, верю Пушкину, но одновременно и сомневаюсь, что главная причина выбора этого имени только в этом.
А всё дело в том, что само по себе это имя содержит загадку, разгадав которую можно совершенно уверенно назвать тот основной прототип, которое оно под собой скрывает. До сих пор это имя никем не расшифровывалось, а потому и была непонятна основная причина выбора его Пушкиным. Но мы-то с вами, дорогие читатели, его обязательно расшифруем! И в этом нам, конечно же, поможет «Конёк», заглянув в который, мы в стихе №132 заметим такое важное слово-сигнал как «вор», которое в устах Ивана превратилось в уменьшительно-ласкательное «воришко», обращенное к белой кобылице. Причину ласковости мы пока оставим в стороне, но зато обратим внимание на то, что Пушкин использовал при сокращенном написании фамилии графини Е.К.Воронцовой три первые буквы её фамилии. И подобные сокращения у него отнюдь не единичны), но важно отметить то, что он при возможности использовал начальные буквы фамилий для выделения новых слов, которыми уже активно манипулировал в отношении владельцев этих фамилий. Ярким примером этого является его знакомый С.Д.Киселёв, о котором известно следующее: «Пушкин всячески обыгрывал первый слог фамилии будущего мужа Елизаветы Ушаковой («кис»), изображая её среди симпатичных котят, символизирующих многочисленное потомство» (14). Точно такое же обыгрывание мы видим и в стихе №132 «Конька», когда три первых буквы фамилии графини Воронцовой использованы автором в слове «воришко»! И так же, как фамилию Киселёва Пушкин в своих вариациях использовал в значении слова «кис», так же и с фамилией Воронцовой им было выбрано в «Коньке» короткое слово «вор».
А далее мы смотрим, что слово «вор» в русском языке имеет синоним в виде слова «тать», которое в наше время довольно сильно устарело и существует в основном в слове «святотатец». Однако во времена Пушкина это слово было распространено, и даже привычное для нас выражение «Вор у вора дубинку украл» у Даля, например, звучит как «Тать у татя дубинку украл». Таким образом, получается, что имя главной героини «Онегина», скрывая в себе под своей частью «тать» слово «вор», прямо говорит нам - «тать я», т.е. «вор я», что в свою очередь при дальнейшем раскрытии можно понимать как - «Воронцова я»! Ну, а окончание «на», если угодно пошутить, можно представить и как «нате вам, получите». Правда, такая расшифровка немного напоминает анекдот о допросе старого еврея, которого следователь спрашивает: «Как фамилия? – Сахаров. – А точнее? – Сахарович. – А ещё точнее? – Цукерман». Так и тут: «тать» - «вор» - Воронцова.
Именно то, что слово «Татьяна» скрывает в себе фамилию основного прототипа, и есть главная причина присвоения дворянке Лариной этого простонародного имени. До знакомства же с Воронцовой у Пушкина не было никакого желания присваивать такое имя своим героиням. Тогда ему вполне хватало и других.
Однако тут я предвижу возражение о том, что полное имя героини Пушкин в «Онегине» использует не всегда, поскольку называет её и Таней, где, конечно же, никаких «татей» нет. Ответ мой таков: действительно имя «Таня» используется, поскольку было бы странно, если бы на протяжении довольно большого романа главная героиня называлась только своим полным именем, что могло бы привлечь к нему излишнее и ненужное для автора внимание. И поэтому он пошёл по пути одновременного использования полного и краткого имени, выделив (или выпятив?) при этом полное имя большим числом использования! И вот это-то и заметил внимательный В.Набоков, написавший: «Пушкин назовёт её Таней … всего тридцать восемь раз, примерно втрое реже, чем Татьяной»!) Отмечу: «втрое реже», что, конечно же, могли не заметить простые читатели, но рано или поздно должны были заметить (и Набоков тому пример!) исследователи. И, я думаю, понятно, что подлинную причину трёхкратного преобладания полного имени над кратким Набоков не мог установить уже хотя бы потому, что пренебрежительно относился к установлению исторических прототипов.