Прекрасного воскресного дня! Когда же будет тепло? отопление отключили, хоть вода горячая есть. Сегодня утром не хотелось вылазить из- под одеяла тем более что со вчерашнего вечера льёт дождь и так до самого утра. Попила кофе. встретила мужа с работы6 он работал сутки. позанималась домашними делами: стирка. Очень здорово, что придумали автомат машину. развесила бельё на балконе, кто- то сразу гладит бельё. а мне нравится когда подсохнет бельё. пьём и пьём чай. потому что холодно. А сейчас рассказ:
Глава 1. Мы идём праздновать победу!

На пустырь мы с полным презрением к смерти шли.
Мы - это я и мои друзья-враги: Берлога, Карасава, Бегемот и Бич. Позади, как всегда, пехота: десятка два тупоголовых качков, каждый из которых был бы не прочь стать другом-врагом моих друзей-врагов. 
На пустыре пехота трухнула чуть,попятилась. Стоило чуток скривить губы в презрительной усмешке, приосанились, боевой задор в глазах проявился.
Центральные выставили против нас чуть ли не армию - дуболомов полста. Вот только, такого оборотня, как Берлога, у них не имелось. И защиты от магии той, которой он владел - не было.
Обычно Берлога медленно заводится. Иной раз мы уже не надеемся на его помощь, проклинаем час, когда решились с кем-то более сильным сойтись в схватке. А тут, только противники наши на пустыре обозначились, ещё не все из кустов выпрыгнули, Берлога затрясся мелкой дрожью, им навстречу метнулся и... в чёрный смерч превратился. Половину банды Красноноса в миг единый в воздух поднял, изуродованными трупами по кустам раскидал. Остальные не просто разбежались - дёру дали, руками головы обхватив от ужаса. 
Поквитаться не скоро захотят - факт! 
От магической силы друга-врага своего... А что?! И я струхнул, как изведал его в новом действии. Особо не по себе стало, когда Красноноса увидел, разорванным надвое. А Карасава хладнокровно срезал с нижней части тела главного недруга нашего увесистый кошель, кровью заляпанный, протянул мне. Невозмутимость, с которой принял его и в мешок бросил, дорого мне стоила.
- Ненавижу! - сквозь зубы процедил друг-враг мой Берлога, едва облик человека принял. - Ещё раз на Игорька моего руку поднимут - в пыль сотру! 
Слышал я ту историю. Краснонос приёмного сына Берлоги убил. Но... не совсем же!
И тут подумал: а что бы я сделал, если кто жену мою убил? Мстил бы? Да - мстил! Жестоко! Вот только, даже если бы она по-настоящему сдохла - горевать долго не стал. Вон их сколько, бабья этого, и ни у одной, как Бич говорит, то самое, что нас, мужиков, в них привлекает, поперёк не расположено. 
И впрямь, чем одна от другой отличается? Да ничем!
Подумал так и... сердчишко защемило. Вот дела! Понял вдруг, что без своей поперечной, (не в том смысле, конечно же, о чём только что толковал), тоскливо будет - жизнь не в жизнь!
Вот так всегда. Мысль поблуждает, идиотизмами поразвлечётся, и что-нибудь дельное выстрелит. Дошло, наконец, что даже добрые человеческие чувства друзей-врагов могут быть для меня оружием.
Аж жарко стало от такого открытия.
Шагнул я к Берлоге, руку ему на плечо положил.
- Спасибо! - заявил доброжелательно. - Выручил ты нас! Крепко выручил!!!
И он улыбнулся в ответ. 
Искренне улыбнулся! Не как другу-врагу, а как... вот дьявол, слов подобрать не могу. Как... как человеку. Как обычному горожанину!
Карасава чуть всё не испортил. Слова мои непотребные кровь ему вспенили. А того не измыслил, что тем и отличаюсь от дуболомов, да и от него тоже, что думать могу. 
- Может, и нас ненавидишь? - пропел он ехидненько, взглядом острым в лучшего друга-врага моего вцепившись.
- Заткнись! - осадил я не в меру шустрого помощника. Добавил миролюбиво: - Оба заткнитесь! 
- Вас?! - простонал Берлога, хватаясь за голову, и прошипел зло: - Вы не намного лучше! 
Обычное дело: голова у него болеть начинает после зверств таких. Скорей по этой причине не перекинулся к стадионным. Они бойцов такого ранга не только особой заботой окружают, но и, не давая восстановиться, безжалостно на новые бои выставляют. 
Тут и мои дуболомы от шока пережитого опомнились. Загалдели, словно воробьи на ветке. 
- Заткнитесь все, говорить буду! - рявкнул я. Окинув бойцов грозным взглядом, продолжил весомо: - Не мешает по району врага пройтись! Себя показать, уродам выжившим страха добавить! – Сказал чуть строже: - Особо не задирайтесь! Победа в кармане! Кто радость её мне испортит - убью!
Я первый зашагал в ту сторону, откуда на пустырь противники наши из кустов выпрыгивали.
Стражу по ту сторону моста, как ветром, сдуло. Наш свист залихватский и улюлюканья, презрения полные, им прыти бежать добавили... Всегда бы так! 
По грубо отесанным поверху огромным брёвнам, выщербленных колёсами деревенских телег, мы беспрепятственно прошли в чужую часть города. 

Когда дождь пойдёт, поздно о зонте забытом раскидывать мозгами - не так ли? Я привык заранее расставлять все точки над всеми “и”. 
"Карасава – самодур, шевелил я извилинами. - Ума на крантик. Зато инстинкты хищного животного отточены словно самой природой. Опасен. Весьма опасен. Вместо меня встанет, кровью район зальёт, прежде чем прибьют по-настоящему. Не один я секрет тот знаю... А может самому прибить? Нет, время последней смерти Карасавы ещё не настало, нужен мне. 
Бич подчиняется мне беспрекословно и радостно. Бегемот, в силу замедленности мышления, по инерции прёт на поводу, не высказывая недовольства. А дуболомы... Нашел, о чём думать. Как Бич говорит, дуболомы и в Африке дуболомы.
Как ни крути, основная проблема - Берлога. Крайне важно ограждать его от охов и ахов завистников и недругов. Придётся и впредь тайно деньгами снабжать обалдуев тех, которые любят на халяву щедрость проявлять. Пусть пасут его денно и нощно, пока я и мои друзья-враги не рядом. Пусть нашептывают исподволь, что лучше, чем наша, банды нет. Пусть раскрывают радостно купленные мной объятия, щедро наливают ему в таверне то, что с градусами, да покрепче. Сопьётся - меньшее зло, чем быть ему “козырной картой” в другой банде!
Слабинку, в виде жалости и сострадания, проявлять ни к чему. И сейчас пусть с нами будет. От боли загибается, но с нами пусть топает! 
Повезло, Берлога не претендует на большее. Власть ему не нужна. А вот с тем, что над собой власти временами не терпит, особенно пьяный, придётся смириться. Хотя и отсюда могут сорняки выползти. Полоть мне их, да полоть, если не озабочусь и эти семена сделать не особо всхожими...".
Под эти мысли мои, почтительно не перебиваемые друзьями-врагами, мы вступили на запретную для нас территорию. 
За двадцать лет, когда последний раз был в центральном районе, дома почти не изменились - всё те же угрюмые двухэтажные громадины. И улицы узнаваемы. А вот люди... Те, кто в переулок ближний юркнуть не успели, в стену вжимались, взгляды за сдвинутыми на глаза шляпами, котелками, цилиндрами, фуражками прятали. А бабы приседали, уткнув лица в юбки, выставляя на обозрение серые, безликие платки.
Такое почитание силы нашей отчего-то удовольствия мне не доставило.
- Никого не трогать! - грозно бросил через плечо.
Вскоре мы открыто и без страха, силу свою напоказ выставляя, вышли на главную площадь города.

Тянуло меня сюда, тянуло.
Место древнее. Полукругом валуны. Семь их было двадцать лет назад. Сейчас шесть осталось. На них старики - рыцари смерти.
Последние рыцари смерти.
Когда-то их деды и прадеды, молчаливо созерцая мир, с утра до вечера просиживали камни. Было их не менее двадцати... Восемнадцать, точно помню.
И я приложил руку, чтобы камней осталось шесть. 
Ещё мальчишкой, глупым мальчишкой, (я рано умер на Земле), прибежал сюда, чтобы выпить сладкую чашу страха. Остановился перед полукругом, выпятил гордо грудь и выкрикнул слова, подслушанные от взрослых:
- Знайте, из этих камней может вылупиться только смерть! Ваша смерть!!!
Как страшно было смотреть в выцветшие глаза, казалось, лишенные жизни.
- Ты ещё можешь стать человеком, - ответил старик, сидевший в центре.
Слова эти преследуют меня всю жизнь.
И снова, как в детстве, как много раз впоследствии, мне захотелось сказать рыцарям смерти очередную гадость. Сдержал себя. Спросил спокойно и миролюбиво:
- О чём думают мудрейшие?
Стоял и ждал. Разве можно их торопить с ответом? У них же мозги окаменели, мысль прогрызть ход должна. 
Устал ворон считать, прежде чем услышал скрип высохших голосовых связок: 
- Нет мира без правил. 
Тоже мне - мудрость.
- Сильный вправе законы менять, - твёрдо сказал я. - Раньше это право было у вас, теперь - у людей. Мы вырвали у вас главное - свободу! 
Я мог бы многое ему сказать. К чему? Как-то, чуть ли не лекцию этому старику прочитал. И о том говорил - с жаром, со всем умением убеждать - что люди равны в возможностях. И о том талдычил, что главный смысл жизни - борьба. И о том, что свобода пьянит больше, чем вино. И о том... Полчаса изрекал, не меньше, а в ответ услышал оскорбление. Заявил он, что я всё ещё мальчишка - глупый и не разумный, которого некому пороть. Было это... да, ровно сто лет назад.
Я ждал ответ. 
Банда за спиной притихла, развлечение почуяв - пусть обломятся! Что бы не сказал старик, злость свою на него выплёскивать не намерен.
- Ты сеешь хаос, - услыхал минуты через две. Хотел возразить, но старик снова заговорил: - Мир не трудно разрушить. Он исчезнет, если смысл его не будет соответствовать предначертанию. 
Старик упрям, как три осла вместе взятые. Об этом же долдонил мне в прошлый раз. 
Я решил проявить великодушие.
- Что могу я сделать? Для тебя - для тебя лично! Чем облегчить твои страдания?!
- Мир в нас, мы - в мире, - услышал в ответ.
Ополоумел старик. Загадками заговорил. И чёрт с ним! Я повернулся к соратникам.
- Нам больше нечего здесь делать. Мы идём праздновать победу!


Глава 2. Меня убили.

Дружок у меня есть из параллельного мира, Аркадий-духовник. Тоже ходящий по мирам. Хороший ходящий. В миров семь способен заглянуть, если, конечно же, условия для этого благоприятными будут. 
Лет сто его знаю, как облупленного. Ещё бы, как суббота, в таверню к нам прётся. Пивка попить, да самогоночки дерябнуть. По улицам пошляться, на девочек наших, подруг зажигательных, попялиться. В еженедельных соревнованиях оборотней поучаствовать... Опля! Так я язык без костей оставлю! В качестве зрителя, конечно же, всего дишь в качестве зрителя!
Но, вот ведь какая оказия, за сто лет он так и не воспылал любовью к нашему миру.
- Наш мир чище, духовно богаче, - нашептывает исподволь. И уговаривает меня: - Переходи к нам! 
Схватка не на жизнь, а насмерть, кровь, струящаяся из разорванного горла, предсмертный визг врага, мольбы его о пощаде, и многое-многое другое, неприемлемое в том мире, для меня музыка сладкая. Мне от мира того, святого, блевать хочется.
Бывал там... не раз бывал. Я ведь тоже ходящий по мирам, не по наслышке говорить буду. 
В мире Аркадия-духовника люди ходят в белых одеждах, распевают псалмы. Выдумали для себя Бога, назвали его Совершенством Гармонии Миров, и усердно ему служат. В перерывах любуются природой, которая, признать надо, покрасивше нашей. У нас цветики-лютики только дебильный будет выращивать, а у них, похоже, только этим и занимаются. 
Кстати, о птичках, как в анекдоте одном говориться - о законах то бишь. Там, у них, во время мессы, пока музыка заунывная звучит - противней нет! - спина должна быть прямая. Я первый раз в их мир попал как раз во время мессы. Подумал, что к сумасшедшим сунулся. К одному подошел, к другому, третьего за косичку дёрнул - нуль внимания. Поют себе и поют. Присел я под дерево и ноги вытянул. А эти херувимы голосить закончили, плети повыхватывали и погнали меня, куда глаза глядят. Я метров полста бежал, выкрикивая проклятия. Унизительно это - спину врагам подставлять. Да деваться некуда. Мир-то другой, а боль реальная. 
На бегу переход в мир свой не осуществить. Одного, другого магией подпалил, запас её почти израсходовал... А душу отве-е-ел! Семерым кулак в челюсть припечатал, прежде чем дошло, что я не бегу уже. Что никто уже нападать на меня не собирается. Что проще не дергаться, к себе вернуться. 
Но и они не промах. Какой такой магией плети пропитали - не ведаю. Если бы не старая Кощеиха, (бабка Анна) по сей день рубцы кровоточили. 
Кстати, даже плети у них белые.
Да, спасибечко особое тому, кто для них пышные балахоны выдумал: в таких одеяниях не пошустришь. Позже узнал, что с утяжелением они, грехи впитывают. 
Пытал Аркадия-духовника - откуда грехи, если мир его свят?!
- Нет человека без греха, - услышал в ответ.
Чудно.
- Если мои грехи сложить воедино, - оскалился я, презрение к словам его, выражая, - глыбой многотонной придавленным быть.
- А ты и придавлен, - заявил святоша этот. Ткнул пальчиком в потолок таверны и завопил: - Все, все вы грехами придавлены! Настанет судный день, проснётся совесть, ужаснётесь содеянному!
От хохота посуда на столах дрожала. 
Банда Красноноса завидовала нам, у ни столь забавной "игрушки" не было.

Бывают дни, когда убивать противно. Сам не свой, из рук всё валится. Если это и есть совесть, то на хрен она нужна такая.
- Смирись и ты постигнешь счастье! - долдонит мне этот святоша. - Возрадуйся тому, что есть, и ты обретёшь блаженство!
А я понять не могу, как счастливым можно быть без бифштекса с кровью на завтрак. Они же нектаром питаются... или некрозой... вот случай, забыл, как водичка та розовая называется, которую они три раза в день потребляют вместо пищи. По сто грамм. Больше - ни-ни! И не дай случай хотя бы листик с дерева сожрать, замучают духовники нотациями. Неделю отмаливать грех этот придётся.
Собственно, в любом из наших миров пища не требуется. И одежда, в принципе, не так уж нужна. Но человек, на то он и человек, даже в них окружает себя вещами, а уж насчёт пожрать... пожалуй, мир Аркадия-духовника единственный, в котором еде наименьшее внимание оказывается. Это меня больше всего поразило.
Так как же водичка та называется?
Лет пятьдесят назад знал наверняка, а сейчас... что же мне, из-за такого пустяка в тот мир окунаться? Сами придумайте ей название. Хоть амброзией обзови... О! А ведь вспомнил! И точно - амброзией величают её в том мире. Только, учтите, слово это не так произносится. Уж я то знаю. Нужно величаво, но не высокомерно, задрать морду вверх, по-бабьи повести плечами и выдохнуть, словно восторг изобразить, словно любовное признание сделать:
- Амбр-р-р-о-о-озия!!!
Смех, да и только. 
Вот и тогда, убей - не вспомню, сколько лет прошло, я хохотал и откровенно над Аркадием-духовником издевался.
- Это самое святое, что у нас есть, - заявил он. Соединил ладони воедино, и, приложив их к груди, прошептал восторженно: - Да не кончится дар духа святого во веки веков.
Он мне всё больше нравился. Убить такого - особое удовольствие! Я окрысился на этого пастыря, пастуха овец своих сверхпослушных. Заорал:
- Что ты мне мозги святостью своей полощешь?! Сам в мире нашем жрёшь в три глотки, на девок наших пялишься, скоро рукава рясы закатаешь и в драку полезешь! Скотина ты! Убъю, если толком хотя бы это не объяснишь!
- В чужой монастырь со своим уставом не лезут, - ответил этот скромник, взгляд потупив.
Придушил я его. Удавочку накинул и придушил. А он... ни за что не догадаетесь, что он мне сказал, едва очухался... ожил, то есть. 
- Спасибо тебе варвар, коварный и жестокий, за проявленное великомученичество. Сам того не ведая, снял ты с меня часть грехов непомерных.
У меня челюсть до пола отвисла. Хоть дирижабль в рот впихивай. А хитрюга этот на колени встал, поклонился мне. Лбом пол припечатал, залитый кровью и нечистотами. 
Урод. 
Тот ещё урод! Так я и поверил в его порядочность. 
- Что?! - заорал я. - Что ты вякнул?! Повтори!!! 
Глаза у меня больше стали, чем у Аркадия-деховника орден превосходства на груди, даруемый, как прохиндей этот однажды выразился, особо избранным. 
Любопытный орден, кстати. Солнышко изображено, с лучиками золотыми, а внутри морда святоши этого. То улыбается, то брови хмурит. Причём, когда он улыбается, с медальона рожица исподлобья смотрит, а когда он хмурый, она зубы скалит от веселья радостного. Я бы не орденом его назвал - символом двуличия!
Вспомнил, голограмма зовется.
Лет семь назад название изображения узнал. Есть у меня юнец, в советниках по технической части ходит. Сопляк прыщавый, а головёшка неплохо варит. Правда, и у него бзик есть. Рвётся внедрить в мир наш хоть что-то новое. Недавно предлагает: давай столбов понаставим, проволоку меж ними натянем, электричество какое-то пустим. А на хрена, спрашиваю? В каждом доме, говорит, по ночам светло, как днём, будет. А на хрена, спрашиваю, ежели в каждом доме есть лучина магическая? А он об удобствах, прогрессе каком-то толкует, о самобеглых колясках, которые на Земле автомобилями зовутся, грезит, о каких-то плитах талдычит, которые чуть ли не сами еду готовят. 
А я так скажу: лучше бабской магии в кухонной печи ничего нет! Приготовит, так приготовит - пальчики оближешь!!! А коляски самобеглые... только их не хватало на наших улицах загаженных. 
Кажись, отвлёкся я. Похоже, не о том заговорил. Не в тему. Ну, да ладно - что я, писатель что ли? У них и то огрехи случаются. 
Так вот, слушайте дальше. Раз мир открыт, что бы по нему не пошастать. Любопытно же. Вот только, свои законы сподвижники Аркаши заставили меня уважать. С тех пор, как силу свою они мне показали, лишь месса там начинается, по стойке смирно вытягиваюсь. И многое другое соблюдаю, даже то, что в нашем мире хохот гомерический бы вызвало... И Вы бы соблюдали, особенно после того, как испытание щекоткой прошли. 
Магией и они владеют. Сильной. 
Ха! - как-то в статую меня превратили аж на сутки, (лишь глазами мог шевелить и ресницами хлопать). Хороводы вокруг водили, словно у ёлки новогодней. Амброзией поливали. И пели что-то несуразное. Полагаю, по отношению ко мне, нечто неприличное... Жуть. Думал, живым не выберусь. 
И Аркадий-духовник в нашем мире приличия соблюдает - урок вежливости и ему преподали, да не раз. Уже не бормочет, как неприкаянный:
- Свят, свят, свят...
И амброзией, этой гадостью липкой и вонючей, на нас не брызгает, и в обморок, при виде крови, не падает. А самогон пьет... ха, даже более профессионально, чем наши самые выдающиеся пьяницы. Но, не устает твердить, что его мир лучше.
Наверное, так оно и есть. Где родился, там и пригодился, как на Земле говорят. В нашем случае, слово “родился” желательно заменить другим словцом – “воскресился”. 

К чужакам мы терпимы. Даже если нет знака, (шляпы на голове), сразу не убиваем. Кто знает, может, они из другого мира прибыли, а там шляпы носить не принято. И убивать не принято. Но, если сами на рожон лезут... Так и просится в качестве наглядного примера полуторамесячной давности инцидент. Кузьмич, хозяин таверны - добрая душа. Шляпу редко снимает. Но, если завести его, зверь зверем. Колдун он сильнейший. Попробуй-ка, во всеуслышание, кабаком или забегаловкой назвать таверню, мигом без головы останешься. Уж мы то его знаем, задираться не лезем... Да, лишний раз умирать никому не хочется. 
Есть ещё причина не трогать его. Кузьмич мог бы шляпу не надевать - безопасность и так обеспечена. Без него, даже если на минуту умрёт, таверна - сирота. Вот удовольствие - на мёртвого хозяина глаза пялить, без закуски и выпивона: без оплаты и разрешения корку хлебную не взять - закон!
Тот придурок, который припёрся в тот раз, на неприятности сам напрашивался. 
- В этой грязной забегаловке есть достойный, силой со мной помериться?! - молодецки заявил с порога.
И откуда только выискался, бестолочь?! Бугай - поискать таких. Бицепсы, как у Геракла. Вот только, явно, голова пустая. Сила, настоящая сила, не в мускулах - в магии. 
Мы вначале опешили от его наглости. Затем, захохотали. Радостно заржали, заулюлюкали. 
Судьба развлеченьице подкидывает - лови момент! Сразу убивать не стали бы - только несмышленый сразу "игрушки" ломает! Организовали бы парочку схваток, заведомо проигрышных - и ему надо чем-то похвастаться, в деревне своей. А следом... 
Кузьмич удовольствие испортил. Снял шляпу и запустил её в наглеца. На лету она превратилась в тонкий стальной диск с острыми, словно у бритвы, краями. Голова незнакомца, как футбольный мяч, по полу покатилась. Кровищи-и-и - словно свинью зарезали. 
Голову мы в угол отпнули. А тело к стене оттащили. Минут через пять-десять оно дёргаться начало. А голова, малюсенькими рывками, к шее поползла. Ясное дело, не ушами от пола отталкивалась - магия восстановления работала. 
Он ушел от нас покачиваясь, словно перебрал чуток. И то, похмелье от смерти покрепче будет, чем от самогона. Не скоро осознает, что славы не снискал... Да, ну его. О каждом придурке писать - бумагу замучишься материализовывать! 
Чтобы не исчезла она, не растворилась в нашем переменчивом мире, столько магии трачу напрасно... Я - не меньший придурок.

В тот день припозднился я, в таверню после обеда пришел. Жену убить пришлось. На этой неделе уже в третий раз... О причинах умолчу. Не дело это, сор из избы выносить. 
Берлога и Бегемот, увидев меня, заулыбались радостно. Карасава даже не посмотрел в мою сторону, ножами заиграл. Он всегда ножами играет, когда настроение ни к чёрту. Наловчился - молниями из руки в руку прыгают. А Бич, чтоб ему пусто было, спал, подложив ладонь под голову. 
Наклюкался Бич, не иначе. Норму, (три стакана первача), перебрал. Знать бы, по какому такому поводу?! 
На всех алкоголь нормальным образом воздействует. На телохранителя моего, как снотворное... Ведал бы, что его помощь потребуется, магией глотку перехватил. Заткнул бы её самым страшным заклятием, чтоб спиртное напрочь отторгалось. 
Уж он бы разрулил ситуацию, без ненужной жестокости. Реакция у него отменная. В долю секунды намерения противников разгадывает, (а друзей-врагов - тем более!). 
А произошло вот что, слушайте. Я друзьям-врагам небрежа рукой махнул, в качестве приветствия,(не настолько уж высокомерно), и подсел к Аркадию-духовнику.
- Копир, - окликнул меня Карасава и лениво, сквозь зубы, процедил: - Никак заелся, руки подать друзьям-врагам своим не желаешь. 
- Отвянь! - грубо ответил я.
Кстати, вот я и представился. Зовут меня - Копир. Прозвище за умение получил - копии себя создавать... А ведь недурственное умение - не раз выручало! Пока противник глазами хлопал, гадая, который из нас двоих, (а то и троих), настоящий, я голову ему скручивал.
Вообще-то, Карасава недовольство не зазря выплеснул - вина была. Договаривались на пустырь пойти, потренироваться перед городскими соревнованиями оборотней... Ну, опоздал! И что?! Пришел ведь!!! 
Я и сейчас не прочь любому зубы кулаком посчитать! Даже друзьям-врагам... Тем более - друзьям-врагам!!!
Подумал: много на себя берёт Карасава. Самое время осадить. Опосля - трудней будет. Гордыня, как трава сорная - вовремя не выполешь, не изведёшь. Только... вот только разговор важный к Аркадию-духовнику имелся.
Шляпу я не снимал даже, а если приподнял, то чуть-чуть. На улице солнце - кирпичи обжигать впору. Как сел к Аркаше-духовнику, пот со лба решил смахнуть. А шляпы коснулся и... мама родная, секунд десять конвульсий - я мёртв. От лезвия ножа, который Карасава в меня бросил, лишь тень заметил. 
Фиг бы он подловил меня, будь настороже!
Собственно, о чём говорить, и оправдания ни к чему - лопух, он и есть лопух! А лопухнулся в этой ситуации - я. Закон - не доверяй другу-врагу. А Карасаве - трижды не доверяй! 
И всё же... Сука, какой же он сука!!! 
По сути, шляпы я не снимал! Права такого, убивать меня, у него не было!.. Или было?!
Когда очнулся, не до разговора с Аркашей стало. Голова - чугун пустой, в который леший гаркнул, и забыл, что сто лет эхо отзываться будет... Сказку Вам, по аналогии, рассказал. В остальном - не приврал ничуть. Раскалывалась головёшка. Шум таверны, обычный шум, рёвом разъяренного дракона казался.
Если Вас ни разу не убивали, вряд ли меня поймёте.


Глава 3. Пришельцы.

Я ушел за пределы города, к трём холмам. 
А где ещё можно быстро восстановить магические способности? Только там! Среди природы не загаженной!
Сидел на камне и скулил, как побитая собака. Обидно мне было, особо обидно. Я банду создал, и мне же, уж простите за такое выраженьице, пистон вставили. И кто? Карасава! Который только и умеет, что ножичками жонглировать... Умою его, красными слезами умою! А за то, что я ужас испытл, трижды умою!!!
Хотя, Карасаве свой дар есть. Редкий дар. Страх наводить. Порой слова не скажет, а у противника шерсть дыбом. И в прямом, ежели с оборотнями разборки, и в переносном смысле. А ещё он время прессовать умеет. Враг мизинцем не шевельнёт - нож в горле... И всё же умою его, кровью умою. Иначе банда не моя будет - его.

Уф, вроде бы полегчало. 
Злость - лучшее лекарство. А злиться, как и слюну в пену превращать, я умею.
Вот и магия возвратилась. Щёлкнул пальцами, между ними огонёк загорелся... Мой сопляк, (тот самый, который по технической части), хохочет: мол, это магия прикуривания. И молодёжь от хохота умирает, от магии этой. Утверждают, что якобы на Земле появились какие-то зажигалки. Якобы любой, самый обычный человек, там пальчиком щёлкнет и, как по волшебству, огонёк в руке появится... Лажа это, помощью сказок возвыситься хотят.
Пора возвращаться в таверну.
- Здравствуй, мил человек, - голос раздался.
Ба-а-а, очередное испытание. И оскорбление. 
Когда подойти успели вплотную, не заметил. Трое на тропе. Стоят, ухмыляются. Нагло держатся, с достоинством, словно не я тут хозяин - они. Один - великан, под два метра ростом. Он и здоровался. Рядом мужичок невзрачный. И баба позади... Что это, вызов на дуэль? Или из миров соседних пришельцы, законов наших не знают? 
Головы не покрыты. Не только шляпы, платка носового на волосне нет. И у бабы волосы распущены.... - Ох и красотка! Кто её в стойло своё поставит, да укротит, уважение мира завоюет! 
Но, кто же волосы распускает?! В них главная бабская магия! Рассеется по ветру, огонь и тот разжечь не удастся в очаге, чтобы жратву приготовить!
Я сижу, почтения к ним не оказывая, а им хоть бы хны. Страх потеряли, уроды. Взгляды прямые, открытые. А улыбки... за улыбки такие, без разговоров излишних убивать положено.
Борзота, одним словом.
Из какого бы мира не прибыли - борзота!
А баба, ну и хрен ли, что хорошенькая, втройне борзота! По ней и врезал. 
Накипело: с утра день не задался. Подумал, хоть тут отыграюсь. Да только пламя магическое сквозь красотку прошло, вреда ей не причинив. Одно из двух: либо я ослаб, либо у неё защита поставлена отменно.
Здоровяк расхохотался.
- На скунса похож, - сказал добродушно, мотнув в мою сторону квадратным подбородком.
Кто такой скунс - ведать не ведаю, но слова его обидными показались. Удар по нему нанес. Подлый, а значит наиболее достойный такого противника. Двойным магическим называется. Первую волну, видимую, любой кретин отобьет. А вот вторую, под первую замаскированную... Собственно, что я рассусоливаю? Пришелец от моих хитроумностей даже не поморщился. Магию боевую не отбивал даже. Сама, как вода в песок, в никуда канула.
Здоровяк снова захохотал.
- Пшикалки для других прибереги, - заявил, губы до ушей растягивая. И угрозы выставил: - Я так пшикнуть могу, что пустое место от тебя останется.
А ведь поверил я. А к бабе пригляделся - мороз по коже. Чтобы выглядеть столь легкомысленно, это же... весомую силу иметь нужно. А к третьему присмотрелся, вовсе сник. Мужик невзрачный, а рассматривает меня, словно жука навозного.
Вся жизнь прежняя игрой была, а тут смерть, настоящая смерть в глаза взглянула.
И хрен с ней! Жизнь не такая уж ценная штука. И всё же - не забавно ли?! - жаль стало, что Карасаве не отомщу. И жену жаль стало. Строптивая она. Стерва та ещё. В руки другого попадёт, менее терпеливого, сгинет.
- Что тут один кукуешь? - развеселился здоровяк. - Мечтатель, что ли?!
- Да нет, - стушевался я, - день не заладился. Утром жену убил, а в обед меня ножом пощекотали. Рана зарастёт, в город пойду.
К чему подробности выложил, сам не пойму. 
- Бедненький! - жалостливо произнесла баба. Вот ведь, очередное оскорбление! Я зубами заскрежетал от злости. А она к спутникам своим повернулась. - Мальчики, похоже убили его недавно.
- Не похоже, а так и есть, - отозвался здоровяк. - Кончились наши мучения. Нашли мы этот гнойник, мир игры в смерть. 
А баба ко мне шагнула. И усмехнулась:
- Милый, что же ты трусливый такой? Постой смирненько, вылечу я тебя. -
Вот тут, без всякой магии окаменел. Чтоб баба трусом обзывала... - такого не было ещё! А она прикоснулась к моей шее кончиками пальчиков, и - быть не может!!! - влила в меня тако-о-ой запас своей магии... Кретином, последним идиотом быть нужно, чтобы магией делиться. Я же трижды сильнее стал, чем в самые удачные дни. 
Ох и врезал ей. Всю магию в иглу ледяную превратил, тело жертвы замораживающую. И в живот ей, со всего маха.... Тотчас смех услышал радостный.
- Вот дурачок! - прощебетала она. - Что же ты от помощи отказываешься?!
Понял: воевать с девицей, всё равно, что с разбегу в каменную стену лбом врезаться. И другое понял - как не понять?! - уж ежели она такая сильная, то на мужиков тем более не резон мне "бочку катить".
И тут - клянусь черепом дьявола! - страха такого сроду не испытывал - похолодел весь. И это от бабы, худенькой, как тростиночка. От глаз её зелёных, весельем озорным сверкнувших. 
Она, словно бы из воздуха, зачерпнула что-то маленькой ладошкой, сжала это что-то в кулачок и метнула в меня. Я зажмурился накрепко. Всегда опасности в глаза смотрел, а тут не выдержал. Спёкся. 
Одним глазом на мир взглянул, а другой, от пережитого ужаса, видимо не сразу оклемался. И... обомлел. 
Живой!!! 
Девка эта, оказывается, зла не желала. Снова силой своей поделилась. Это же... это же сколько в ней магии?! Я же сильным настолько стал... - подавиться костями дьявола, если сотню ублюдков, что в таверне собирались, по полу кровавым месивом не размажу! 
“Неужто глаз на меня положила?” - мысль сладенькая мелькнула. Тут же отмёл её. Того, кто нравится, трусом не называют. А так... да я... да я бы... ох, завсегда пожалуйста.
- Откуда вы? - спёкшимися губами вопрос задал. 
- Твоё дело ногами шевелить, - холодно сказал здоровяк, и, словно мысли мои прочитал, брезгливо ухмыльнулся. Приказал: - Давай-ка, веди в город!

Пришельцы охать да ахать принялись. Всё-то им было удивительно.
- Надо же, почва здесь, как настоящая, - бормотал здоровяк. - И деревья, как настоящие! 
- Мальчики - ой, не поверите! - я мухомор нашла!
- Надо же, кузнечики прыгают!
- Вот так да-а-а! Вода в ручье холодней, чем на Земле! Скулы ломит!..
Холм обошли - вот он город, как на ладони. Думал, отпустят. Фиг. А то и два фига. Один сверху, другой снизу, а посередине надежда. Осталось слюнки проглотить.
Здоровяк небрежа вопрос кинул, словно кость собаке:
- Сколько жителей в городе? 
- Тысяч двести наберётся. Ещё два города есть. В одном тысяч сто сорок, в другом не более восьмидесяти. И деревень, штук семьдесят. В среднем, человек по четыреста в каждой живёт, если умножить на сорок...
- Таблицу умножения сам знаю, - перебил он меня. - Скажи-ка, лучше...
И... понеслось. 
Клянусь пылью из-под копыт Сатаны, большего трепача, чем я сам, не только на Земле, но и после воскрешения в мире нашем не видывал. Слова выпрыгивали изо рта сами, а мне удовольствие доставляло их выплёвывать.
Так и дошел до таверны, под белы ручки с трепотнёй своей и озорным весельем пришельцев.


Глава 4. В таверне.

Окинуть взглядом таверню и принять верное решение пришельцам секунды хватило. Прямым ходом к столу, где сидели друзья-враги мои, направились. А я, бочком-бочком, на возвышение вспрыгнул, к Аркадию-духовнику подсел. На стул осторожно сел, словно на нём, в моё отсутствие, иглы отравленные наросли.
В зале - повернуться негде. Удачно, не занял никто место моё... Ох, мозги отсырели, похоже - кто бы занять посмел?! Нас, ходящих по мирам, не так уж много. В нашем районе - я, и только. С пришельцем из другого мира рядом сидеть простому люду не полагалось - закон. А я, к тому же, банду держал - втройне закон!
- Ты Карасава?! - громко, на весь зал, спросил здоровяк и затеребил кончиками пальцев подбородок.
- Я, - лениво приподнял взгляд мой друг-враг. - И что? 
- Странно, на азиата не похож, - задумчиво произнёс великан.
Стремительней прежнего замелькали в руках моего друга-врага ножи.
- Что надо? - тихо спросил он.
- Почему ты приятеля нашего обидел? - угрожающе произнёс великан и пальцем в мою сторону ткнул.
Большего оскорбления мне никто за всю жизнь не наносил! Чтобы я, да кому-то жаловался?! 
"Поутихни чуток, - осадил себя. - То ли ещё будет!". 
Редко когда эмоции на лице моего друга-врага отражались, а тут, глазам своим не поверил, веко у Карасавы подёргиваться начало.
- Кто ты такой? - протянул он лениво.
- Пашей меня зовут. Можно Павлом, а желание есть, так Павлом Антоновичем величать можешь. А это друзья мои. Соня и Володя. Прошу любить и жаловать. 
- Ты погоняло назови? - потребовал Карасава.
- Погоняло у тебя, мил человек. А меня, ещё раз объясняю, Пашей зовут. Можно Павлом, а желание есть, так Павлом Антоновичем величать можешь. А это друзья мои. Соня и Володя. Прошу любить и жаловать. 
- Откуда нарисовался, шустрый такой?
- И в этом тайны нет. Из мира магов я. Слыхал о таком?
- Уж не маг ли?
- Нет, до мага мне расти - не дорасти. Я по Мирам Ходящий.
- Здесь зачем объявился?
- На тебя посмотреть, на неулыбчивого. Себя показать - чем не причина?!
- Кара тебя ждет за наглость твою безмерную и саван смертный, - сквозь зубы процедил друг-враг мой коронную фразу. Самое время у противника поджилкам трястись.
- Как ты сказал? Кара... саван. Карасава. 
Соображалка у здоровяка шустро работала. 
- Ты хоть знаешь, кто я такой?! - не повышая голоса, сказал мой друг-враг.
Тут баба вмешалась.
- Подонок, - беспечно выплюнула словцо пакостное в лицо тому, кого даже я опасался. А она губками алыми презрение обозначила. - Обыкновенный подонок! 
Этого мой друг-враг стерпеть не мог. Даже я не заметил, как он нож метнул. Вот только, лезвие замерло сантиметрах в тридцати от лба незнакомки. Следом невероятное случилось. Капельками металл стёк на пол. Кап-кап, пока лезвие не кончилось.
- Дружок, делать тебе здесь нечего, - задумчиво произнес великан и Карасава исчез. Вопль его с улицы раздался. Секунды не прошло, дверь с петель слетела. Да только замер друг-враг мой у порога, забыв захлопнуть челюсть, до пола отвисшую. 
В драку Берлога вступил. 
В змею мой лучший друг-враг перекинулся, в десятиметровую. Хвостом ударил, три стола и пять скамеек - в щепки. Толпа в стены вжалась, оставив шесть трупов. А здоровяк руки на груди скрестил, любопытство напоказ выставляя. И баба, и тот второй, что молчун, удирать не собирались, даже не вздрогнули.
Удачное место я выбрал. С возвышения, как со сцены, смотри да смотри за спектаклем разворачивающимся.
Змея кольцами здоровяка обвила.
- Долго ещё будешь пыжиться? - спросил он спокойно, спустя полминуты.
Сдался Берлога. В самого себя превратился. Стоит, недоуменно плечами пожимает. А бабе неймётся.
- На самом деле он добрый, - оскорбление очередное бросила.
А Берлога улыбнулся вдруг, словно похвалу услышал. Ох, и бестолочь!
- Завтра соревнования оборотней, - громогласно заговорил здоровяк. - Всех оповестите! Весь город - весь! - на поединок вызываю! 
Тишина - муха пукни, в дальнем углу слышно бы стало. 
Карасава и тот призадумался. Того, кто вызвал на поединок, обижать до него не следует - закон!
Я вздрогнул, когда над ухом бараном проблеял Аркадий-духовник:
- Свершилось! Свершилось древнее пророчество! Зло этого мира будет наказано!
- Уймись, благоразумнейший! - рявкнул здоровяк. - Мы и до твоего мира вскоре доберёмся!
Он приобнял Берлогу, что-то шепнул ему на ухо. Шагнул к столу, посмотрел на хозяина таверны пристальным взглядом.
- Кузьмич, не найдётся ли угощения для добрых путников? С дороги мы, устали и проголодались.
- Как же, для добрых путников самое всё лучшее, - засуетился злодей наш главный. - Помело, Касандра, всё самое вкусное на стол! Скатерть, праздничную скатерть мою любимую, сюда несите! Вино, самое старое, самогонку, на травах которая, всё то, что для себя берёг, сюда тащите!
Служанок словно магией ветра сдуло - башмаки музыкой процокали.
- Спасибо! - заулыбался здоровяк.
- А вы, бездельники, что истуканами встали?! - скорчил зверскую морду Кузьмич на мою пехоту и на местных. - Трупы - на улицу! Сломанные столы и скамейки на улицу! В сарае новые есть, мигом заменили чтоб! Остальное, что целым осталось, поднять, поставить, в линеечку выровнять! Всех угощаю сегодня! Всех!!!
- Вот и славненько! - широко улыбнулся здоровяк.
- Шевелись, дьявольское отродье! - провопил Кузьмич. - Иначе не праздник для вас будет, ад кромешный! 
Что тут началось! Одни в одну сторону, другие в другую кинулись. Засновали, как мураши. Под шумок, под видом того, что столы и трупы на улицу выносят, многие слиняли. Аркадий-духовник спину свою негнущуюся согнул, руки перед собой выставил, с кистями обвисшими - ха, на насекомую мизерную - богомола - похож стал. 
Тут Карасава ко мне подсел, хотя, по закону, рядом с пришельцем из другого мира сидеть ему не полагалось.
- Где ты их нашел?! - спросил шепотом.
- Они сами меня нашли.
- Знай, зла на тебя не держу, - прошептал он.
- Зато тебе смерть причитается. Какой она будет, мне выбирать! 
- Ладно, не бесись. О вражде забыть бы, на время. Похоже, другие проблемы расхлебывать предстоит. 
Вот тут я с ним полностью был согласен. 
Больше всего мне не понравилась улыбка хозяина таверны. Искренней радостью она лучилась. Словно не порушили мебель его бесценную, а дорогой подарок преподнесли. 
- Живей, живей шевелитесь бездельники! - вопил он, (не иначе, умом тронулся!!!). - Помело, Кассандра, где вас черти носят?! Остальным обычный самогон тащите! Погреб опустошайте! Чтоб ничего, кроме плесени, в нём не осталось!
Еды, (впервые такое видел), на столе том без меры, горами было навалено. Бутылок разных, даже пузатых - не счесть. 
Расщедрился Кузьмич. 
Он и для нас расщедрился. Самогона халявного на столах - полгорода споить можно. И закуси не пожалел.
Гудела таверна. Как улей, медведем зоримый, гудела. Если пьяные слёзы воедино собрать, младенца искупать можно. Мои друзья-враги, Бич и Бегемот, братались с каким-то отребьем, с деревенскими похоже. А Кругляш, который с нами-то знаться не хотел, обнял забулдыгу с соседней улицы, которому вчера ещё крантика, самой мелкой монетки, не кинул бы.
Чертовщина, не иначе.
Да и я... вот так финт, нажрался так, что слезу пустил. Почему-то обидным показалось, что это не я, а Берлога за столом с пришельцами сидит. 
- Ведь это я их нашел, - бормотал в ухо пьяному в умат Карасаве, прижав его голову к себе, словно подушку. - А они, ну не подло ли, внимания на меня не обращают.
Берлога и Кузьмич сидели за одной стороной стола, пришельцы - по другую. Спины свои, беззащитные, люду на обозрение выставили. Вот только... хм, хотел бы смельчака увидеть, что нож меж лопаток кому-то из них вонзить бы посмел. 
О чём пришельцы с Кузьмичом и моим лучшим другом-врагом говорили, не только я, с соседних столов не слышали. Как не понять - магией затворились! 
В эту ночь мы, то есть я и Карасава, провожали друг друга до дома. До рассвета. То он меня, то я его, пока не продрогли и не протрезвели. 


Глава 5. Поединок.

Оборотень оборотню рознь. 
Есть такие, которые умеют превращаться только в волка или в большую собаку. Их большинство. Конечно, и они могут в медведя... да хоть в какого зверя перекинуться. Но, позвольте спросить, где Вы видели взрослого медведя весом в человека? И не кролик, монстр какой-то, по полям будет скакать. 
Закон есть закон. Хоть тресни, права не имеешь в обыденной жизни оборачиваться в животное, если образ его не можешь создать таким, каким бывает оно на Земле. Так что, кролика размером с человека в наших лесах встретить затруднительно, если, конечно же, не нарвёшься на экспериментатора, который полагает, что один в лесу том. 
Зато в драках банд, в поединках один на один и на состязаниях стадионных, (собственно, в любых боях не на жизнь, а на смерть) можно превращаться в кого угодно, любых размеров, но таких оборотней... десятка четыре, не больше. Среди них Берлога - сильнейший.
И гадов разных изображать - ограничений нет. Хоть в дьявола обернись, слова никто не скажет. Наоборот, интерес вызовешь. Устроители зрелищ, если честно, замучилась новизну искать. 
Все с нетерпением ожидали, кем на арене предстанут пришельцы. Вздох разочарования вырвался из тысяч глоток, когда вышел на неё лишь Паша, и в своём обличье.
Против Павла, (вот ведь, даже я пришельца по имени называю), выставили Тихого Ужаса. 
Надо же, вспомнили о нём. Лет двадцать, как запретили ему не только участвовать в любых битвах, но и появляться на стадионе... И правильно. С тем, кто в два счета с сильнейшим сладит, только идиот захочет связываться? А он, к тому же, мог на расстоянии силы отнять у тех, против кого болельщиком был, передать тем её, за кого радел.
Славу урод этот странным уменьем снискал. Как посмотрит - коленки дрожать начинают. Рад бы прилично себя вести, да колдовство все приличия перебарывает. Словно заяц от лисы сигаешь от хмыря этого, да ещё радуешься, что убежать смог. Умом понимаешь, что ничего он с тобой не сделает, да только ноженькам не прикажешь. Сами улепётывают.
Трибуны замерли. 
И ещё раз замерли, когда Тихий Ужас пятки сделал, под собственный оголтелый вой. Визжал, как поросёнок недорезанный. Аккуратненький пунктир на арене остался, по случаю такому песочком свежим присыпанной. Прямой, как стрела, от ножек его маленьких и кривых. Аккурат до дыры в заборе, которую этот кретин грудью своей и коленями пробил. 
Вот ведь... нет, конечно же, нет, не по случаю поражения Тихого Ужаса арена песком была посыпана. Не поединка ради, даже такого необычного, полгорода собравшего. А чтоб ставки, себе не выгодные, можно было оспаривать. 
Стадионная банда - та ещё! Спектакли, которые они устраивают, любо дорого посмотреть. Кровь - рекой. Трупов - хоть крематорий открывай. А споров - ещё больше! А в спорах тех им хотя бы внешние приличия приходилось соблюдать - ставки и чернь делает.
Как гроздья винограда народ на деревьях висел, коим мест не досталось на трибунах. Попробуй-ка, обидь! По брёвнышкам стадион раскатают! По камешкам разнесут! И для них, тоже, устроители расстарались. Пятна от старой крови, и от прочего дерьма, скрыли. 
Бандитизм кончается там, где начинается серьёзный бизнес. Остаётся жульничество. Хотя... мне ли судить?! Стадионная банда - та ещё! С кем попало причуды свои обсуждать не будет. А со мной... как Зевака говорит: не дорос ещё до солнышка! Так что, тему эту замнем. Тем более, есть о чём говорить. Хотя бы о Тихом Ужасе, который драпанул с поля боя и нас наедине с чудовищем оставил.
Здоровяк хохотал, скрестив руки на груди.
Громоподобно хохотал! 
Слышал я про фокус этот. Молодёжь рассказывала. Якобы на Земле изобрели дамики... нет, не так они называются - динамики. С помощью их любой, самый обыкновенный человек способен громогласно трепаться. Не поверил я. А напрасно. Паша не говорил, оглушал словами и смехом.
Жутко не мне одному стало.
Дальше ещё хуже дела пошли. Ни крови, ни трупов на арене не было. А над стадионом такое тягостное молчание повисло, хоть петлю из него вей для всего нашего мира.
Дела-а-а!
Драконы задницей на остроконечные шпили близлежащих домов насаживались, словно куры на шампуры. Трехголовые Змеи-Горынычи задыхались от собственного дыма: кашляли так, словно астмой заболели. Два великана рассыпались на куски, словно из необожженной глины были сляпаны: в людей, в самих себя, заново превратились. Копья сами собой в узлы завязывались. Коронный номер с муравьями, величиной с небольшую собаку, и тот провалился. Тля на них напала. Огромная. Величиной с телёнка. Из-под земли вылезла и в два счёта сожрала муравьев. И тут же их... короче, уже людьми смельчаки те вылезли из отверстий, расположенных, (и у тлей тоже), в противоположной стороне от рта... Позор! До конца дней им позор и насмешки! 
Как только тля обратно в землю зарылась, молодёжь рискнула умение своё показать. В виде роботов предстали. А трое - человекообразный жидкий металл изобразили. Лучше бы не дёргались. Жидкий металл сквозь землю просочился, только его и видели. (Смельчаков через день в дальнем лесу нашли, голодных и оборванных). А роботы, эти рожи ржавые, строем перед трибунами прошли, размахивая букетами цветов, невесть как оказавшихся в их железных лапах.
Забодай меня дьявол, зрелища более унизительного и более захватывающего я не видел. Мог бы этот урод - ведь мог бы! - хотя бы изобразить схватку. Нет, стоял, скрестив руки на груди, смотрел насмешливо. И хохотал.
Чёрная ночь печали опустилась на наш мир.
Трибуны этого не осознавали. Уже воплями восторженными отзывались. Чернь - чтоб ей пусто было! - всегда на стороне сильнейшего! Если, конечно же, не озаботиться, не заставить её сопереживать побеждённому, что в нашем мире почти не реально.


Глава 6. Так без соратников останусь.

С утра пришельцы бродили по городу. После обеда, сытно откушав у Кузьмича, обосновались на главной площади города. 
Трёх мальцов изловил. Пара подзатыльников, в подлых кулак - беги, сынок, добывай информацию! Один вернулся. И тот, вот гадёныш, (ведь не только уши надеру, как выловлю!), протявкал:
- Смерти смерть!
И стрекача задал. 
Пришлось на разведку своих дуболомов отправлять. Вот только, ни с чем они вернулись. Мол, молчаливей пришельцев нет. Видите ли, жителей города они выслушивают... С чего бы это быдло о чём-то вякать посмело?!
Банду на пустыре собрал - думайте! 
Бичь для приличия лишь лоб морщил. Карасаве мои слова были, как лист на заднице от веника - равнодушие излучал. Берлога и Бегемот на сходку не явились, хотя мальцов, чтобы их оповестили, посылал. А банда... а что банда, дуболомы привыкли мне в рот смотреть, без эмоций излишних на мордах.
Вскоре рядом Ржавого кодла обосновалась. Полчаса не прошло, чуть поодаль команда Гришки Паскуды присоседилась. Даже, когда Кругляш со своими отморозками рядом нарисовался, не обеспокоился - не время разборы чинить! 
Чтоб время скоротать, игру придумал. В ножички. Ради случая такого один у Карасавы отобрал... Ой, игра простецкая. Чертится круг на земле, справедливо на участников земелька делится, а затем захватывается, с помощью ножа. 
Нет, не о том вы подумали. Нож не в качестве угрозы используется, и уж никак не для прямого использования. Всего лишь в земельку чужую метнуть его надо. Да так, чтоб воткнулся. А там, как лезвие покажет, черта проводится. А по ней - земелька чужая к тебе переходит. Либо к противнику, ежели он нож удачней метнёт. 
Наша игра!
Такой азарт пошел, о пришельцах забыли. Крики. Споры. Ругань. Атмосфера премилейшая. А когда Карасава на одной ноге стоять остался - земелька то тю-тю, не один он ножики кидать умеет! - развеселились до не могу. Да так, что остальные банды подтянулись, вплотную подошли. Более того, проситься в игру начали. Я чуть от счастья не ошалел, когда в круг с Кругляшом встал. Ещё больше возрадовался, когда без земли его оставил. Пожалел, что не на интерес играли.
Так день и прошел - в ножиком земли ковыряния. Это же надо, четыре сильнейших банды от рассвета до заката никого не убили!.. Вообще-то, труп один был. С Кругляшом его же дуболом спорить начал, кастетом в висок получил. Но это, не в счёт. Своих убивать, да ещё подчинённых, везухи много не надо. 
А на завтра меня же обвинили. И в чём? Ну не умора ли? Якобы я не дал ситуацию обмозговать, разрулить то есть. Якобы специально, в угоду пришельцам, самые активные силы на пустырь стянул и обманом от решения проблемы их отстранил.
Пришлось убивать. 
Приятственно, Кругляша замочил. При виде трупа этого отморозка, у всех доверия к словам моим значительно прибавилось. С аргументом таким весомее они стали. Вот только с городом неладное что-то твориться стало. Упустили мы инициативу. Народ на улицы высыпал. Побурлил, кучкуясь, и на стадион попёрся, словно в день субботний.
Хм... иногда и мы за народом умеем ходить.

Хлеба и зрелищ - мудрый человек подметил, что не хватает человеку для полного счастья. 
Жратвы у нас - завались. В таверне если что-то кончается иногда, то терпение хозяина. А насчёт зрелищ... вот, они то и начинаются, когда кончается в таверне терпение хозяина. Как колдун, он наисильнейший. И то, не содержать бы ему таверню, будь размазнёй.
И в остальных тавернах города, во всех девяти, хозяева королями бы не были, если б только умели, что в платочек сморкаться. 
Бог или Сатана - не ведаю, кто создал наши миры. Одно знаю - не человек. Ни одному смертному подобное не по силам. Молодёжь утверждает, что сотворил их Высший разум Земли. Местные проявления, так сказать, загробной жизни. В одном не спорю, насчёт загробной жизни. Каждый житель попадает к нам после смерти на Земле.
Один мир отличается от другого, в этом высший замысел творца. В мир Аркадия-духовника не попадёт после смерти любитель авантюр и тот, кому ходить по лезвию бритвы наслаждение, кому риск - смысл жизни. В нашем мире не появится любитель грёз и пустых мечтаний.
Жестокость наша - суть нашей внутренней сути!.. Вот выразился! Смысл слов, собой сказанных, сам не пойму. Но есть в них что-то, что суть отражает.
Тьфу!
Не иначе, в башке дождик прошел, мозги отсырели. Мысли, словно лапки новорожденного утёнка по мокрой глине в разные стороны расползаются.
Чтож, проще объясню. Что не житель нашего мира, то прохиндей хороший. Каждый под себя гребёт. Каждому место уютное под солнцем надобно, да чтоб развлечения не кончались. 
Ха, кому-то противненько будет услышать такое. 
Есть умники, о себе возвышенней думать стараются. Некоторые себя чуть ли не ангелами воображают... А мы и есть ангелы. Только падшие.
Жизнь, даже после смерти, круче всех вымыслов. Не мне рога ей обламывать. Где возродился, там пригодился - мне ли истину эту развенчивать? 
Вот я и к изначалу пришёл. Суть нашей внутренней сути - жестокость.
И не смотрите на меня так!

В том, что это не совсем так, на стадионе усомнился.
Бабья собралось - туча. Постояли, покучковались, и давай орать:
- Смерть смерти!!!.. 
Да так разохотились, что уши не у одного меня в трубочку свернулись. Уж на что Берлога терпелив... 
Кстати, где Берлога?!
Ба-а-а, среди бабья стоит! И орёт, как это племя поганое:
- Смерти - смерть!!!
Дела-а-а! 
Так дальше пойдёт, без соратников останусь. Стал я кару для помощника своего выдумывать. Да только в голову ничего не лезло. Крики те дебильные настолько душу наизнанку выворачивали, что матом блевать хотелось. А тут, присмотрелся, чуть кондрашка не хватила. Жена моя, чтоб ей Сатана хвост накрутил, среди отребья стоит, и орёт не менее воодушевлённо:
- Смерть смерти!..
И волосы распущены... Убью, если ужин не приготовит!
Стоял я - самое, что ни на есть! - истуканом. Впервой ничего не предпринимал. Зубами скрежетал от злости, но не уходил. Смотрел на непотребство такое, а от мыслей, что в голову лезли, страшно становилось.

- Милый, зверь ты мой ласковый, что же ты спать со мной неделю целую не хочешь? - Ласково потёрлась щекой о моё плечо жена. - Виновата я перед тобой, знаю. Хочешь, убей меня. Только чужим таким не будь.
- Я посижу, немного ещё посижу, подумаю, - хмуро выдавил я.
- Писатель ты мой, неразумненький, - проворковала жена. Я и это стерпел. А она ещё больше борзанула: - Люблю я тебя. Но, даже если убьешь, всё равно скажу - смерти смерть!
- Пошла вон! - крикнул я, а у самого слезы в глазах. 
Всего неделя прошла с событий тех. А кажется - вечность! 
Пришельцы ушли. (Поговаривают: в мир Аркадия-духовника подались). Да только город другим стал. Вчерашние заморыши, те, кому по статусу бояться положено, разогнулись вдруг, даже мне в глаза осмеливались смотреть. Да не просто так - заносчиво! И лозунг свой - смерть смерти! - в лицо мне и дуболомам выкрикивать принялись. Хоть на улице не появляйся.
Но, самое страшное, сам я изменился. Банду свою собирать перестал - полбеды. Вдруг увидел я, что доброта нашего мира, до прихода пришельцев, по углам пряталась. Не ради лишнего крантика Кузьмич нас в таверне своей деликатесами потчевал. И не придурком был Пришлёпок-плиточник, который улицы города камнем вымостил. И булочник Косоглазый, не только ради звонкой монеты муку во вкуснятину, во рту тающую, превращал. И я... если честно, не для того, чтобы прокормить семью, туфли и туфельки шил ночами. 
Кто бы спорил, разбоем больше заработаешь! Только деньги, трудом заработанные, весомей казались. 
Я же песни распевал, когда дело спорилось! 
Я же от волнения захлёбывался, когда украдкой, чтоб друзья-враги не увидели, нес творения свои в магазин. А прошлым летом войну объявил банде Красноноса не потому, что дикие выходки его не понравились, а потому - только потому! - что на ногах этого подонка оказались туфли, сделанные мной. Самолично убил Красноноса. В качестве трофея не кошелёк срезал, а разул. 
- Копир, за что унизить решил?! - спросил он на следующий день. Я ухмыльнулся в ответ. А он побогравел, кулаки сжал и угрозу выставил: - Я тебя трижды кровью умою!
Разборки те ещё были. Повезло, Краснонос не особо злопамятный. А туфли его... так вон они, в корзине под лестницей. Не в магазин же нести, ношеные! Попытался, было, выбросить - рука не поднялась. А дарить... на кого я похож буду, после этого? Доброты от меня даже жена не особо ждёт.
А Карасава... может и враки это, обговорил его кто, только на правду схоже. Говорят, лучше его никто полотенца петухами не изукрашивает. Хобби у него, вышивать. 
Вечно в мире нашем никто не живёт. 300 лет - предел. Поверье есть: Всевышний тех забирает прежде всего, кто ремёслами пренебрегает. Когда-то и я верил в это. Не слепой, разобрался. Ремёсел всё меньше, а уходящих не увеличилось. Хобби своё забросить хотел, вот только душа к нему прикипела. В радость ей труд, а значит и мне.
Настоящая смерть в мире нашем со странностями. Она лапу свою костлявую на избранника заранее накладывает. Тоской он заболевает. Обречённый ходит неделю, две, а то и несколько месяцев, как в воду опущенный. Из состояния этого не вывести. Вторая странность - хоронить не кого. Человек попросту исчезает. В том месте, где голова была, искра яркая появляется. Помедлит чуть и уносится в поднебесье. 
Рыцари смерти говорили, что те, кто исчезает из нашег