И кто сказал, что это был сон?

Просто рассказал языком Тарковского…

Это был мой выбор...

У каждого бывают такие минуты. Кто-то тут же забывает об этом, чтобы не тревожить себя вопросом, какая могла быть судьба.

Можно строить  карьеру, жизнь, судьбу.

А я решил искать чудо.

Не успеваю теперь жить, забыл об отдыхе, покое, любимых книгах и запахах цветущей травы на лугах, стер зубы от постоянной головной боли, но... успеваю летать и любить.

И хотя уже ненавижу свою бесконечную работу - но лечу. И вылечиваю. И стал верить в чудеса.

Поэтому и приходит внезапно теперь этот страх во сне - ведь я мог не успеть тогда добежать. Взглянуть в глаза и утонуть в них. И просто прижать к себе, чтобы все хорошее и плохое, все тяжелое и радостное поделить на двоих. И теперь это моя судьба.

В детстве любил фильмы Тарковского. Они пьянили не слабее, чем Достоевский предыдущее поколение. Но давно уже не видел их, и они стали таять в дымке. И вопрос выбора… Он там главный.

И вот иду прошлым летом по узкой безлюдной улочке, закованной в камень. Флоренция, за Понте Веккио на юг. Чистый, нагретый камень, не травинки. Высокие стены как в колодце, улочка для проезда одной повозки. Когда ее строили машин еще и в фантазиях не было.  Как в тюрьме, подумалось. И тут табличка – здесь квартира Арсентия Тарковского. Изнутри ударило. Удивился, но вспомнил, что город подарил ему квартиру.

Подумал, что случайность… Но потом, в Лионе, в католическом храме вышел прямо на Троицу Андрея Рублева. Троицу, которую принес ко многим из нас Тарковский. Яркую копию, список, прямо в центре алтаря. Ее там не должно было быть. 

Это не мистика. Если дорогой мне человек притягивает меня, мы сталкиваемся. И не важно, в каком городе и в какой стране… В моей жизни это было уже не раз. Поэтому верю в знаки.

А страх… Страх уже много лет бывает только во сне. В жизни я от него отвык. С ним не летается, к земле давит.

В 88-м мы были в эпицентре землетрясения на Памире. Основной удар случился  ночью. Но повторный пришелся на утро, на время спуска по стене. Там было восемьсот отвесных метров, и мы прошли только сотню. Пару веревок, как говорили тогда. Каменные глыбы понеслись вниз, к нам, и пролетая рядом, они потоком яростного воздуха били нас о стену. Я висел на двух титановых ледобурах, сантиметров четырнадцать глубиной, и пытался прижать их к стене рукой. Их выбрасывало наружу. Сейчас меня размажет очередной глыбой, вот сейчас… И ледяной страх начал пропитывать изнутри.

Стало противно. Бог с ним, если это последняя минута, она все равно будет моя. Я понимал, что поднимая голову навстречу камнепаду, рискую, что меня зацепит. Что эти сантиметры могут стать роковыми.

Но умереть пронизанным страхом… Да выкуси!

Поднял голову и увидел нарастающие глыбы. Они росли в глазах, приближаясь, и казалось, каждая моя… И каждая следующая. И лишь в нескольких метрах становилось видно, что она пронесется в сантиметрах рядом. Как на расстреле. Иссяня синее небо, стена, и они гибелю несутся навстречу. И вдруг страх отпустил. Напряжение осталось, а это липкое чувство ушло. Когда все закончилось, солнце заблистало по ледяным куполам вершин, по ледяной стене и захотелось летать. Памир!

Поэтому не люблю сны. Страх теперь может прийти только в них.