Дом дур-3: «Как не пить таблетки и упасть в обморок»
Спецкор «МК» рассказала, как живут и взаимодействуют друг с другом больные и персонал в психиатрической больнице

Спецкор «МК» 2,5 недели провела в Тамбовской психиатрической больнице, где увидела, как функционирует система психиатрической помощи в России на примере одной отдельно взятой больницы, как живут и взаимодействуют друг с другом больные и персонал. И поняла, что там разгораются самые настоящие баталии не на жизнь, а на смерть.


Некоторые отделения все-таки выпускают контингент на прогулку. Или это персонал?

Шагнула на эшафот

Между тем, по отношению ко мне обстановка в нашем отделении накалялась все больше. Молодой доктор каким-то образом прознал, что я избавилась от двойной дозы таблеток, спустив содержимое желудка в унитаз, и на моей истории болезни появилось обозначение, что для меня теперь прием лекарственных препаратов «под строгим контролем». До этого такого почета из 50+ пациенток удостаивалась только Аня Шишкина, та самая, которая регулярно грозилась умереть «за завтраком, обедом и ужином».

Что это означало? Таблетки для нее толкли специальной деревянной толкушкой как картофельное пюре. Потом эту смесь ссыпали на бумажку. Руки больной санитарки держали с двух сторон. Открывали рот и высыпали содержимое туда, а затем следили пока она это все не проглотит.

И вот именно это или что-то в этом роде должны были проделать и со мной. Какие-то санитарки немногим больше трех классов образования.

Тут есть, от чего сойти с ума, даже если до этого была нормальной…

Да, да, на глазах у 50-ти теток, мне должны были открыть рот, засунуть туда растолченные лекарства и держать меня, пока я их не проглочу. «Допрыгалась», — с ехидцей усмехнулась медсестра Оля. Да ни за что! Ни на ту напали!

Мы обнялись с Лилей-Лилит, как обнимаются герои перед казнью, и я шагнула вперед, как шагнула бы вперед назло врагам моя гордая прабабка кубанская казачка Варвара Быкова из станицы Усть-Лабинской, которая с мужем своим, красным командиром Никифором Медведевым воевала на Кубани и на Тамбовщине в Гражданскую войну. Ей писатель Аркадий Первенцев, как рассказывали в моей семье, в свое время роман посвятил, называется «Над Кубанью», правда, там ее прототипу Доньке Кавериной муж-казак за измену голову саблей отрубил из-за того, что она сбежала с комиссаром по фамилии Мостовой.

В реальности прабабка прожила долгую жизнь и умерла в 1979-м, когда мне было четыре года…

Я отлично помню ее и ее крутой нрав. Что ей какая-то медсестра с толкушкой!

И вот я представила, что я — это не я, а Варвара Быкова, в то время как медсестра Ольга с наслаждением толокла в свернутой надвое бумажке таблетки для меня. Рядом держали за руки уже проглотившую свою дозу Шишкину.

Если честно, я не знаю, почему мне пришло в голову то, что пришло. Я бы никогда и ни за что не повторила бы этот трюк сейчас, но (возможно) придумала бы новый. Потому что я в любом случае не позволила бы над собой издеваться и себя унижать. Это абсолютно точно. Говорю, как правнучка своей прабабки.


От делать нечего в психушке я собирала фантики от конфет, которые мне давала Даша

Я сделала шаг к Оле и… грохнулась в обморок. Вот прямо где стояла, там и упала назад, с высоты своего роста, не подгибая ноги. Когда-то давно я бросила первый курс тамбовского театрального ради исторического факультета педуниверситета, о чем не жалею. Кстати, у меня была та же куратор курса, что и у певицы Лолиты, которая тоже училась у нас в Тамбове.

Наверное, я сделала это на адреналине. Повторять не советую. Но я даже боли не почувствовала.

Ошибка в падении у меня, на мой взгляд, была только одна. Я ее сразу отметила. Тело было расслаблено. Но правая нога на полу осталась чуть согнутой.

«Ты играешь», — завопила медсестра Ольга. — «Ты притворяешься. Мы сейчас дежурного врача приведем».

И она подскочила ко мне, чтобы начать лупить мне пощечины. Она весила под сто кг. Только одна рука, наверное, кило пять.

И тут я самым противным и самым притворным голосом, каким только можно представить, приоткрыв глаза, произнесла: «Ах, как мне плохо. Ах, я потеряла сознание. Ведите ко мне врача, ведите. Я все про вас, злыдней, расскажу».

Лилит обняла меня, как родная мать, загородив от злого мира, который она собиралась спасать. «Дорогушечка моя, золотушечка моя, вставай, вставай». (Кстати, Лилька и сейчас уверяет, что поверила, будто у меня был обморок по-настоящему. )

Довольно быстро к нам в отделение пришел умный усталый врач с другого этажа, который сразу все про всех понял. К этому времени остальные девчонки разошлись по своим палатам. А я вполне вменяемо рассказала ему, что меня достали медсестры, которые разговаривают со мной грубо и унижают мою честь и достоинство.

Он покивал головой, изучил мою историю болезни, все это время медсестра Ольга пыталась вставить свои пять копеек, что это я себя плохо веду и ее не слушаю, в итоге он велел дать мне успокоительную таблетку (в обычном цельном варианте) и ушел обратно к себе на этаж.

И тут Ольга внезапно обнаружила, что я, оказывается, больше не квартирую в буйной палате с плохой койкой и скомканной оранжевой пеленкой, а сплю на хорошем матрасе рядом с шизофреничкой Дашей, и в экстренном варианте постановила вернуть меня обратно к буйным.

При этом она с чего-то решила, что я сама самовольно покинула буйную палату (вот уж точно , с кем поведешься от того и наберешься, похоже они там все не очень в себе), но на дворе была слишком глухая ночь, дознание проводить было поздно, все вокруг спали, кроме «Глухой» Любовь Владимировны, которая привычно стонала на вязках – на местном наречии это смирительные веревки, фиксирующие руки, с целью ограничения двигательной активности больного.


Территория тамбовской психушки огромная и на ней легко затеряться

Мое старое койко-место оказалось занято упитанной диабетчицей , ее вес не выдержала бы любая другая кровать, поэтому возвращение меня в буйную палату ничем не закончилось и начали срочно искать, куда же им меня ещё переложить, чтобы пожёстче и похуже. Выяснилось, что свободное место с ватными матрасами старого образца, есть только в палате с Верой Открыткиной, у которой сын на СВО, и с Аней Шишкиной, которая каждый день умирала/воскресала за завтраком.

Ещё там лежала симпатичная Нина средних лет с депрессией и женщина с голосами в голове, как ее зовут, я так и не узнала. Она интересна тем, что нашего мира для нее просто не существовало, зато она постоянно общалась со своим внутренним, смеялась, плакала и чесала голову, от чего ее кровать ходила ходуном, в совокупности с причитаниями Шишкиной все это производило неизгладимое впечатление.

На мои пертурбации в эту «коммуну» ушло еще время…

Так как дозу успокоительного после жалоб медсестер лечащий врач мне все-таки увеличил, хотя я и употребила ее морально приемлемым способом, заснула я нервно, а проснулась среди ночи от того, что надо мной нависла «туша» Веры Открыткиной!!! Та стояла и бормотала: «Не трогай медсестру Олю, она хорошая, не трогай Олю, она хорошая».

Я — Олю???? Да у нас разные весовые категории. Вера, возможно, бредила… или приснилось что?

В какой-то момент я подумала, что, вероятно, тоже сплю, а потом, что все это кадры из какого-то сериала. Ну, не может же реальная реальность быть такой нереальной…

Эта мысль как-то примерила меня с действительностью, и я наконец забылась нервным сном.

Что наша жизнь? Кино!

А утром следующего дня, произошло событие, после которого верующий человек сказал бы: Аллилуйя, Бог существует.

А я сказала: из всего этого надо срочно делать сценарий для сериала. Потому что тут есть абсолютно все для хорошего кино.

Только мою историю надо убрать и забыть. Меня тут не должно быть. Я здесь интересна меньше всего. Ну, подумаешь, взбалмошная журналистка, которая понаделала в санатории кучу разных процедур, повысила себе давление и загремела в психушку… Я интересна разве что в качестве поучительного экземпляра, как не надо поступать женщинам средних лет.

А вот всех остальных персонажей - оставить. Потому что такое нельзя придумать. Это какой-то питательный бульон для того, чтобы на белый свет появился художественный сюжет, помещенный в дурацкую локацию.

…Потому что в этот день нашелся Денис!

Сын Веры Открыткиной!!!

Тот самый, который четыре месяца назад перестал звонить и писать со СВО. Из-за которого она не стала меня бить в мой самый первый день в психушке. Потому что я пообещала ей, что он найдется. И вот он нашелся!

И позвонил. Пришла ее сестра с конфетами и передала их сестре-хозяйке, а та Вере, а та, как сумасшедшая, начала бегать по отделению и вручать их всем, рыдая, и просить скушать за здравие «воина Дионисия», и мне дала, и обняла меня, и я такая ей «это дурдом…» «этого не может быть…». Потому что такого просто не бывает…

Они притворяются..

Они все актеры…

Или они сходят с ума…

Или я схожу…

Или уже сошла…

Весь мир театр и люди в нем актеры

Весь мир дурдом, и мы в нем сумасшедшие.

Это же готовый сценарий, если только убрать из него меня. И придумать кого-нибудь вместо. Молодую и красивую, по ошибке попавшую в дурку.

Но как запомнить всех этих людей, если у меня ни ручки, ни листов бумаги, а их пятьдесят с лишним человек и, даже если выбрать самых интересных, — все равно очень много.

А надо же ещё создать главную героиню и ее линию и вписать их всех в эту линию, как главная героиня оказалась в этом сумасшедшем доме. И любовная же история должна тоже быть, у меня-то точно ее нет, слишком старая я для всех этих страстей.

Я поняла, чтобы не сойти с ума, я должна начать все это одновременно создавать в своей голове. При этом ничего же создавать, собственно, и не нужно. Главное, запомнить или потом вспомнить все.

Они тут все есть — уже созданы, сложносочиненные и со своими тараканами.

Ну, как ты выдумаешь Веру? А ее сына Дионисия? А Шишкину? А Наину? И даже медсестру Олю!

Это было где-то 7 апреля, когда я поняла, чтобы выжить, я должна уйти из настоящей реальности, одновременно оставаясь в ней….

Но объем информации все же был уже таков, что мне любой ценой надо найти чистую бумагу, чтобы хотя бы тезисно на ней все записывать, а она во всем отделении была только у одного человека, единственного, кто не умел писать, поэтому не представлял никакой угрозы для персонала, это была 40-летняя Даша с шизофренией. Бумагу ей приносила сестра. Ей временно давали запрещенную ручку и кто-то из пациенток обычно помогал ей написать короткую записочку маме, что принести в следующей передачке.


Ступени на наш второй этаж

У Даши была не просто бумага, а целая чистая тетрадь. Великая драгоценность!!! Когда мы сутки прожили вместе в одной комнате с хорошими новыми матрасами, я видела эту тетрадку в ее тумбочке.

Но я переехала, а тумбочка осталась. «Ты будешь, как и раньше, ко мне приходить и накрывать меня на ночь?», — попросила меня тогда Даша,

«Конечно, Дашенька», — сказала я. «Я тебя буду накрывать. А ты мне за это листочек бумаги. А лучше три или пять». 40-летняя больная девочка кивнула.

Оставалось только найти ручку в долговременное пользование и начать писать.

И тут я подумала, что тут, по законам жанра, пора бы появиться молодой прекрасной героине и она… появилась.

…Когда утром закрывали дверь моей новой палаты с Верой Открыткиной и Шишкиной, я заметила, что на ней висит листок А 4 с распечатанной надписью «ПАЛАТА ДЛЯ ПОДРОСТКОВ».

Мимо проходила молоденькая санитарка по имени Соня.

— Сонь, это что такое?

— Это? — Соня ненадолго задумалась. — Это палата для несовершеннолетних. Только они у нас редко бывают.

И как накаркала. Ну, то есть все опять было по законам кино.

Еву (имя изменено) доставили той же ночью. Я почему-то сразу поняла, что привезли совсем юную девушку. Потому что так визжать можно только в пубертате, когда не задумываешься о том, как это выглядит со стороны.

«Аааааааааааааа………»

«Вот ведь, орет», — промолвил мужской голос. «А на вязки не хочешь?» «Второй раз за этот год поступает». «Не. В прошлый она не в нашем отделении лежала…»

«А 18-то ей когда?»

«В августе».

«Намучаетесь вы с ней теперь. Она ещё и судима».

«И что теперь? Охрану ей к палате приставлять?»

«Ну, охрану не охрану, а сейчас пусть в буйном побудет, а утром в отдельную для несовершеннолетних и пусть там отдыхает».

«Так ее тащить надо. Сама она не идёт».

«Ну и тащите. Смотри, какая она толстая».

«Так сами и тащите. Она же ещё и упирается». «Да заткнешься ты или нет?»

«Аааааааа», — девица брала глоткой.

«Так и голос сорвать недолго», — подумала я и заснула. Шишкина с ее «я умру за завтраком», к этому моменту уже угомонилась.

А утром нас ждало великое переселение народов. Потому что единственная палата для подростков, куда должны были поместить неизвестную Еву - это была наша палата, как следовало из листочка А4.

В принципе на этот раз нам повезло. Так как переселять нас особо было некуда, отделение-то переполнено, то нам отдали резерв, третью «бракованную» палату.

А бракованная она была потому, что никогда не закрывалась. Замок был сломан.

Койки там были идеально заправлены, пол идеально чист и создавалось впечатление, что люди тут только что были, но куда-то вдруг внезапно исчезли. Просто идеальная декорация для фильма ужасов.

При известной удачливости, если санитарка не уследит, в эту палату можно было запросто проскользнуть в любой момент и завалиться спать, вместо того, чтобы торчать у телевизора в «комнате дневного пребывания».

Я была счастливицей. За 17 неполных дней своего пребывания в психушке я умудрилась сменить аж 4 палаты: буйную, затем с шизофреничкой Дашей и хорошим матрасом, палату для подростков и эту самую третью со сломанным замком.

Хотя третья и была палатой с «секретом», мне лично редко удавалось воспользоваться ее особенностью. Я была слишком заметной, чтобы надолго слинять из комнаты «дневного пребывания». А вот наша «женщина с голосами», как ни зайдешь, всегда возлежала на кровати в третьей палате, накрывшись с головой одеялом.

Иногда мне казалось, что она специально придумала свои голоса, чтобы от нее все отстали.

Итак, в психушке появилась Ева. И ей было 17 лет.

https://www.mk.ru/social/2025/06/04/dom-dur3-kak-n...abletki-i-upast-v-obmorok.html

Дом дур-4: «Не нужна родителям с 9 лет, спит со взрослым мужчиной с 13»

Спецкор «МК» 2,5 недели была пациенткой в Тамбовской психиатрической больнице и увидела, что это изнутри.

Главная свобода та, которая внутри человека. Даже за больничной решеткой. А душевнобольные - это люди, у которых точно есть душа. Просто она болит.

Спецкор «МК» 2,5 недели была пациенткой в Тамбовской психиатрической больнице и увидела, что это изнутри.


По типажу «Ева» (на самом деле ее зовут иначе) была похожа на молодую актрису Оксану Арбузову из старого перестроечного фильма «Авария — дочь мента».

Помните, был такой перестроечный фильм «Авария — дочь мента»? 17-летняя новая пациентка Ева - типаж юной героини картины Оксаны Арбузовой. Над губой у нее пробивались маленькие усики, что нисколько ее не портило. А на левой щиколотке виднелось недобитое тату Кити Кэт. Спрашиваю: «Чего не добила-то?» - «Больно».

«А это не больно?» — все руки Евы (девочку зовут иначе, у меня есть ее полное имя и фамилия) со следами от порезов вплоть до предплечий. «Скажешь. Я стараюсь так, чтобы не больно было».

Мать с отцом развелись, по ее словам, когда Еве было 9. И с тех пор ее судьба, опять же по ее словам, их совершенно не заботила, у них были новые семьи. С 9 лет курит, Пьет с 13, С 13 живет одна в бабушкиной квартире на улице Сенько. С 13 (какой-то роковой возраст) живет половой жизнью. Мужик взрослый. Все, по ее словам, по обоюдному согласию.

«Он педофил, детка. Добровольно и по согласию - это с 16. Если раньше, то это уголовка».

У меня от ужаса нет слов. А что говорит опека?

Тамбовская опека 17-летней Евой и ее личной жизнью, как она мне говорит, не интересуется.

При всем этом Ева довольно неплохо начитана. Пишет стихи. Прочитала мне. Я сказала, что это очень даже ок, и, когда в ближайший день раздали телефоны, заставила ее продиктовать одно на мой, она, конъюнктурщица, тут же на волне придумала сходу ещё одно — наспех, и сообщила, если я опубликую их где-то, то с меня гонорар, и что она готова написать ещё тонну уже за деньги, на что я ей сказала, что за эту графоманию и гроша ломаного не дам, тогда она согласилась публиковаться просто ради славы.

Но первое стихотворение действительно талантливое, вот оно. Написано от мужского лица.

Таблетки на завтрак

Таблетки на ужин

Кажется, я больше

никому не нужен

Даже тебе

А ведь хотели жить

в простой мечте

Я, ты и котик на месте,

Где я вовремя не сказал:

Намасте

4 марта 2025 года Ева, как она рассказала, получила 4 месяца условно, говорит, что за кражу банки растворимого кофе. Якобы они с подругой украли, и подруга попалась. Мать пришла на вынесение приговора. «Что сказала?» «Что-что? Молодец, говорит, доченька!» Я понимаю, что Ева врет. За банку кофе максимум была бы административка. Но я не стала читать нравоучений.

Кто я ей? Единственное, сделала замечание по поводу располосованных рук.

Что когда она вырастет и пойдет в ресторан с любимым мужчиной, тот обязательно спросит ее, что за фигня покрывает ее руки вплоть до ключиц. «Не спросит, я надену платье с длинными рукавами». «Но потом тебе придется раздеться. «Я разденусь в темноте». «А утром?» «А я уйду еще ночью» «А когда вы встретитесь снова? Или ты всегда будешь уходить от него в темноте?» «Что ты ко мне пристала? У меня вообще никого больше не будет, кроме того, кто сейчас. А он про меня и так все знает. А в 30 лет я буду уже лежать в могиле». «И от чего же ты умрешь?» «От старости». «То есть я, по-твоему, уже старая? Потому что мне намного больше, чем 30».

Глубокая мысль играет на ее лице. Как бы сделать так, чтобы я не обиделась. «Ну… ты красивая старая, по тебе это не очень заметно, что тебе уже пора в могилу».


Листы бумаги мне удалось добыть у 40-летней Даши, больной шизофренией и на них я стала записывать наиболее интересные истории пациенток нашего отделения.

Вечные двигатели

В обед Ева устроила истерику. Она требовала немедленно дать ей телефон, чтобы позвонить отцу, который до сих пор не знает, где она находится.

Ей говорили, что есть правило внеурочно не давать телефон, а она, что нету таких правил, что она несовершеннолетняя, и для нее должны быть поблажки, ей грозили вязками, а она, что ей плевать на вязки. Но, наверное, послабления для несовершеннолетних все же существуют, телефон обещали дать, несмотря на ее истерику, но потом сказали, извини, он разряжен полностью, а у тебя Type-C, и ни у кого такого разъема больше нет, у всех обычные кнопочные телефоны, есть пара айфонов старого образца, и ещё у Калугиной (моя фамилия по паспорту) Type-C.

Ну ок, сказала я, пусть подзаряжает моим, я не против. А надо понимать, что мало кто с кем делится в психушке, это не то, чтобы не принято, но если ты с человеком дружишь, то да, он твой человек, он в твоем кругу, а если он тебе никто и ты ему ничем не обязан, то вы никак друг с другом не контачите и вещами не делитесь.

Вы бы видели, как изменилось лицо медсестры Оли – как будто бы я как минимум удочерила Еву, а не дала ей во временное пользование свой шнур. Я не знаю, как это передать, но Ольга меня… зауважала, что ли. На целых пять минут я была ее героем дня.

…Сигареты раздавали пять раз в день. И только тем, кому их принесли родные. К их распределению врач не имел никакого отношения. Тут командовали исключительно санитарки. Это была их вотчина.

Первое время, когда я вела себя не так, как им хотелось, мне кричали в лицо: «Лишаешься сигарет!» - и очень удивлялись, видя, что я не начинаю их умолять и плакать. Я ж ведь не курю. Но могу себе представить, что это страшно, так как у меня, например, интернет-зависимость. И я понимаю, что это такое: остаться без связи.

Курили в отделении все или почти все. Самый, на мой взгляд, героический поступок совершила Лиля-Лилит, когда Ольга потребовала от нее отречься от меня, иначе она не даст ей сигарету.

«Отрекись от Калугиной, или ты лишаешься вечернего курева…»

— Да фиг тебе, — сказала Лилит. — Давно хотела курить бросить. А тут такой повод.

(Она прямо просила меня обязательно упомянуть в статье этот эпизод, чтобы все знали, какая она крутая. На самом деле, отказавшись от сигареты, она пошла в туалет, и каждая из девочек дала ей по затяжке и в итоге получилось даже больше, чем целая сигарета, так что Лилит вышла даже на подъеме, не бросила подругу и неплохо так оттянулась). Но на самом деле она же не знала, что так получится, и сильно рисковала. Как вы помните, в психушке никто никому ни друг и ни товарищ…

Ещё одно хорошее стихотворение Евы.

Обнаружила в рукописном варианте:

«Я впервые не стала есть свой обед

Вернувшиеся из украинского плена российские военные поблагодарили за освобождение

Суп со звездочками

Мне стало его жалко

Я подумала

Что когда-то

Этому мясу тоже было жарко

Оно тоже мыслило

Тоже любило

Как я в детском саду…»

Можно, я перескочу на несколько дней вперед в тот день, когда я поняла, что все закончится хорошо?

Это день, когда в нашем отделении появилась Женя.

Это произошло всего дней за пять до моей выписки. То есть хронологически я сейчас чуть-чуть забегаю вперед, но так хочется получить хоть немного солнца в холодной воде.


Администрация психушки расположена в красивом особняке.

Пусть будет так. Женя и я этого заслуживаем. Она ворвалась в наше отделение, как солнечный зайчик, рано утром и сразу принялась танцевать. Да, да, на том самом крошечном островке свободы «комнаты дневного пребывания», где мы к тому времени привыкли «бесячиться». И это было круто. И как-то очень правильно.

Ну… вот я , например, хорошо пою. Но двигаюсь я… ужасно. Скажем прямо. Не гармонично. На тройку с минусом. И я, мое тело, никогда не было гармоничным и гибким. Иногда медведь наступает на ухо. Иногда на ноги. Мне на ноги. Я не могу с первого раза запомнить ряд простых движений. И это значит - не дано, а вот Женька в свои 30 двигалась просто офигенно. Мягко и одновременно быстро. Как Шакира в клипе. Оказалось, что она профессионально танцует танец живота. Специально училась этому на курсах. И потом преподавала. Ещё и тверк, и сальсу, и латину. А вдобавок классно поет, и рисует, и рукодельничает, делает браслеты, кольца, вышивает, вяжет, пишет стихи. И всегда на позитиве.

Откуда она такая в Тамбове? Оказалось, Женя приезжая. Они с мужем недавно сюда перебрались.

Диагноз Жене (нарушения настроения, как у многих творческих людей) поставили лет десять назад, и с тех пор она лечилась, приходила к знакомым докторам, корректировала препараты, общалась с психотерапевтами и спокойно уходила домой …

Ну, она думала, что и здесь будет что-то примерно в этом роде…

Поэтому подписала согласие на добровольную госпитализацию …

«Девочки, не надо говорить, что здесь плохо. Я пришла на позитиве и уйду на позитиве. Я обо всем составлю свое собственное представление», - сказала Женя, когда мы наперебой во время уроков танца живота, принялись перечислять ей ужасы здешнего режима.

А ещё у Жени папа фермер и вдобавок кришнаит. И с этим связана одна фантастическая история.

«У отца два десятка коров. Он всем дает имена индуистских богинь: Кали, Лакшми, Парвати, Сити. Он их доит. А резать не может. У него рука не поднимается. И они у него живут по 20 лет и все не умирают. До старости живут. Оказывается, коровы-долгожительницы. Просто этого никто не проверяет. Одну корову по имени Парвати долгая жизнь так достала…

«Конечно, любого бы достало, если его доят каждый день по два раза и просвета этому нет, — ответила я ей, — Возможно, она просто восприняла философию своего хозяина и решила, что в следующей жизни родится кем-нибудь более приличным, чем долгожительницей- коровой у хозяина-кришнаита!!!»

А теперь внимание!!!!

Забирала меня из психушки моя подружка Дина Карпицкая, тоже журналистка, когда мы возвращались в Москву на ее машине, я рассказала ей эту душераздирающую историю про корову, на что Динка, любительница отдыха на Гоа (мы как-то даже вместе там зависли на месяц зимой 2017-го), на полном серьезе рассказала, что в Индии есть адвокаты, которые отмазывают автомобилистов, задавивших коров, доказывая, что эти священные животные ложатся на дороге специально, мечтая о скорейшем перерождении…

Именно Женька вдохнула жизнь в наше отделение. Если я была революционером, жаждущим уничтожить зло до основания и бороться со всеми подряд, не щадя живота своего, то она была светлым творцом и вдохновителем.

Я рассказала ей про платную палату (мне же не жалко, та все равно пустовала), и она позвонила мужу, чтобы он ей ее оплатил.

Она договорилась с санитарками, что, раз нельзя иметь ручки, муж принесет фломастеры с мягкими наконечниками и она будет рисовать с больными девочками в раскрасках (раскраски муж тоже принесет).

Она построила всех в ряд, начиная с агрессивной Даши и заканчивая негибкой мной, и начала показывать танец живота поэтапно (нет, у меня не получилось, если я до стольких лет не научилась
его танцевать, то, мне кажется, это зряшное дело), но многие девочки в отделении были счастливы, что получили в личное пользование индивидуального тренера по танцам. Особенно фитнес-няша Алиса, которая ночами мыла все отделение за чашку кофе и две печеньки.

Камень вместо сердца

Мне все время казалось, что если у нас тут все, как в кино, так для пущего драматизма не хватает, чтобы кто-нибудь умер. Наверное, я мыслила не совсем как эмпатичный человек, но к тому моменту я вошла в режим «писатель», никто же не упрекает Льва Толстого в том, что он убил Анну Каренину, а ведь ей ещё жить бы да жить… Шутка!

Если честно, я грешила на «Глухую», которая к тому времени достала бродить по отделению в полном невменозе. Она так и не пришла в себя. Ночью ее отправляли на вязки, потому что она становилась агрессивной, а днем она упорно отказывалась возвращаться в реальность. Хотя, в отличие от меня, она не находилась на строгом контроле приема лекарств, а прилежно пила все, что ей давали.

Но с каждым днем слабела все больше. Мне было ужасно ее жалко. Если это гуманная современная психиатрия, то на фиг она такая нужна? В общем, состояние ее лучше не становилось. Остальные девочки звали ее «потерянный кукушонок».

Пару раз она даже падала в обморок, не так, как я, а по-настоящему.

Но умерла совсем незнакомая женщина. И не в психушке.

У нас в отделении лежала 28-летняя Кристина. Ее положили всего на несколько дней раньше, чем меня. Она работала продавщицей в супермаркете эконом-класса. У нее был маленький сынишка, с мужем отношения были сложные, и она брала несколько смен подряд, чтобы побольше подзаработать. Однажды она услышала голоса, в результате ее забрали в психушку. В больнице Кристина все время плакала. Чаще всего ее навещала свекровь.

Дома у нее лежала мама с инсультом, и Кристина очень боялась за ее самочувствие.

…В один из понедельников случилось страшное. То самое страшное.

Помните, ни для кого не должно быть исключений? Телефоны только в «понедельник, среду и пятницу» в 17:30 на 10 минут. Все пациентки ведь одинаковые. Исключений не бывает.

Так вот, в одну из апрельских суббот мамы Кристины не стало. Но дозвониться ей родственники не смогли, сотовые были отобраны. Почему они не могли набрать на стационарный — непонятно. Это все же чрезвычайное обстоятельство. В понедельник утром на третьи сутки женщину похоронили. Православная традиция такова, никого не ждём. А телефон дочери дали только вечером, и Кристина узнала об этом уже слишком поздно, и даже после этого ее не отпустили. Ну, а смысл, обратно же не раскопают. Чего отпускать, на могилку посмотреть? Все утро Кристина лежала ничком на столе в «комнате дневного пребывания» и смотрела в стену… А я сидела и думала: ничего себе. Такого просто не может быть. Это просто кино какое-то. В реальной жизни не может быть такой концентрации событий и бездушных людей…

https://www.mk.ru/social/2025/06/09/ne-nuzhna-roditelyam-s-9-let-spit-so-vzroslym-muzhchinoy-s-13.html

Части I, II, V 16 июня 2025 года
Часть VI 26 июня 2025 года