сего года, увы, неназванного числа.

в том глубоком смысле слова,

которым она была,

я назвал эти пару морщинок у глаз (если голос её смешлив)

и смутился.

был месяц жарок и тороплив.

у неё оставались пара часов на сон.

звон в ушах превращал всё сущее в телефон.

в том глубоком (моём) понимании этих слов

не хватило бы на ползнака.

в посудной - слон - я гремел, распаляясь.

будто терял весь мир.

(Боже! дай же мне в рожу! бокалом в меня плесни!)

не очнувшись едва (но оставшийся в трезвом)

дом превратил я в тяжелый, липкий, неловкий ком,

застревающий в горле редкого дурака.

(воздух - ложкой хлебай!).

в этих детских её руках став оружием,

нервно подрагивал карандаш.

слово-за-слово, Богу - Божие, баш-на-баш.

в том глубоком её представлении этот крен

из обшарпанных слов среди этих прекрасных стен,

был ещё неуместней глаз из которых вниз,

в глубину её пропасти эти слова неслись.

в том простом понимании смыслов их нет ни в чём:

этот дом - просто дом. всё, что в нём - существует в нём.

это слово (в глубоком смысле его),

оно есть известное дно, до которого нам дано.

в этом слове несказанном высказан был ответ:

я один осознал все смыслы (которых нет).

я - последний свидетель Бога,

а он как раз - в этих крошечных двух морщинках у этих смеющихся её глаз.

Даниил Тихонов