Я родилась, жила, училась в южном городе. Потом моя судьба так резко изменила свой путь, что, забрав родителей, пришлось покинуть город детства. Не приезжала, да и не хотелось приезжать в этот город в течение нескольких лет. Единственной связующей нитью с ним была подруга Лёлька. Вот она то и пригласила нашу семью на свадьбу дочери. Папы уже нет в живых. Маме долгий путь противопоказан. Да и муж неважно себя чувствовал. Поехали с сыном. Благо у него летние каникулы. Обрадовался, что едет на свою малую родину, где родился и даже что-то помнит о больших деревьях в нашем дворе.
Вадик деревьев детства не узнал. Зато у меня сердце испуганным воробушком забилось при виде нашего двора, подъезда, лестничной площадки на третьем этаже у дверей нашей бывшей квартиры. Прошла, не останавливаясь, на четвёртый этаж. Позвонила в Лёлькину квартиру. Дверь открылась - и минута узнавания, удивления превратилась во много часов радости, восхищения выросшими детьми, рассказами друг о друге…
А вечером мы с сыном пошли на набережную. Нам всё нравилось: и лёгкий ветерок, и шум моря, и чайки, не боявшиеся людей и выпрашивающие корм. Манили своими яркими огнями супермаркеты и бутики. Радостное настроение предвещало что-то хорошее, волнующее, наполняющее моё сердце счастьем. Всё вокруг было настолько знакомо, словно и не уезжала никуда. Я улыбалась счастливым воспоминаниям. Двадцать три года назад мы с моим бывшим мужем любили до утра гулять по набережной. У нас было своё любимое дерево, в тени которого стояла скамейка. После занятий в институте на крыльях любви бежали сюда, чтобы быть только вдвоём как можно дольше. Ничего не хотелось - ни есть, ни домой идти. Единственное желание – быть всегда вместе. И мы, влюблённые, молодые, счастливые, осуществили свое желание. Поженились на третьем курсе. Когда родился Вадим, то счастливее нас никого не было. Лёшка гордился тем, что родился . Во время прогулки коляской «управлял» только он, объезжая все кочки и ямки. Целовал нас с сыном и светился как солнышко ясное. Тогда нам казалось, что вся жизнь впереди и ничто, никогда, не омрачит её.
После окончания института его, как подающего надежды хирурга, пригласили в больницу под крылышко известного светила в этой области. Я устроилась в терапевтическом отделении. Всё сложилось удачно, успешно и на работе, и в семье. Везде вдвоём, на вечерах, в театре, на отдыхе. Лёшка боготворил меня и сына, ничего никогда не жалел. Сыну игрушки самые дорогие, мне одежда, украшения и, главное, – любовь счастливая и безмерная. Я расцветала от его улыбки, внешней красоты и душевной доброты. Он всегда поднимал меня на пьедестал выше себя. Берёг, словно драгоценный бриллиант, усовершенствуя его огранку своим вниманием и любовью.
Я смотрела на наше, ставшее ещё более роскошным дерево, на не нашу уже новую скамейку с ажурной металлической спинкой и чувствовала себя молодой, красивой и любимой как много лет назад. Вот здесь Лёшка мне пел и играл на гитаре. А здесь читал стихи Ахматовой, Есенина. Вот за этим поворотом он нёс меня на руках через небольшую лужицу после дождя. А это место у моря – памятно тем, что перед Богом моря и всеми Богами Вселенной, как он тогда сказал, Леша сделал мне предложение.
Стояла, закрыв глаза, представляя те необыкновенные минуты счастья. И вдруг сердце моё сжалось от какого-то предчувствия. Вот здесь он обнял меня, и целовал, целовал за мой ответ «да». И мы, переполненные чувством, бежали, взявшись за руки, смеясь во весь голос. А искры нашей всеобъемлющей любви звёздочками летели в небо. Но это было тогда, а почему сейчас так тревожно сердцу? Как он сейчас? Что с ним? После того, как он внезапно ушёл к юной медсестре, заявив, что не может без неё жить, прошло много лет. Лёля как-то написала, что у Лешки не всё хорошо в жизни. Стал много пить. Попросила подругу больше не писать о человеке, который предал любовь и сына. И она больше никогда не сообщала о нём. И он за все годы ни словом не обмолвился и сыном никогда не интересовался.
Вадик что-то говорил, а я его не слышала. Прислушивалась к себе, к ощущению, что он где-то рядом со мной. Стояла, озираясь по сторонам, искала того, кто был дороже всех и всего на свете. Неведомая сила тащила меня к огромному красивому зданию торгового центра с большими во всё здание стёклами. Люди кто по ступенькам, кто эскалатором спускались с верхних этажей и выходили в манящий прохладой вечерний город. Много людей - молодых и старых, весёлых и грустных. Но все чужие лица, походки, глаза, движения рук…
И вдруг мои глаза остановились напротив двери слева от основного входа, где стояла урна для мусора. Какой-то согнувшийся старик с растрёпанными седыми волосами, в потёртых джинсах и выцветшей футболке доставал из урны пустые бутылки и складывал в клетчатую порванную сумку. Что-то до боли знакомое было в его неуклюжих движениях. Сердце встрепенулось и замерло. В висках пульсировало так, словно не кровь по венам текла, а вода с большой горы сильным потоком неслась вниз, сметая всё на своём пути. Мозг улавливал только одну мысль: «Только бы это был не Лёша, только бы не он!»
А ноги несли меня к старику. Не дошла к нему где-то два шага, как он вдруг оглянулся. В его глазах я увидела такой испуг и боль от неожиданной встречи, что ахнула! Мы узнали друг друга! Это был Лёша, вернее останки от красивого, высокого, успешного и молодого человека. Передо мной стояла тень прежнего Лёши - опустившийся, пьющий, не по годам состарившийся человек. Непостижимо! Непонятно, что же такое могло произойти в его жизни, что он уничтожил себя как личность? Читала где-то, что интеллектуалы больше всего становятся алкоголиками. Господи! Да причём здесь это? Главное – Лёшке помочь! Его же не узнать, и только голос остался прежним, когда заговорил:
- Боже, какая ты красивая, любовь моя! Ты не изменилась. Как ты? Как наш сын? Умоляю, не пытайся вытаскивать меня из этого дна. Пробовали. Ничего не получилось и уже не получится. Ты, пожалуйста, не говори Вадику, что видела меня. Меня не существует. Никогда не говори ему обо мне. Обещаешь?
Не ожидая ответа, продолжал говорить о том, что любил и любит только меня. Не отрываясь, смотрел на меня слезящимися глазами, как будто хотел каждой живой ещё клеточкой впитать в себя меня и запомнить на всю оставшуюся жизнь. Подошёл, ссохшийся, с кривой улыбкой беззубого рта, и, опустив глаза, прошептал: «Ты сможешь дать мне 30 гривен? Мне только 30. Ты же не откажешь мне? Только сыну не говори об этом. Не говори…»
От увиденного я застыла и не проронила ни единого слова. Руки не слушались. Открыв наконец-то сумочку, дала ему 100 гривен. Он взял, жалко улыбаясь и чуть ли не кланяясь мне в ноги. Выбрала с кошелька все имеющиеся деньги, даже мелочь. Он смотрел на них, как на чудо. Хотел что-то сказать, но в этот момент к нему подошли такие как и он мужчина и две пьяные женщины. И Лёша побрёл за ними, оглядываясь и повторяя: «Я любил и люблю только тебя…»
Они ушли, а я всё ещё стояла на месте. Не было сил идти, думать, говорить. С этого состояния попытался вывести меня Вадик:
- Мам, да что с тобой? На тебе лица нет! О чём это ты с бомжами разговаривала? Кто тот мужчина?
Ничего уже не радовало меня в этом городе. Тяжелое, гнетущее чувство уничтожило светлые воспоминания к некогда любимому человеку. Осталась только глубокая рана и жалость до боли души и разрыва сердца. Не хотела, чтобы и у сына, внешне похожего как две капли воды на своего отца, возникло такое же чувство боли и жалости. Да и Лёша об этом же просил меня.
Весёлая свадьба отдавалась болью воспоминаний. Я не видела улыбок влюблённых, цветов. Перед глазами был жалкий беззубый, ссохшийся старик, который всё время повторял: «Я любил и люблю только тебя…»
…Поезд увозил нас с сыном из города нашего детства и моей юности, а колёса стучали: «Я любил только тебя… Я любил только тебя…»
12.01.2014 г.
автор:Евгения Козачок
|
|
[показать]