Но ещё до отступления нашей армии, дня за три я почувствовал, что мои силы стали ослабевать. Но я преодолеваю свою слабость, не хочу болеть, и продолжаю свою боевую работу. Но болезнь преодолевает меня и, товарищи мои замечают во мне, что я не здоров. Лицо стало бледное, в дрожь меня бросает, видно тоже тифом заболеет. И предлагают мне идти домой. «Спасайся под полом.» А с нами ты не сможешь отступать, погибнешь в дороге или в горах. Но я не смотря на свою слабость не хотел оставаться здесь без товарищей. Я думал если останусь и меня белоказаки обнаружат, то обязательно я буду расстрелян. Но товарищи меня просили идти и как-нибудь спасаться у сестры. А если с нами ты пойдёшь, то обязательно ты погибнешь. И пришлось мне с ними распрощаться. И жаль мне было и больно с ними расставаться, но ничего не поделаешь и когда они стали удаляться, я долго смотрел им вслед пока они не скрылись в тумане из виду моих глаз. И я с прискорбием на сердце повернулся и пошёл как полупьяный. Голова моя была как в тисках, и стало опять меня знобить и я уже не стал замечать и различать людей бегущих кто-куда, а стрельба всё продолжалась, и уже были выстрелы с пулемётов с большого бугра. Казаки уже стали подходить к слободке и, уже к вечеру перерезали Военно-Грузинскую дорогу, а какие отставшие шли солдаты они с ними расправлялись и на месте расстреливали.
Я пришёл к сестре. Мы жили в то время у дяди Елизарова, и сестра Поля меня встретила. И говорит: -«Ну хорошо брат, что ты не пошёл, ведь ты совсем больной. Ты бы в дороге пропал, а здесь как-нибудь спасёшься. Пришёл брат мой двоюродный Елизаров Николай и Александр. А потом вижу пришёл их зять Яшка Якушинский, тоже красноармеец(тоже не успел убежать). И уже стало темно, стрельба прекратилась. Мы в нашей комнате в кухне оторвали две половые доски и стали переселяться под пол. Мне сестра там постелила, лишь бы можно было спать. Винтовку я положил с собой на всякий критический момент. И эту первую ночь мы под полом находились втроём. И под полом я окончательно заболел тифом, жар пошёл, голова болит как в тисках, кушать, аппетита нет, только сестра воду теплую мне подавала. И кое как до рассвета мы пережили. А утром, когда рассвело, сестра сообщила нам, что казаки совместно с осетинами обыски делают, и пьяные, и издеваются как хотят, и расстреливают подозрительных красноармейцев. И вот тут мне пришлось с минуту на минуту переживать опасность, когда в нашу комнату вошли казаки и делали обыск, но ничего не нашли и тут же ушли из комнаты. Кое как пережили день в тревоге, а тут другая новость сестра рассказывает, что на углу Тифлисской и Алгинской улиц сделана вешалка и, на этой виселицы вешают в-первую очередь красных начальников, взятых с постели больных тифом. Как командир Гарайский, Сорокин и Щербаев и т.д. А также подозреваемых красноармейцев, которые лежали в тифу в корпусе. Это как по рассказу очевидцев. Это было ужасное зрелище. Казаки были пьяные. Как палачи . И на кроватях прикалывали штыками больных. И так торжествовали они свою победу над полуживыми красноармейцами. И через три дня после своей расправы, мобилизовали людей и вырыли братские могилы за кадетским корпусом. И там сваливали эти трупы как попало, считали этих людей за собак. И зарывали их там. И в этой могиле пали от тифа и от рук палачей восемнадцать тысяч бойцов.
И восторжествовало временно белоказачья свора в гор. Владикавказе. В начале января 1919 года и на следующий день были построены в первую очередь висилицы. Первая висилица была на углу Тифлиской и Олгинской улиц, вторая на площади Свободы вцентре города, третья на Курской Слободке, четвёртая на городских кладбищах пятая на Апшеронской площади. И на этих висилицах вешали защитников революции по четыре, пять человек на каждой. И висели они по три дня. И когда люди видели такое зрелище, то с отвращением смотрели на эту картину и этим они озлобляли людей, за своё звериное отношение к живым людям и этим они подорвали свой авторитет без возвратно.
И так недолго им пришлось царствовать в гор Владикавказе. И в конце 1919 года, когда с севера стала теснить их и продвигаться наша родная Советская Красная Армия во главе с товарищами Орджоникидзе и Кировым. Измотав Деникинскую Армию, «единую и неделимую», последняя не выдержала натиска нашей Красной конницы тов. Будёного и стала откатываться к Черному морю. И первая конница вступила в наш город Одиннадцатая Армия отряд Жлобина и белоказаки отходили по Военно-Грузинской дороге без возвратно.
За период пребывания Добровольческой армии во Владикавказе я был поражён тифом и благодаря моей сестры, которая спала меня от этой болезни, и я больной лежал под полом спасая свою жизнь от белоказаков. Хотя тяжело было лежать под полом, воздух был тяжёлый сырой, но ничего не поделаешь надо мириться с такой обстановкой, иначе выхода нет, и так я пролежал под полом более недели. А потом, когда мне стало легче, я стал выходить из подпола на воздух. Но всё же опасался облавы казачьих разведок. Но когда я пошёл на поправку. То я окончательно вышел из подпола и, ко мне стали приходить мои товарищи по-несчастью. Они тоже не успели уйти и, тоже скрывались кто-где мог спасти себя от бело-казачьей своры. А кто в первые три дня попадался в ихние руки, особенно пьяным казакам, то уж тут считай конец, выводили в сады и тут же растреливали. А за насилия уж тут говорить не приходится, что хотели то и делали, особенно на молоканке. И жаловаться не имеешь права, а пожалишься – ещё хуже будет. И эти три дня было не под силу выносить казачий и осетинский разгул населению слободки, потому-что бело-казаки в каждом дворе жили. И по истечении трех дней казаки очистили слободку и, тогда население свободно вздохнуло. И по истечении трех дней Добровольческое командование издало приказ по городу о мобилизации. И из этих мобилизованных стали формировать Апшеронскую часть. И многих мобилизовали. Но я в это время ещё лежал в тифу, но когда поправился я и мои коллеги приходили ко мне и думали, и решали как быть, а уходить в горы мы не решались. Ибо мы пропадём и там и здесь быть тоже опасно. Как бы не попали в облаву, тогда хужей будет. И как то мы узнали, что в Ингушетии в Длиной долине есть, т.е. находятся наши товарищи. Но определенно не знали. А идти туда было рискованно, потому что казачья охрана стояла на Сараджевом заводом. А поэтому решили переждать и подробно узнать находятся ли там наши товарищи, и лишь тогда будет возможно перейти в ингушетию.