А также и под Котляреевкой они тоже не выдержали натиска казаков и ушли оттуда; и нам тоже пришлось всю тяжесть боя брать на себя и отойти к городу. И как-то в последних числах ноября 1918 года, рано вечером наш отряд двинулся в Архонку, к нам присоединился отряд ингушской кавалерии(сотни полторы). К полуночи мы подошли к окраине станицы. По эту сторону речки мы обнаружили пост казаков с пулемётом. А когда они нас обнаружили, то сейчас же постарались скрыться, но не смогли увести пулемёт, оставили его нам, но лент с патронами не было. А когда они стали убегать и дали выстрелами своим сигнал, то после этого сигнала пошла перепалка на всей линии. Мы залегли в траве, а пули так и свистели над головой. С нашей стороны стали стрелять с батареи. Но я свой пулемёт выставил на курган. И мне было видно пачки выстрелов, и я направлял огонь своего пулемёта на эти «пачки». С левой стороны наши было заняли окраину, но тут нужна была кавалерия. Но ингушей уже и «след простыл». При первых же выстрелах они укрылись в овраге за речкой и так оттуда они и не вышли. А наша дуэль продолжалась часа два. И за это время у нас поранило всего несколько человек и начальника Гогечкорского отряда: Саши Гогечкори. Ему снарядом ноги повредило. И особо мы в эту ночь ничего не сделали и с тем ушли обратно в город. А ингушский отряд, как только мы стали отступать. Они это почуяли и вперед нас стали уходить. В общем у нас на них надежды было мало, они не могли выдержать казачьих атак.

Всё же нам пришлось частично обезаружить Архонку и Ардон. А затем из Ардона часть нашего отряда направились в Алагир – 50 человек пехоты, два пулемёта и два орудия с прислугой. Прибыли мы в Алагир рано – в два часа дня. И расположились мы в школе около шоссейной дороги. А батрейцы заняли позицию около школы была площадка, и тут же был большой сарай, и в нём они расположились. Распрягли лошадей, выставили орудия в проходе, дула орудий повернули на площадь. А пехота и мы расположились в помещении. Начальником пехоты был товарищ Агурцов с Курской слободки. Это был человек особого покроя – не боялся ни огня, ни воды, матерщинник был беспощадный. Но командир был хороший, всегда с нами советовался по-товарищески и его все мы уважали.

Мы расположилисьв этой школе. Наш «кашевар» стал разводить свою кухню, готовить обед, и мы не предчувствия никакой опасности и расположились как дома. Кто-то песни поёт, а кто-то шутками забавляется. И так как-будто весело нам было. Прошло более двух часов, обед ещё не был готов, но кушать хотелось. Пошли мы во двор, разузнать на счёт обеда.. И вдруг, на улице слышим шум и конский топот в помещении, т.е. в школе. В торопях, хватают винтовки и бежит. А Огурцов во всё горло как закричаит:

- «Товарищи! В ружьё!!!»

Мы сразу же все сломя голову кинулись за пулемётом. А в окно увидели осетинскую конницу. Окружают площадь. Мы второпях выставили один пулемёт в окно, а второй я взял и стал вывозить в парадную на улицу. Мой помощник Фёдор Галкин принес две ленты патронов в коробке.

И вот вижу следующую картину: метров за пятьдесят от нас выстроилось оцепление конницы, а посреди, т.е. на середине между нами и конницей выехали два начальника(парламентёры) с осетинской и с нашей стороны т. Огурцов и Давид. И они предъявляют нам ультиматум, чтобы мы без сопротивления сдались. Я вижу картину не подходящую, вывожу пулемёт под укрытие на угол и поворачиваю в сторону противника, Фёдор бросает мне коробку с лентой, я заряжаю пулемёт и лежу, жду команды. Но, как видно т. Огурцов следил за моим движением и, когда я залег, они сразу отбежали и закричали во всё горло:

- Огонь!!!

И, тут же сразу по команде батарея оглушила своим выстрелом, и пошло смятение среди кавалерии. Они с испугу кинулись врассыпную во все стороны. И я свою тоже открыл огонь. В момент вся площадь была очищена. Было убито несколько лошадей и всадников.  Они оставались лежать на площади. И пошла «перепалка» со всех сторон. Неприятель окопался на окраинах слободок и в лесу, по направлении к шоссейной дороге.  К вечеру перестрелка прекратилась, и слышались только одиночные выстрелы. Так мы оказались в окружении и десять дней были в этом тревожном положении. Неприятель всячески засылал нам своих парламентёров для переговоров и, требовали, чтобы мы сдались. А мы категорически отвергали их ультиматумы. Мы считали, что лучше умрём в бою но позорно не сдадимся. А мы в свою очередь три раза засылали своих разведчиков в наш тыл и требовали нас освободить из окружения. Но всё было безрезультатно, ответа не было, снаряды были на исходе и патронов мало. Приходилось патроны зря не расходовать. И люди выбывали, а подкрепления нет. И решили мы биться до последнего. Как они не старались, чтобы вынудить нас сдаться ничего у них не выходило, мы давали им сокрушающий отпор. И вот в ночь мы решили сделать прорыв и уйти лесом к городу.

Но к счастью нашему в обеденное время мы слышим отдаленные орудийные выстрелы, и нам как-то стало легче и мы свободнее вздохнули. Как будто появилась надежда на нашу выручку. Прошло ещё часа три. И мы уже ближе слышим пулемётные и оружейные выстрелы, и нам стало уже веселее, но белоосетины стали нас сильнее обстреливать. Но как видно они с нами уже ничего не могут сделать, у них не было артиллерии и мы им делали большее поражение, хотя и мы имели незначительные потери в людях: трое убитых и семеро раненых. Но к вечеру мы стали отчётливо слышать оружейные выстрелы. А около нашего здания стали рваться бомбомётные бомбы. Мы предполагали, что по нам бьют наши враги, но оказалось, что это наши бьют по неопределённой цели. С северной стороны наши нажимали на них, но осетины сильно противодействовали нам. И стали яростно обстреливать отступающих. К вечеру разгорелась сильная оружейная и пулемётная перестрелка, так что врагам стало не под силу. Они стали отступать на Военно-Осетинскую дорогу. И когда осетины очистили и отступили, то наша кавалерия сразу ворвалась в Алагир. Летели галопом, шашки наголо в наше направление. Я даже направил было пулемёт по нашей кавалерии, но не открыл огня. И когда услышал голоса «Урааа!», встал во весь рост и стал фуражкой их встречать, они прямо летели на меня. Я даже издалека узнал Павла Шимпмина, которого мы послали известить о нашем окружении. Он скакал первым и, когда подъехали к нам слезли с лошадей и мы стали от радости обниматься. Да это и есть долг и обязанность выручать товарищей в трудных условиях не щадя своей жизни. И в этот вечер весь город был очищен от белобандитов.

А на следующий день было созвано совещание по решению вопроса «Как быть с Алагиром». На этом совещании присутствовали т.т. Орджоникидзе, Огнев, Тасуй, Гарайский и наши командиры. И решили оставить Алагир и отступить в г. Владикавказ, так как контреволюционеры  Деникин и Шкуро белобандиты стали приближаться к Владикавказу, а поэтому нам необходимо было отступать. И так вопрос был решен, и мы стали готовиться к отступлению. Это было в конце ноября месяца.

Наши товарищи, которые нас выручили из окружения, был Первый Грозненский Красный Полк. Но не весь был полк, а только батальон и наша кавалерия и Гогечкорский отряд. Они стали выступать первыми и пошли по направлению в Станицу Ардон. Но я со своим пулеметом и часть кавалерии остались для подкрепления. У меня был хороший (фаэтон). Фаэтон этот был (непонятное слово) дикой дивизии. Как хорошая лёгкая тачанка на пару лошадей. И я приспособил его сзади этого фаэтона, чтобы удобно было проводить обстрел на все направления. И мы стали отходить под прикрытием последними.

Но наши враги не стали нас преследовать, и мы благополучно добрались до Ардона и, не стали здесь задерживаться, а стали свой отход продолжать до Архонки. А с Архонки направились прямо в город. И пришли мы в город уже перед самым рассветом на другой день

Но в Ардоне всё же осталось часть нашего отряда, для всякого ненадёжного случая со стороны казачества. Мы особенно казакам, не доверяли, когда пошли слухи о приближении Деникина и Шкуро на Кавказ. Они(казаки) стали голову поднимать, что идет Деникин и, освободит их от большевиков. Но мы всё же стали готовиться для встречи сильного врага Добровольческой Казачьей Армии и стали окапываться по окраинам города. И первая стычка у нас произошла с отрядом генерала Шкуро между Ардоном и Ардонским хутором. И со шкуринским отрядом сошёлся в перестрелке. Наша Коммунистическая рота и под сильным нажимом со стороны «волчьего» отряда(каких тогда называли, у них были волчьи шапки) и наши стали отступать до города. И в декабре месяце числа 15 или 16 в воскресенье первые отряды подступили к окраинам города. Первая перестрелка началась с Владимирской стороны и постепенно фронт начал расширяться по большому бугру до Лысой горы, а затем перешел по ту сторону Терека по линии Курской слободы и постепенно стал с каждым днём и с каждым днём бой всё разгорался. И перед вступлением Деникинцев на территорию города нам был приказ, собраться всем частям к штабу рано утром мы, т.е. все наши части собрались у штаба в том числе и наши курсанты будущие командиры и Китайский отряд. И все наши части тронулись, выйдя из города пошли походным порядком по направлению Базуркино. Отряд командиров пошёл первым затем китайский отряд. Они так и ушли на Грозный. Но наши отряды вернулись обратно потому, что Шкуринские отряды подошли со стороны Архонки и стали обстреливать по оркаине с правой стороны Терека с самообороной и, когда пошла перепалка мы вернулись для защиты окраины города от Деникинской передовой армии. И с этого дня пошёл наш неравный бой с ДоброАрмией и январские бои продолжались ровно две недели.

Но эти январские бои 1919 года были для нас роковыми и памятными о этой катастрофической истории осталась у нас навсегда.

Во-первых бои были неравные, хотя на нашей стороне была и Ингушетия. Но и во-вторых свирепствовал тиф и, почти вся наша Десятая армия была поражена тифом. И весь бывший кадетский корпус превратился во временный госпиталь, все помещения были переполнены тифозными больными. А медпомощь была плохая и медикаментов нет и смерть уносила тысячи бойцов, каждый день выносили смертников сотнями и сваливали в братские могилы за кадетским корпусом. И этим только могла победить и временно восторжествовать  ДоброАрмия.

И две недели мы продолжали вести оборонительные бои, дрались за каждый угол. Казачьи и осетинские части старались смести Молоканскую и Курскую слободки и поджигали дома там. Жители бросали свои дома и бежали кто куда мог. И этим моментом бело бандиты грабили опустевшие дома, а кого и убивали на месте. Так расправлялась особенно Шкуринская дикая дивизия.

И наши части сильно измотались без сменно в боях, не спавши и не евши. А ждать подкрепления было неоткуда. Мы были совершенно изолированы от центра и связи не было положительной. Наши начальники тоже стали выбывать из строя. Я тоже стал чувствовать не совсем нормально, болезнь меня стала подкашивать. Но не смотря на свою слабость я старался перебороть свою болезнь, бегать и посматривать состояние и исправность пулемётов, их действие на передовой.

И впоследствии мы видим, что мы ослабели и нам стало не под силу продолжать оборону города, стали постепенно отступать по Военно-Грузинской дороге, а часть пробивались через Мечнюринский перевал по Военно-Осетинской дороге. Погода была январская холодная, моросило, гололедица. Но наши части отходили, кто мог, даже полубольные уходили в горы искать спасения. Они знали, что если останутся, то их белые расстреляют и они постепенно двигались туда куда отступала Красная армия. Но всё же многие из больных находили свою смерть в горах Кавказа. Но смерть героев-защитников революции останется в памяти навсегда.