Приехав во Владикавказ и при выходе из вагонов увидели что здесь по станции расхаживали юнкера, и у кого обнаруживали оружие – тут же отбирали. Мы вышли со станции, наняли «линейку» и поехали на слободку. Но я тут уже не поехал к бабушке, потому что не хотел её стеснять, а поехал прямо к сестре Пелагее. Она жила на квартире по Чернореченской улице в доме Бучина. И она меня встретила, я у не временно поселился. Она рассказала мне все что за время моего отсутствия все здесь изменилось.
По отношении отца она мне рассказала каким он был пьяницей, таким он и остался. Дом продал, а деньги,можно сказать, постепенно пропил. Теперь заделался батраком, работает где-то по мельницам, мирошником по селениям. Когда он дом продал, то нас в это время здесь не было, мы жилив это время в городе Грозном. Павел, то есть наш зять, работал на промыслах кузнецом. И когда он умер там, мне было после его смерти жить с двумя его малышами с Шуркой и Любой. Жить было трудно в то время и я была вынуждена выехать на свою Родину. Но оказывается, и здесь нелегко с детьми прожить. И я поступила на работу в больницу – сиделкой.
Во время нашей беседы зашла к нам сестра Катя Мастюгина, а после и тётки пришли побеседовать и поделиться положением своих дел. И особенно, что стало твориться в настоящее время вокруг, как-то всё напряжённо. После продолжительных наших разговоров, и обо мне тоже кое-кто узнал и сообщил моему младшему брату и кое-кому из моих товарищей. Оказывается, что брат раньше меня приехал с фронта. Он узнал о моем приезде и вскорости прибыл на квартиру со своим неразлучным товарищем Колькой Алтай, а также с ним пришел и мой товарищ по службе, в одном полку служили вместе до самой революции, Тулупов Василий, при встрече мы поздоровались. От долгой разговоров с друзьями родные наши стали расходиться, но товарищи и брат остались со мной и стали мне рассказывать, что у нас сейчас твориться во Владикавказе. Я слушал их со вниманием. Оказалось что за неделю до моего приезда, здесь произошла интересная история. Наша Молоканская слободка и Курская слободка, организовали сплоченную группу фронтовиков, против казачества и юнкеров. Начальниками были: на нашей слободке Сорокин и Семинов, Ермолин Михайло, а также и т. Баучидзе тоже входил сюда. Мы провели налет на юнкеров, находящихся в конце Тифлиской улицы, не доходя тюрьмы, но можно сказать, что юнкера не стали сопротивляться, потому что их было мало, а поэтому мы их обезоружили отобрав: восемь пулеметов с лентами патронов, 4 бомбомета и винтовки. Это оружие мы поделили. По четыре пулемета и по 2 бомбомета и винтовки на каждую слободку. И теперь у нас организовался свой комиссариат на Тифлисской улице. Там у нас начальники: Семинов и Кувшинов Ефим. Я дал согласие, что прийду завтра обязательно. И так мы поболакали до поздна и разошлись. Я в этот день никуда не ходил, только бабушку проведал, да дядьку Ивана увидел, он тоже прибыл с фронта жив-здоров. Мы с ни м долго просидели за столом делясь воспоминаниями о фронтовой жизни. Он обратил внимание на мои Георгиевские ленты вшитые наискось на грудном воротнике. И говорит, что видимо я был георгиевским кавалером по лентам. Я рассказал ему, что был награжден за взятие Эрзерума, и что Николай Николаевич мне лично приколол крест четвёртой степени, а третий степени за взятие Эрдзержана. Это уже дивизионный наш генерал награждал. А мы, говорит дядька, нам немец давал «кресты» в Карпатах под Сувалнами, три дня бежали мы без отдыха, мы рассмеялись с ним за столом, какие ихнии командиры были – вперед солдат улепётывали на лошадях. И так мы просидели за беседой до двенадцати часов ночи. А после всех разговоров я ушёл спать.
На следующий день после завтрака, часов в десять, я направился в Молоканский комиссариат. И к моему удивлению встретился со своими товарищами и сослуживцами, а также с нашими начальниками: Сорокиным, Семёновым и Кувшиновым. Оказывается все Свои. Как была приятная беседа наша в одной сплочённой семье. И они мне предложили, что надо нам сформировать свою пулемётную команду, и надо подобрать людей и обучить их этой технике, а то нам предстоят большие дела впереди, сказал Ермолай Михайлович. Я дал согласие руководить этим делом. И тут же вскорости мы стали подбирать людей. И наша команда создалась из следующих товарищей: Фролов Осик, Моноенко Павел, Пономарёв Павел, Мамонов Александр, Маисеев Павел, Галкин Фёдор и ряд других товарищей, в том числе и я. И с этого дня пошла наша революционная, большевитская жизнь. На скорую руку пришлось обучить товарищей как надо обращаться с пулемётом.
В начале 1918 года, числа не помню, нам дали задание – в бывшем кадетском корпусе на Молоканке, забрать винтовки. И мы вооружившись, с несколькими бывшими фронтовиками взяли подводу и пошли к корпусу, но там никто не сопротивлялся против нас, мы нашли винтовки и погрузили их на подводу. Но в это время кавалерия ингушей, что стояли за оградой, хотели отобрать у нас оружие, и мы открыли по ним беспорядочную стрельбу. Они разлетелись по направлению Уланового сада. Одного ингуша они оставили тяжело раненого, пулей раздроблена была его нога. Винтовки мы доставили в комиссариат. И после этого ингуши стали производить налёты на город и на Грабиловку. А также делать налёты и на казачьи станицы: на Сунженскую станицу, на Тарскую и т.д.
В одно время как-то приезжает в наш комиссариат казачья делегация и просит нашей помощи. Жалуются, что ингуши нападают на их станицу убивают людей и жгут станицу. Нам пришлось поехать на машине, но ингушей уже там не было, они сделали своё злое дело и ушли, ограбив казаков. И в дальнейшем они продолжали свои налёты.
Как-то в один прекрасный день ингуши сделали налёт на железнодорожную и товарную станцию, и подожгли её. И здесь пришлось нам пойти против ингушей, от грабежа проучить их как положено и так, что ингушам дорого это обошлось. Они не мало потеряли своих людей. И вот только после этого они не стали больше делать налёты на город. Была создана самооборона по городу и по слободкам. Но всё же их взаимоотношения были обострены против казачества и они продолжали свои налёты, особенно на Сунжу и на Тарскую и на Мужичи. Казаки были вынуждены бросать свои станции и выезжать кто в город, а некоторые в станицу в Арнонку и Ардон. И так что казакам создавалось безвыходное положение. Они были вынуждены выселиться со своих станиц, а ингуши оккупировали ихние станицы, но вражда все же не унималась, и, даже осетины были настроены против ингушей. Одним словом пошла национальная вражда, спровоцированная белогвардейщиной, как со стороны казачьих и осетинских офицеров.
После этих событий в начале 1918 года, числа не помню какого, был созван Съезд Солдатских и казачьих депутатов на проспекте в бывшей гостинице(в настоящее время там находится Горисполком на втором этаже). На этом съезде я не был и не знаю, что наша была охрана. В это время на этом съезде были наши представители во главе с т. Орджоникидзе, Киров, Баучадзе и ряд других, но как видно, в этой среде были казачьи офицеры и, как видно этот съезд не дал ничего хорошего. И с тем расстались. И после этого казаки стали создавать свой кулак, и первая их провокация была создана, когда наши делегации выехали в казачьи станицы в Змейской и ряд других станиц для переговоров с казачьим населением. Но контрреволюционеры, т.е. казачьи банды расправились с ними в станице и зверски убили тов. Садовникова, Пашковского, Бутырина. А вторая провокация была создана ими убийством Баучидзе. И после этих событий и провокаций со стороны белобандитов мы, т.е. наше большевистское начальство во главе с т. Орджоникидзе и т. Кировым стали создавать Красную Гвардию из бывших фронтовиков. Создали Железный батальон и 1-ый Коммунистический отряд, а затем был создан Гечкорский отряд. Сюда входили большинство грузин под командой самого Саши Чечечкор и наша пулемётная команда. Наша команда находилась на Верхнеосетинской слободке в бывших артиллерийских казармах, тут же с нами и артиллерия была. А пехота и курская пулемётная команда находились в штабе в конце проспекта. А потом и нас перевели в штаб. И мы все вместе были и заняли весь этот корпус. И отсюда мы ездили на операции по селениям и станицам – обезоруживали население. А также занимали пост в Дарьяльском мосту. По одну сторону моста занимала Грузинская меньшевистская республика, а по другую сторону мы. И так продолжалась наша служба до августовских событий.