• Авторизация
Дневник птичка-_синичка Лента друзей - Дневник - Полная версия


Левитан и Чехов. От Истры к Ялте... 27-01-2018 20:21 к комментариям - к полной версии - понравилось!

Это цитата сообщения aramill_stells Оригинальное сообщение

Левитан и Чехов. От Истры к Ялте...

[показать]

Писатель Антон Чехов и художник Исаак Левитан были знакомы с юности, быстро подружились, впоследствии их многое связывало и в жизни, и в творчестве, хотя один из них творил свой художественный мир в словах, а другой — в красках. Много значило в их отношениях то, что Левитан, с детских лет обделённый семейным теплом, именно у Чеховых нашёл недостающие ему родственные привязанности. Он дружил и сотрудничал со старшим братом писателя — художником Николаем. Он не мог не поддаться очарованию младшей сестры Антона и Николая — Марии и, влюбившись, сделал ей предложение руки и сердца, которое она не приняла, но о котором с тёплым чувством вспоминала всю последующую жизнь. Мать Чехова называла его «Левиташа» И принимала его как родного сына. Годы и дороги судьбы то сводили, то разводили их, но приходило время — и Левитан опять оказывался в «милой Чехии», как называли знакомые семью Антона Павловича.
 
Одна из самых памятных страниц биографий писателя и художника — летние месяцы 1885 и 1886 годов, проведённые в усадьбе Бабкине, в пяти верстах от города Воскресенска Звенигородского уезда Московской губернии. Теперь эти места — реку Истру, город с тем же названием (бывший Воскресенск) — называют «чвховскими» и «левитановскими» местами.
В мае 1885 года Чехов снял в Бабкине дачу для своей семьи. Тогда же в деревне Максимовке, в трёх верстах от Бабкина, на другом берегу Истры, поселился и Левитан. Поначалу он жил в избе местного горшечника, но вскоре перебрался в усадьбу к Чеховым, где ему выделили отдельный флигелёк. По этому поводу младший из братьев Чеховых Михаил сочинил стихи:
А вот и флигель Левитана,
Художник милый там живёт,
Встаёт он очень, очень рано,
И, вставши, тотчас чай он пьёт.
Позвав к себе собаку Весту,
Даёт ей крынку молока,
И тут же, не вставая с места,
Этюд он трогает слегка …
Левитан написал в этих местах много этюдов и большую картину «Река Истра», которую подарил А.П.Чехову. Эта картина висела в съёмных московских квартирах Чеховых, затем в их доме в подмосковной усадьбе Мелихово, а после переезда в Ялту была помещена в кабинете собственной «Белой дачи». Ещё одна работа Левитана «Усадьба Бабкино» (1885) была подарена художником Марии Павловне, в ялтинском доме она всегда была перед глазами М.П. Чеховой в её комнате в мезонине.
Пребывание в этих местах дало множество впечатлений, литературных сюжетов и Чехову. Как считали его родные, «почти все произведения того времени носят на себе черты бабкинского окружения и природы». Владельцы усадьбы Бабкино — Алексей Сергеевич Киселёв, его жена Мария Владимировна, урождённая Бегичева, их дочь Саша, прозванная Чеховым Василисой, — люди, оставившие заметный след в его жизни и творчестве: «Общение с А.С. и М.В.Киселёвыми, у которых были интересные литературные и художественные связи и воспоминания, сыграло немалую роль в культурном развитии молодого писателя».
Во второй половине 1890-х годов Киселёв разорился, Бабкино было продано за долги. История этого некогда прекрасного уголка, пришедшего в упадок по нерадивости хозяев, отразилась в рассказе А. П. Чехова «У знакомых» в истории разорения помещичьего имения Кузьминки. Полвека спустя пионеры-краеведы, исследующие культурные места Подмосковья, найдут на этом месте лишь пепелище и напишут об этом М.П.Чеховой в Ялту. Усадебный дом и парк останутся целы только в памяти немногих очевидцев да на картинах Левитана и рисунках Николая Чехова.
Весной 1886 года состоялась первая поездка Левитана в Крым. Южный берег Крыма был воспринят им восторженно, поразил необычностью красок, простором, воздухом и светом. Художник работал вдохновенно и из этой поездки привёз более пятидесяти превосходных этюдов. Летом, снова живя на даче у Чеховых, он демонстрировал свои крымские работы, и Антон Павлович тогда по-настоящему начал понимать, в какого большого художника вырастает его приятель.
Ещё одна памятная страница их отношений — предпоследняя встреча в Крыму, где уже поселился Чехов. В конце 1899 года Левитан приехал в Ялту и в чеховском доме встретил Рождество и Новый год. 24 декабря, проезжая через Байдарский перевал, он послал впереди себя телеграмму: «Сегодня жди знаменитого академика». Звание академика Левитан получил около года назад, и тогда Чехов шутил: значит, теперь уже к нему нельзя обращаться на «ты». 29 декабря 1899 года местная газета «Крымский курьер» отметила приезд знаменитости сообщением: «В Ялте в настоящее время находится известный художник-пейзажист И.И. Левитан».
В последние дни декабря погода стояла мягкая, не свойственная зимнему времени: пригревало солнце, иногда шёл тёплый дождь, как в мае. Левитан ходил на прогулки с Марией Павловной. Впоследствии она рассказывала: «Здоровье его тогда было уже настолько плохо, что, гуляя с ним по окружающим нашу дачу холмам, я протягивала ему палку и, идя впереди, тянула его кверху», Антону Павловичу как врачу диагноз друга был очевиден: тяжёлое заболевание сердца, неподлежащее лечению. Сам Левитан в глубине души сознавал, что положение его безнадёжно. Тем не менее он был оживлён, полон жажды творчества и серьёзных планов.
В эти дни в чеховском доме появилась новая картина — написанный маслом этюд «Стога сена в лунную ночь». Сразу после приезда, осматривая «Белую дачу», художник обратил внимание на камин в кабинете Чехова: в верхней части был выступ, оставленный архитектором Л. Н. Шаповаловым. Левитану тотчас пришла мысль заполнить эту впадину. Несколько дней спустя такая возможность представилась.
Как-то вечером художник долго сидел в кабинете в кресле против камина, а Антон Павлович, по своему обыкновению, прохаживался взад и вперёд по кабинету и рассказывал, как скучно жить в Ялте без привычной северной природы. Ему не хватало листопадных деревьев, грибных подмосковных опушек, росистых лугов и запахов сенокоса … «Живу здесь, точно в ссылке», — добавил он.
Рядом в комнате находилась и Мария Павловна. Левитан обратился к ней с просьбой принести картону, вырезал кусок по размеру ниши, вставил в камин, взял краски и буквально за полчаса написал характерный среднерусский пейзаж. 2 января 1900 года Чехов сообщал в Москву О.Л.Книппер: «У нас Левитан. На моём камине он изобразил лунную ночь во время сенокоса. Луг, копны, вдали лес, надо всем царит луна».
Писателю очень нравился этот этюд. К тому же это был последний подарок друга. А ценить память о близких Чехов умел, как никто другой. Когда однажды Мария Павловна скомкала и бросила к камину какую-то малозначащую записку от Левитана, Антон Павлович серьёзным тоном велел ей поднять и прибавил: «Ты знаешь, от кого эта записка?» — сделав ударение на словах «от кого», «Стога сена» навсегда остались в нише камина, и когда Чехов сидел за своим письменным столом, милый его сердцу русский пейзаж находился прямо перед его глазами.
Тема России не случайно звучала в разговорах Чехова и Левитана. Весь последний год художник напряжённо работал над грандиозным замыслом, который должен был не только суммировать его собственные творческие искания, но и подвести итоги развития русского пейзажа 1870-1890-х годов. Он создал много подготовительных этюдов, разных эскизов и вариантов композиции для большого полотна, которому предполагал дать название «Русь».
Эта картина осталась незавершённой и известна под названием «Озеро». В 1901 году она была приобретена с посмертной выставки Левитана для собрания петербургского Русского музея, где находится и сейчас. На холсте размером полтора на два метра изображено величественное озеро с уходящими в бескрайнюю даль берегами.
По высокому лазурному небу плывут появляющиеся из-за горизонта светлые облака. На берегу по узким полоскам земли разбросаны деревушки с крестьянскими избами, пашнями, рощами с золотой листвой, белоснежными колокольнями церквей. Берега, небо, облака отражаются в светлом озере, будто движутся вместе с прозрачной водой под лёгким порывом ветра.
По признанию искусствоведов, «в «Озере» действительно как бы синтезировано представление художника о родной земле, о её широте, о торжественной, праздничной и в то же время такой простой и ясной красоте. < … > Пейзаж, созданный на основе тончайших натурных наблюдений, поднят до значения широкого обобщения и несёт в себе глубокий аллегорический смысл, являясь настоящим поэтическим гимном величию и красоте Родины.
Подобное восприятие картин и явлений действительности, вырастающих до символических обобщений, было глубоко созвучно Чехову. «Чехов, Левитан и Чайковский» — размышляла впоследствии Книппер, эти три имени связаны одной нитью, и правда, они были певцами прекрасной русской лирики, они были выразителями целой полосы русской жизни».
После двух недель, проведённых у Чехова в Ялте, Левитан возвратился в Москву. Его с нетерпением ждали ученики его мастерской: в конце февраля в Петербурге открывалась очередная передвижная выставка, и двое из учеников готовились к дебюту. На эту выставку Левитан послал и свои плотна, в том числе картину «Стога. Сумерки»; авторским вариантом её были нарисованные для Чехова «Стога сена в лунную ночь».
Работы и учеников, и Левитана имели успех, художник был доволен. Несколько месяцев он ещё держался «крымским зарядом», но больное сердце неуклонно слабело. В мае приехавший в Москву Чехов навестил друга в последний раз, а в июле (по новому стилю — 4 августа) 1900 года Левитана не стало.
Об особом доверии, существовавшем между писателем и художником, говорит такой факт. Вскоре после смерти Исаака Ильича его брат Адольф Ильич передал М.П. Чеховой фотокопию завещательной записки Левитана с просьбой сжечь всю его переписку. А.И. Левитан выполнил волю брата.
С античной поры известны ставшие мифами истории о верной мужской дружбе, о священных узах товарищества. Пополняясь с течением времени новыми образцами и новыми именами, они формировали некий канон дружества, определявший в конечном итоге культурный код нации. Для культуры, в которой сформировались и которую теперь представляют для нас Чехов и Левитан, идеал нации был создан Пушкиным.
Как показал в своих замечательных трудах академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, Пушкин был «гением возвышения», — гением, который во всём искал и создавал в своей поэзии наивысшие проявления: в любви, в дружбе, в печали и радости». Пушкинский возвышенный идеал лицейской дружбы на два последующих столетия стал культурным каноном в России. И к нему добавила свою страницу многолетняя дружба Чехова и Левитана.
Почувствовать эту преемственность можно несмотря на то, что началу сопутствовала совсем не та атмосфера упорядоченного благополучия, какой отличался императорский царскосельский лицей. По Лихачёву, лицей воспитал в Пушкине и его друзьях «возвышение духа» — то, что более всего потом характеризовало их жизнь и творчество, сделало их людьми, для которых «жизнь и поэзия – одно».
А Чехов и Левитан с детства испытали давление суровой прозы, достаточно агрессивной, стремившейся повсеместно и повседневно вытеснить высокое — низким, свободный «дух» — стеснённой обыденностью. В особенной мере это давление прозаической стороны жизни испытал Левитан. Из его биографии известно, как он голодал, не мог обновить изношенную одежду и обувь, нередко не имел угла для ночлега и был вынужден тайно прятаться на ночь в классах московского училища живописи, как его отчисляли из этого училища за невнесение платы за обучение …
Даже точный год его рождения неизвестен. Принято считать, что он родился в 1860 году, но есть и свидетельства, что в 1861-м, так считали, например, его соученик М.В.Нестеров, M.П. Чехова, И.А. Бунин. Это одно из следствий бесприютности, бездомности, национального притеснения в получении паспорта (как еврея, его дважды выселяли за пределы Москвы), которых полной мерой хлебнул гениальный художник в юности.
Чехову в эти же годы было полегче хотя бы потому, что он жил в семье, — но, с другой стороны, именно семейные заботы и ложились на него дополнительным бременем. Не зря же порой он сетовал в письмах, что «жизнь состоит из сволочных рублей и копеек», что душа просит поэзии, а вокруг — свирепая проза.
И на такой почве формировалась дружба, в которой все-таки видится пушкинский канон. Здесь было отношение к другу, как к брату — не по крови, а «по духу» и «по судьбам»; и моменты безудержного веселья, талантливых розыгрышей, остроумных экспромтов; и готовность прийти на помощь в трудную минуту; и глубокий взаимный интерес к серьёзным творческим достижениям друг друга.
Известно, как заинтересованно читал и перечитывал Левитан чеховские рассказы, восхищаясь именно словесным мастерством Чехова-пейзажиста. В одном из писем к Чехову он рассказывал: «В предыдущие мрачные дни, когда охотно сиделось дома, я внимательно прочёл ещё раз твои «Пёстрые рассказы» и «В сумерках», и ты поразил меня как пейзажист.
Я не говорю о массе очень интересных мыслей, но пейзажи в них — это верх совершенства; например, в рассказе «Счастье» картины степи, курганов, овец поразительны». А Чехов нередко сожалел, что у него нет денег купить ту или иную понравившуюся работу Левитана.
Их общий знакомый, писатель Гнедич вспоминал: «Один раз Чехов сказал мне:
— Ах, были бы у меня деньги, купил бы я у Левитана его «Деревню», серенькую, жалконькую, затерянную, безобразную, но такой от неё веет невыразимой прелестью, что оторваться нельзя: всё бы на неё смотрел да смотрел. До такой изумительной простоты и ясности мотива, до которых дошёл в последнее время Левитан, никто не доходил до него, да и не знаю, дойдёт ли кто и после.
В чеховской повести «Три года» есть описание одной картины, где угадывается характерная левитановская стилистика. Герои повести посещают новую выставку в училище живописи: «Юлия остановилась перед небольшим пейзажем и смотрела на него равнодушно. На переднем плане речка, через неё бревенчатый мостик, на том берегу тропинка, исчезающая в тёмной траве, поле, потом справа кусочек леса, около него костёр: должно быть, ночное стерегут. А вдали догорает вечерняя заря.
Юлия вообразила, как она сама идёт по мостику, потом тропинкой, всё дальше и дальше, а кругом тихо, кричат сонные дергачи, вдали мигает огонь. И почему-то вдруг ей стало казаться, что эти самые облачка, которые протянулись по красной части неба, и лес, и поле она видела уже давно и много раз, она почувствовала себя одинокой, и захотелось ей идти, идти и идти по тропинке; и там, где была вечерняя заря, покоилось отражение чего-то неземного, вечного. — Как это хорошо написано! — проговорила она, удивляясь, что картина стала ей вдруг понятна».
Левитан дарил свои работы и Антону Павловичу, и Марии Павловне. В чеховской семье сохранились его рисунки и несколько больших работ, остались личные вещи — коробочка с красками и палитра, складной стульчик, который было нетяжело брать с собой на этюды.
Размышляя над самым существенным, что лежало в основе этой дружеской и творческой привязанности, я бы выделила три основных момента.
Талант, неудержимо рвущийся на волю, который не задавить никакими мерзостями и тягостями жизни, не закатать ни в какой асфальт. Чехов в раннюю пору своего творчества однажды написал: из меня юмористические сюжеты прут, как нефть из бакинских недр. Левитан, выезжая в Подмосковье, в Крым, на Волгу, оказавшись наедине со своей палитрой и красками, перед лицом природы — воды, облаков, деревьев, закатов, рассветов, перед вечной игрой и сменой теней и света, форм и красок — забывал обо всём на свете: о пропущенном обеде, о дырявых башмаках, об отсутствии хлеба насущного на завтрашний день.
Второй момент, может быть отчасти и связанный с первым, — жизнерадостность, бьющая ключом. В мемуарной литературе остались свидетельства множества забавных ситуаций с участием Чехова и Левитана. Писатель Владимир Гиляровский свои воспоминания о Чехове так и назвал: «Жизнерадостные люди». Там он, в частности, рассказал, как однажды Чехов решил поучить Левитана истинному художеству: под впечатлением рассказов о Крыме взял альбом для рисования и набросал карандашный рисунок под названием «Вид имения Гурзуф Петра Ионыча Губонина».
Не слишком умелой рукой он нанёс контур крутого горного склона и некоторые детали, которые подписал для ясности: «море», «корабль», «гора», «чижи» над горой и «турист» в пушкинской крылатке, спускающийся в «трактир».
Отдавая Гиляровскому альбом, Чехов обещал больше никогда не рисовать, чтобы не отбирать хлеб у Левитана. О весёлых импровизированных представлениях, устраиваемых в летние дачные вечера в Бабкине, рассказывал и Михаил Чехов в своей книге «Вокруг Чехова. Встречи и впечатления».
А третий момент, подтверждающий внутреннее созвучие Чехова и Левитана, — это умение видеть за внешними признаками истинные свойства людей, предметов и явлений. И Левитан, и Чехов — каждый в своей области творчества — не только сумели по-своему увидеть действительность, но и научили своих современников новому взгляду на вещи, на мир, на окружающую жизнь.
Они сумели реальным вещам и явлениям придать высокое символическое значение. И после них уже следующие поколения людей их глазами смотрели и смотрят теперь на природу или на душевный мир человека, замечая неоднозначность, сложность и глубину при кажущейся внешней простоте. Вся живопись и художественная литература, как поэзия, так и проза, после них не могут обойтись без их опыта.
Жизнь меняется, а в творчестве повсеместно угадываются и проявляются их мотивы. Подтверждений этому — множество, закончу одним из них, замечательными строками Бориса Пастернака, которые теперь можно признать нерукотворным памятником этим великим нашим учителям:
Октябрь серебристо-ореховый.
Блеск заморозков оловянный.
Осенние сумерки Чехова,
Чайковского и Левитана.
После публикации рассказа Чехова «Попрыгунья» неожиданно разразился скандал: в героях все без труда узнали художника и его возлюбленную, замужнюю даму Софью Кувшинникову. Вся московская богема обсуждала вынесенный на публику сюжет из реальной жизни, рассказ Чехова называли «пасквилем», а Левитан собирался вызвать друга на дуэль. 
В 1880-е гг. в среде московской богемы имя Софьи Кувшинниковой было широко известным – она была хозяйкой литературно-артистического салона, который посещали И. Репин, А. Чехов, М. Ермолова, В. Гиляровский, А. Южин и многие другие известные артисты, художники и писатели. Однажды «на каланчу» (квартира располагалась под крышей пожарной каланчи) привели молодого художника Исаака Левитана. Несмотря на более чем десятилетнюю разницу в возрасте, у хозяйки салона завязались с ним романтические отношения. О. Книппер-Чехова соглашалась: «В Кувшинниковой имелось много такого, что могло нравиться и увлекать. Красотой она не выделялась, но была безусловно интересна – оригинальна, талантлива, поэтична и изящна. Можно вполне понять, почему увлекся ею Левитан».
[показать]Софья Кувшинникова была замужем за полицейским врачом, который был терпелив и долгое время закрывал глаза на ее роман с Левитаном. Она была художницей-любительницей, и под предлогом уроков живописи часто уезжала со своим учителем на Волгу – на этюды. Герой чеховского рассказа художник Рябовский также давал уроки Ольге Ивановне, жене доктора Осипа Дымова, они также ездили на Волгу на этюды, и между ними был длительный роман. В остальных персонажах узнали себя многие посетители салона Кувшинниковой. Чехов оправдывался, как мог: «Можете себе представить, – писал он в письме в 1892 г., – одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей «Попрыгуньи», и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика – внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор и живет она с художником». Однако сходство было не только внешним: почти дословно приводились выдержки из ее писем, чеховская попрыгунья в речи использовала любимые выражения Кувшинниковой, она была так же экстравагантна и оригинальна, хотя и куда более легкомысленна и поверхностна, чем ее прототип. Писатель пытался отшучиваться: «Моя попрыгунья хорошенькая, а ведь Софья Петровна не так уж красива и молода». Левитан был настолько разгневан, что хотел вызвать Чехова на дуэль, но знакомые отговорили его от этого опрометчивого решения. На несколько лет их общение прекратилось. Отношения Левитана с Кувшинниковой тоже были обречены. Художник пользовался большим успехом у женщин, и в 1894 г. у него завязался новый роман, тоже едва не закончившийся трагически: запутавшись в чувствах к Анне Турчаниновой и ее дочери, Левитан пытался покончить с собой. После 1894 г. Левитан и Кувшинникова больше не виделись, но Софья Петровна всегда вспоминала о нем с теплотой и благодарностью. А отношения между друзьями удалось наладить. Помирить Чехова и Левитана смогла писательница Т. Щепкина-Куперник, которая устроила им встречу и заставила подать друг другу руки.  [показать]
Но прошло время и тоска по другу не давала ему покоя. И когда 2 января 1895 года заехала к Левитану Татьяна Куперник, молодая писательница, и предложила ему поехать с ней в Мелихово к Чеховым, « Левитан бросил кисти, вымыл руки, и через несколько часов мы подъезжали к Мелиховскому дому, - вспоминала много лет спустя Т.Л. Щепкина – Куперник. И вот мы подъехали к дому, залаяли собаки на колокольчик, выбежала на крыльцо Мария Павловна, вышел закутанный Антон Павлович, в сумерках вгляделся кто со мной, - маленькая пауза – и оба кинулись друг к другу, так крепко схватили друг друга за руки – и вдруг заговорили о самых обыкновенных вещах: о дороге, о погоде, о Москве… будто ничего не случилось». Друзья вновь обрели друг друга. Крепче, душевнее стала дружба, и Левитан сиял от счастья, когда Чехов, наезжая в Москву, приходил к нему в мастерскую. Их самые сердечные отношения сохранились до конца дней художника.
Необычайно близкими оказались Чехов и Левитан и в каких-то сокровенных основах своего мироощущения. Работы Левитана, позволяющие ощутить высокую этическую основу, философскую глубину взгляда художника на мир, сопоставимы с образами Чехова, часто выражавшего свои сокровенные мысли и чувства через пейзажи, близкие левитановским. Так в рассказе «Человек в футляре» пошлости и мелочам обывательского быта противостоит красота, бесконечность природы и вызываемых ею чувств и мыслей. « Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с ее избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кратка, печальна, прекрасна, и кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением и что зла уже нет на земле и все благополучно.» Еще более чувство красоты ночной природы и высокая «чеховско – левитановская этика в рассказе « В овраге», где героини в скорбную минуту верят, что, « как ни велико зло, все же ночь тиха и прекрасна, и все же в божьем мире правда есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и все на земле только ждет чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью…» 
 
Умер Левитан в 1900 году. Чехов потерял близкого друга и родного человека. Чехов, как никто другой, знал Левитана, но он так и не оставил о нем никаких воспоминаний… Возможно что писатель не хотел раскрывать и выставлять публике то близкое и трогательное, что связывало величайшего писателя и величайшего живописца. А. возможно, Антон Павлович считал, что никто не расскажет о Левитане лучше, чем его произведения… В ялтинском доме бережно хранились работы Левитана, напоминавшие ему о друге, и сегодня несколько работ Исаака Ильича украшают кабинет Чехова в Доме – музее писателя. 
 
 
вверх^ к полной версии понравилось! в evernote


Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.

Дневник Левитан и Чехов. От Истры к Ялте... | птичка-_синичка - Дневник птичка-_синичка | Лента друзей птичка-_синичка / Полная версия Добавить в друзья Страницы: раньше»