-Какой странный сон мне приснился, — сказал Дик, не открывая глаз и ещё до конца не проснувшись. Он потянулся к жене, ласково обнял её.
— Слушай: чёрная высокая скала… Внизу – чудесная долина, опушка леса… Дриады, танцующие на поляне, синеглазый сатир… И белоснежный Единорог – прекрасный, гордый… и любящий всех, кто был в этом сне...
Она, улыбнувшись, поцеловала мужа в тёплую ото сна щёку: — «Ты просто подсмотрел МОЙ сон… Единороги живут в моей реальности...»
[385x20]
Она с детства любила лошадей. И не просто – любила. Ей казалось, что не может быть существа более доброго, умного и благородного, чем лошадь.
И не приходило в голову, что лошадей можно бояться – хотя она пугалась каждый раз, когда видела паучка, даже самого маленького, и в панике убегала от петуха, хозяйничающего в курятнике за бабушкиным домом…
Звали девочку Оля. Но она называла себя «Олья» — так ей удобнее было произносить своё имя, когда она была совсем маленькой…
Олья жила с родителями в тихом пригороде большого шумного города. Ей было лет пять, когда по улице мимо их дома проезжала тяжело гружёная телега.
Грунт после дождя был совершенно размокший, превратившийся в вязкую жижу, и рыжая лошадь, запряжённая в телегу, была просто не в силах вытащить груз на подъём.
Возница, поливая бедное животное щедрой, многоступенчатой и забористой бранью, нахлёстывал рыжуху вожжами по спине – столь же щедро…
Олья, выскочив из ворот, мёртвой хваткой вцепилась в занесённую для очередного удара руку бородатого мужика и закричала: «Не смей её бить!»
Бородач просто ошалел от такой наглости: «Ах ты шмакодявка! Ты чего лезешь? Отстань!» – и попытался оторвать от своего рукава маленькие девчоночьи ручонки.
Но не тут-то было – Олья взглянула ему в лицо своими чёрными глазищами и сказала тихо и совершенно взрослым голосом: «Не смей… Подложи лучше под задние колёса вон ту доску – не понимаешь, что ли – тяжело Лиске...»
-Ты откуда знаешь, как её зовут, — опешил возница.
— Да она сама мне сказала...
Мужик как-то странно посмотрел на девчушку, потом взял доску, подложил сзади под колёса телеги.
А девочка в это время, подойдя к лошадке, что-то прошептала, пытаясь дотянуться руками до морды Лиски.
Кобыла, словно в ответ, коротко заржала, дёрнулась – и вытащила телегу на пригорок, оставив обрызганного грязью мужика сзади.
— Спасибо, – неожиданно для самого себя сказал бородач непривычное слово – сказал тихо и как-то кротко – и пошёл догонять медленно движущийся вдоль домов свой транспорт.
Несколько раз, оглядываясь на девочку, стоявшую у ворот, он недоуменно качал головой...
[385x20]
Летом каждый год Олья уезжала к бабушке и дедушке, родителям папы. Она очень любила бывать в маленькой, чистенькой деревеньке, затерявшейся среди берёзовых рощиц...
Там в просторной сельской конюшне обитал большой табун лошадей. Каждое утро пастухи гнали его через всё село на ближний луг — и не было большего удовольствия для малышки, чем часами смотреть на животных, резвящихся на пастбище…
Сначала и родители, и бабушка с дедушкой боялись отпускать девочку с пастухами – а потом привыкли и совсем успокоились. Помог один удивительный случай.
[385x20]
Это произошло в один из первых приездов - Оленька была ещё совсем маленькой, годика три, не больше.
Она выскочила из калитки прямо навстречу табуну лошадей, который возвращался с пастбища домой. Весёлые, сытые и отдохнувшие животные неслись галопом по широкой сельской улице, подняв тучу пыли…
И когда дедушка, рванувшийся от крыльца и выбежавший вслед за девочкой на улицу, уже представлял себе лежащую в пыли, сбитую лошадьми малышку, он увидел невероятную картину: остановившийся, словно наткнувшийся на невидимую стену табун – и Воронок, вожак, замерший – и как глыба, нависший над Ольей.
Дрожа всем телом, он наклонил к девочке голову и, казалось, внимательно слушал её. А малышка, смеясь и весело лопоча что-то, гладила ручонками его бархатную морду...
С тех пор в селе с гордым названием «Пролетарское» как-то привыкли: девчонка точно знает, что у какой лошади болит, чем ей можно помочь…
А когда какой-то кобыле приходил срок жеребиться, Олья разговаривала с ней — тихо и долго, словно успокаивая – и всегда знала заранее, кто родится – мальчик или девочка (именно так она говорила: «У Зорьки завтра родится девочка» или « А сегодня ночью Дикарка мальчика родит – только помочь надо – он лежит неправильно»)...
[385x20]
Через пару лет Олья подросла – и однажды пастух увидел, что она взобралась на жеребёнка – и тот осторожно и тихонько ходит по краю пастбища со своей лёгонькой ношей…
А чуть позже перестали удивляться и тому, что какой-нибудь жеребец, чаще – вороной, ложится на траву рядом с девочкой, чтоб ей удобно было оседлать его – и малышка, положив попонку ему на спину и держась руками за его шею, ездит на нём по лугу.
И конь, словно повинуясь неслышным командам, то идёт шагом, то переходит в галоп или рысь, а иногда и вовсе застывает на месте, подняв одну из передних ног...
И когда на закате Олья возвращалась в село вместе со стадом, горделиво восседая на чьей-либо тёплой спине, старики смеялись: «Вон лошадиная колдунья едет!»
[385x20]
Но время шло – Оля повзрослела, окончила школу, потом институт. Вышла замуж, родила сына.
Жила в современном большом городе, в котором не было места лошадям – но никогда о них не забывала и любила их по-прежнему – искренне и горячо...
… В этот год начало осени было удивительным – золотым, тёплым, ласковым и разнеживающим…
Ждалось чего-то необычного… А произошло событие, в общем, очень простое — в их город приехал цирк-шапито с большой и хорошей программой, среди участников которой были и дальние родственники мужа – сёстры Ира и Элла.
Ира работала с роскошными ангорскими козами (единственный козёл в её группе, Бяшка, был жутко нахальный – мог вытащить у неё из кармана прямо во время выступления морковку или кусочек хлеба; а когда их номер заканчивался, он, уходя с арены, обязательно останавливался перед микрофоном инспектора манежа — и громко, внятно и весело говорил в него «Бл-л-ля-а-а!».
Публика ухохатывалась – и уже через день прозвала Бяшку — «Ругачий козёл»).
А Элла прекрасно работала с дрессированными собаками – они выполняли, причём, легко и с охотой, такие головоломные трюки, что зрители не переставали аплодировать на протяжении всего её номера...
Элла и сообщила, что за несколько дней до окончания гастролей приедет её муж, Рустам, руководитель конного аттракциона.
Почувствовав, как что-то дрогнуло в душе, Олья стала с нетерпением ждать приезда Рустама – Элла говорила, что номер у него просто превосходный...
[385x20]
… Когда на арену вылетели 8 лошадей с плюмажами на головах и с развевающимися, ухоженными и длинными гривами, Оле показалось, что она несётся по кругу вместе с ними – просто закружилась голова от их скорости…
Номер был и вправду хорош — с фантастической по сложности джигитовкой наездников…
Но Олья видела только горящие глаза лошадей, их раздувающиеся ноздри, движение мышц под гладкой шёлковой кожей – и слышала щёлканье хлыста и гортанный голос, выкрикивающий команды…
Представление закончилось, зрители разошлись. Оленька с мужем прошли к манежу с другой стороны, через служебный вход – наездники выхаживали разгорячённых после работы лошадей, а Рустам, держа в руках горшочек с каким-то особым снадобьем, смазывал ссадины на руках и телах джигитов-артистов и на ногах и спинах лошадей – одной и той же кисточкой…
[385x20]
Олья любовалась благородными животными, переводя взгляд с одного на другого…
И вдруг время остановилось – она поймала взгляд чёрного, как ночь, гордого и нервного ахалтекинца… Он словно споткнулся, потом медленно вышел из круга – и одним длинным прыжком оказался рядом с ней...
— Беги! — как сквозь вату донёсся до неё крик Рустама, — зашибёт! Это бешеный зверь!..
Даже не подумав сдвинуться с места, Олья завороженно подняла руки — и погладила по голове стоЯщего перед ней коня.
«Ф-р-р-рум!» — сказал Нуби – и она взлетела к нему на спину…
Ровно, плавно, распластавшись в движении, как в замедленной киносъёмке, черногривый красавец пошёл по кругу манежа, оттесняя к бортам своих собратьев...
— … Беги, княжна, беги! – услышала она отчаянный молодой голос сквозь лязг, крики и стоны, — скачи не оглядываясь – может, Нуби успеет вынести тебя из этого ада...
«Ех-ха!» — выдохнула она и, взмахнув коротким мечом, с мягким хрустом всадила его в чью-то шею – раскосые глаза на смуглом лице потускнели – и тело соскользнуло вниз, на влажную от крови траву…
А к ней со всех сторон неслись всадники – синеглазые, русоволосые – с одной стороны, и смуглолицые, чернявые – с другой – и этих было гораздо больше...
-Ну, вывози, брат, — прошептала она и, наклонившись, прижалась к горячей шее коня, — лети, Нуби!.. Л Е Т И!!! .
И только ветер засвистел в ушах, развевая её странно-светлые, почти белые волосы – ей показалось, что они и вправду взлетели, оторвавшись от земли...
… А Земля, удаляясь сине-зелёным шаром, осталась где-то внизу… Сверху- навстречу — надвигалась чернота – густая и ощутимая – и они окунулись в неё – окунулись без страха – спокойно и привычно…
Копыта Нуби, мелькающие с невероятной быстротой, высекали искры огня из этой тьмы – и всё ярче, всё зримее становился Млечный Путь, указывая им дорогу...
Это был ЕЁ Путь… Странно-белые, почти серебристые волосы, рассыпавшись по спине, переплетались с рисунками созвездий…
И только где-то в сердце – далёкими толчками – пульсировало: «Возвращайся… Возвращайся… Ещё не время...»
Толчок… Удар… Остановка…
[385x20]
— Милая, ты в порядке? – Рустам легонько похлопывал её по щекам – из-за его спины выглядывал испуганный Дик…
Когда ей удалось сконцентрироваться и сфокусировать взгляд, она улыбнулась: «Конечно, всё хорошо… А что случилось-то?»
— Да я никогда ещё не видел, чтоб Нуби так летал по арене… как ты вообще-то удержалась ?
— Ну, мне не привыкать, — беззаботно откликнулась Оля – я так с детства умею – не волнуйся!
… В день отъезда цирковой труппы, посидев перед расставанием вместе с мужем за столом у Эллы и Рустама, Олья зашла на конюшню – попрощаться с Нуби. Он, почувствовав её, громко и призывно заржал.
Она подошла к нему, поцеловала в мягкий чёрный нос, прижалась щекой к тёплой, бархатистой, невероятно благородной морде коня…
Нуби, поймав нежными губами её ухо, горячо выдохнул…
Дверь конюшни открывалась прямо в загородную степь — южную, просторную, золотистую...
— Ну, что, друг мой, покатаемся на прощание? – спросила шёпотом Олья.
Убрала задвижку стойла, открыла настежь дверь и, схватившись за смоляную гриву, оттолкнулась от пола, одним броском тела взлетев на спину любимца.
— Вперёд, Нуби! Мы — с в о б о д н ы !
Конь сорвался с места и...
[385x20]
Гул… Холодный, колкий воздух… Толчок, хлопок… Серебристыми паутинками разбежались в стороны линии-трещинки – показалось, что они проскочили сквозь тонкое зеркальное стекло… Тишина, звенящая и полная...
Она стояла на глянцево-чёрной высокой скале. Белые лёгкие одежды развевались под тёплым, ласковым ветерком, струились вокруг её тела – вместе с длинными, странно-светлыми, почти белыми шёлковыми волосами...
Внизу – ярко-зелёные огромные деревья; полупрозрачные обнажённые девушки с венками из свежих цветов на головах; чуть в стороне, под раскидистым дубом, полусидел-полулежал крупный рыжеволосый сатир – руки его, казалось, перебирали струны лиры, а ноги, скрещённые на траве, оканчивались мощными коричневыми копытами…
Всё казалось невероятно живым – но странно застывшим, как остановившийся на киноплёнке кадр.
[385x20]
Кто-то легонько тронул её за плечо. Она повернулась.
Вороной, черноволосый кентавр-гигант, ослепительно-белозубо улыбаясь, приложил руку к сердцу: « Приветствую тебя дома, Ольенна! Ну, что, пора дать ИМ жизнь? Ты готова, моя повелительница?»
Ольенна наклонила голову в знак согласия.
— Тогда – летим!
— Вперёд, Нуби!
Они, оттолкнувшись от скалы, прыгнули – вперёд и вниз.
Ольенна видела, как меняется застывшая внизу картина — оживают кружащиеся в хороводе дриады… искрятся синие-синие, невозможно молодые и горячие глаза Пана… она уже слышала чарующую мелодию, вытекающую из-под его лежащих на струнах пальцев…
Она ощущала, как в прыжке изменяется и её тело, становясь упругим, текучим, послушным и сильным. Земля летела навстречу, послушно приближаясь.
За миг до её приземления Пан вскочил и склонился в глубоком поклоне: «О, прекрасная Ольенна, Ты посетила нас снова!
Такое бывает только один раз в тысячу лет – и мы снова живём, мы снова радуемся Солнцу, мы снова счастливы!»
[500x375]
Она стояла перед сатиром – действительно ПРЕКРАСНАЯ – цвета чистого, первого зимнего снега, с длинной, вьющейся и такой же белоснежной гривой, спускающейся до самой земли…
На её горделиво поднятой голове сверкал и переливался сияющими бликами витой алмазный рог, взлетающий к небу...
Священный Единорог, вечная Мечта и непреходящая Красота – Ольенна...
[385x20]
… Когда через полчаса ахалтекинец со своей всадницей остановился у ворот конюшни, к Оле, пытающейся заплести в косу свои растрепавшиеся после прогулки странно-светлые, почти белые волосы, подбежал Дик, схватил за руки, взволнованно проговорил:
— Господи, ну ты, Олька, как ребёнок… Ускакать на цирковой лошади в степь, столько времени не возвращаться… Мне показалось, что тебя не было сто лет!
Легко спрыгнув с коня, она посмотрела не него какими-то очень повзрослевшими, мудрыми, бездонными глазами – и улыбнулась — тихо и светло:
— Гораздо дольше, дорогой мой… Гораздо дольше...
[385x20]
Широкими шагами шёл от двери рассерженный Рустам, явно собираясь отчитать непослушную Олью – и ошалело остановился, не приблизившись к ней:
гордый и непокорный красавец Нуби, подогнув передние ноги, стал на колени, склонился перед женщиной в глубоком поклоне – и застыл, как изваяние.
Она ласково потрепала его по шее: «Спасибо тебе, брат мой! И – до встречи!»
Потом повернулась к мужу, нежно поцеловала его.
— Пойдём домой, любовь моя… Пора готовить ужин – я проголодалась, словно не ела тысячу лет…
Людмила Клёнова.
