В хромосоме клетки живого организма записаны программы построения и функционирования всех его клеток, которые появляются последовательным делением от одной оплодотворённой яйцеклетки. Каким-то неведомым образом при делении стволовой клетки одна из дочерних клеток сохраняет все свойства материнской, т.е. стволовой клетки, а другая начинает специализироваться.
Боннер употребил термин “химический разговор” для описания своей гипотезы способа коммуникации дифференцирующихся клеток. Одним из вариантов такого "разговора" является придуманный А.Тьюрингом (1956) реакционно-диффузный механизм химической самоорганизации, который биологи пытаются приспособить, например, к формированию пальцев у эмбриона мышей. Такие подходы к формированию организма демонстрируют уровень знания (вернее, незнания) в современной биологии. Если бы физиологи раскрыли генетический механизм химического, как многим представляется, дифференцирования делящихся клеток, им не пришлось бы прибегать к боннеровским метафорам.
Сейчас, на мутной волне, поднятой пропагандой мифа о фантастических возможностях нанотехнологий, в печати можно встретить такие, например, маниловские мечтания о технологии построения организма:”Представьте себе предприятие будущего:”Семя” - нанокомпьютер с хранящимися в нём планами будущей конструкции. Ассемблер прилипает к “семени”, “понимает”, где он находится. То же происходит с другими крошками-ассемблерами...”(Э.Декслер). Если бы природа пошла по примитивно-вещественному пути Декслера, она до сих пор не могла бы создать ни одной живой клетки. Даже “химический разговор” Боннера выглядит реалистичнее и эффективнее.
Исследования физиологами особенностей индуктивного воздействия, оказываемого на живую ткань, показали, что оно проявляется только у некоторых видов тканей и не имеет места ни у одного из испытанных неживых материалов. Оказалось, также, что даже клетки спиного мозга прекращают индукцию, как только умирают. Однако химический механизм исследуемой индукции не обнаружен. Более реалистичной представляется тахионно-позиционная гипотеза. В соответствии с нею, тахионная компонента каждой хромосомы содержит голографический трёхмерный “чертёж” всего будущего организма. Объёмные “чертежи” уже родившихся клеток зародыша создают синтетический “чертёж”, управляющий процессом дифференцирования при делении клеток. Подобный тахионный “чертёж” управляет и развитием топологии мозга. После смерти клетки тахионная хромосома рассеивается в тахионном мире. Из вещественного мира она исчезает бесследно.
Косвенным подтверждением возможности существования в живой клетке взаимосогласованного тандема вещественных и невещественных хромосом может служит удивительная устойчивость молекул ДНК. Их повреждения под воздействием факторов окружающей среды, а также метаболических процессов в клетке, по некоторым подсчётам, в каждой клетке происходят постоянно с частотой от нескольких сотен до тысячи в час. Тем не менее, например, в Y-хромосоме, передающейся без изменений от отца к сыну, наблюдается наследуемая мутация в среднем лишь одна за 500 лет. Остальные мутации устраняются из генома неизвестным механизмом репарации.
Вернее, сам механизм репарации расшифрован в первом приближении: он основан на действиях РНК-полимеразы и хеликазы UvrD. Но как РНК-полимераза узнаёт, что данный участок ДНК повреждён и требуется его репарация? Для этого его необходимо сравнить с эталонным участком. Такими эталонами могут быть не обнаруженные пока невещественные хромосомы.
Другим примером наследственности, которую не удаётся объяснить только вещественными хромосомами, являются бабочки парусники, которым К. Линней дал название polites за видовое многообразие раскраски крыльев. Недавние исследования их генома показали, что это многообразие, включающее в себя многочисленные варианты имитации раскраски различных ядовитых бабочек, управляется единственным геном dsx, регулятором высокого уровня. Здесь тоже возможно, что процесс формирования в куколке рисунка на крыльях будущей бабочки не обходится без тахионного чертежа.