– Намедни говорили о тьме, да не окончили. Надо бы расставить точки над е. Итак. Прикрыв глаза ладонями, мы становимся настоящими исследователями самой настоящей Тьмы, если не ставили цель подправить зрение.
– С этой минуты в наших исследовательских руках и глазах сам предмет наблюдения – Тьма. Инструмент исследования – глаза, самый современный и универсальный аппарат визуального сканирования. Мощнейший из известных природных компьютеров – головной мозг. Безупречное программное обеспечение. Наконец, центральный процессор, обеспечивающий Сознание выводами и оценками результатов исследования. Что надо ещё, чтобы почувствовать себя первооткрывателем, изучателем и научным руководителем принадлежащей только тебе Тьмы?
– Всё это так. Только смешно что мы собрались исследовать тьму. Чё там можно увидеть. Вот открыл глаза, а увидел … Кругом, как ни крути глазами, черным-черно.
– Во-первых не черным-черно, а Тьма. Тьма, которая не является субъективным восприятием какого-либо предмета, а самый настоящий объект с присущими ему объёмными мерами. Воплощение перспективы, которая наглым образом требует вставить в неё что-нибудь такое разэтакое, чтобы наполниться новыми смыслами. Это не кусочек тьмы. Это сама Тьма с присущей ей безмерностью. Тело же служит границей между неведомым темным миром, заключённым в ладошки, и миром снаружи, который ты умеешь осознавать и чувствовать.
– Я, пожалуй, ручонки-то отниму от глаз. То, что снаружи мне больше нравится.
– Что снаружи – привычно, что изнутри – интересно, там загадка и новые возможности. Впрочем, это твой выбор.
– Давай лучше другую, человеческую тему продолжим, тоже не оконченную намедни. Там о любви речь пойдёт.
– Тогда другое дело. Хотя, любовь тоже тьма ещё та.

Как определить, когда мужчина любит женщину.

«Песня «Когда мужчина любит женщину» (англ. When a Man Loves a Woman) Перси Следжа, записанная в 1966 г., затронула нерв тогдашней культуры. Песня красовалась на вершинах как горячей сотни «Биллборда», так и британского хит-парада R&B. Любовь и секс – самые привлекательные темы, и «Когда мужчина любит женщину» – пример того, что шепчут в изнывающие по романтике уши во всём мире.
Что же есть у мистера Следжа сказать о любви мужчины к женщине? Что служит примером мужской любви? Ограничения, связанные с авторскими правами, не позволяют привести текст песни полностью, но большинство читателей и так знают её наизусть. Вот краткий обзор:
• Он превращается в одержимого и не может думать ни о чём другом.
• Он готов отдать что угодно, включая весь мир, в обмен на её компанию.
•Он не видит никаких её недостатков, готов оставить лучших друзей, если они будут говорить о ней плохо.
• Он потратит все свои деньги, чтобы привлечь её внимание.
• И последнее – но не менее важное: он останется спать под дождём, если она того пожелает.
Мы бы предложили другое название для песни: «Когда мужчина становится больным на всю голову психом и приносит в жертву свои достоинство и самоуважение, превращая себя в законченного придурка (и всё равно теряя женщину, ибо кому нужен парень, согласный спать под дождём потому, что кто-то так сказал ему?)».
Подобно ей, «Каждый твой вздох» (англ. «Every Breath You Take») занимает почётное 84-е место в списке топ-500 «Роллинг Стоун». Гвоздь сезона, песня в течение месяца возглавляла британский хит-парад и двух месяцев – американский. Она стала песней года, и группа «The Police» получила «Грэмми» года за лучшее поп-исполнение. По состоянию на сегодняшний день песня была проиграна в эфире более десяти миллионов раз по всему миру. Полагаем опять же, что вы знаете текст, но признайтесь – вы хоть раз действительно вслушивались в эту песню? Величайшая песня о любви всех времён повествует совершенно не о любви.
Мужчина, отвергнутый женщиной, поёт, что она не желает признать, что «принадлежит» ему, а он собирается следовать за ней, следить за каждым её движением, наблюдать, с кем она проводит ночь и так далее.
И это – песня про любовь? Её надо поместить под первым номером «Биллборда» в номинации «Песни сумасшедших и опасных маньяков». Даже Стинг, автор, признаётся, что написал эту песню, вдруг проснувшись среди ночи, когда из подсознания всплыла навязчивая фраза «каждый твой вздох – каждый твой шаг», и даже сам не понял тогда, «насколько зловеще звучит песня».
Итак, естественна ли ревность? Это зависит от обстоятельств. Страх определённо естественен. Ревность, как и любое проявление неуверенности, есть проявление страха. Но будут ли чьи-либо сексуальные отношения вызывать страх у кого-то ещё, зависит от того, какое отношение к сексу имеет место в данном сообществе, в данной паре и в сознании конкретной, отдельно взятой личности.
Первые дети в семье часто начинают ревновать, когда рождается малыш. Разумные родители предпринимают дополнительные шаги, чтобы убедить ребёнка в его исключительности, что новорождённый ни в коем случае не представляет угрозы его положению и что родительской любви хватит на всех. Почему так легко поверить, что материнская любовь к одному не в ущерб интересам другого, а вот сексуальной любви может кому-то не хватить? Эволюционный биолог Ричард Докинз задаёт этот меткий вопрос со свойственной ему элегантностью: «Что очевидного в том, что нельзя любить более чем одного человека? Мы не видим в этом смысле проблем с родительской любовью (мы порицаем родителей, которые не могут хотя бы притвориться, что любят всех детей одинаково), с любовью к книгам, к еде, к вину (любовь к Шато Марго не мешает любви к Мозельскому, и мы не чувствуем себя предателями красного вина, если развлекаемся с белым), любовью к композиторам, поэтам, пляжам, друзьям… Почему же эротическая любовь – единственное исключение, которое немедленно и без всякого размышления признаётся всеми?».
И правда, почему? Какой была бы ревность, если бы женщине не приходилось бояться, что после разрыва отношений она останется одна с детьми, незащищённая и без средств к существованию? Если бы обычные парни были уверены, что у них никогда не будет проблем найти себе партнёра для занятий любовью? Если бы мы не выросли на песнях, что настоящая любовь – это чувства одержимости и собственничества? Если бы мы, как мосо, уважали достоинство и независимость тех, кого любим? Другими словами, если бы секс, любовь и экономическое благосостояние стали так же доступны всем нам, как они и были доступны для наших предков? Если из ревности удалить страх, то что вообще от неё останется?
Экономика, «унылая наука», была унылой с самого начала. Как-то осенним днём, ближе к вечеру, в 1838 г., нечто, что можно назвать ярчайшим озарением, когда-либо вспыхивавшем на английском небосклоне, осенило Чарльза Дарвина прямо в темя, и он застыл, ошеломлённый, по словам Ричарда Докинза, «мощнейшей из идей, приходивших в голову человеку». В тот самый момент, когда гениальная интуиция привела его к открытию естественного отбора, Дарвин читал «Опыт о законе народонаселения» Томаса Мальтуса.
В автобиографии Дарвин вспоминает, что после применения смелых расчётов Мальтуса к миру природы «мне сразу пришло в голову, что при таких обстоятельствах благоприятные вариации имели бы тенденцию к сохранению, а неблагоприятные уничтожались. В результате возникала бы формация новых видов. Теперь, по крайней мере, у меня есть рабочая теория…». Популяризатор Мэтт Ридли считает, что Мальтус преподал Дарвину беспристрастный урок того, что неограниченный рост популяции заканчивается эпидемиями, голодом или насилием, и убедил его, что секрет естественного отбора встроен в борьбу за существование.
Вот так кромешный мрак мальтузианства зажёг светоч Дарвина. Альфред Рассел Уоллес, открывший механизмы естественного отбора независимо от Дарвина, был воодушевлён этой же самой книгой, читая её между приступами лихорадки в хижине на берегу малярийной речки в Малайзии. Ирландский драматург Джордж Бернард Шоу, с горестью распознавая мальтузианскую безысходность в естественном отборе, писал: «Когда вся значимость этого проясняется для вас, ваше сердце словно тонет в куче песка внутри». Шоу сокрушался по поводу «отвратительного фатализма» естественного отбора и сетовал на его «ужасное и омерзительное принижение красоты и ума, силы и воли, чести и стремления».
Если бы, как утверждал Мальтус, доисторический человек удваивал свою численность каждые 25 лет, такие допущения были бы резонными. Но он не удваивал, и они не резонны. Сегодня известно, что перед наступлением земледельческой эры популяция наших предков удваивалась не каждые 25 лет, а каждые 250 тысяч лет. Мальтус (а за ним и Дарвин) ошибся в расчётах в каких-то десять тысяч раз.
Мальтус полагал, что страдания людей, свидетелем которых он был, отражали внутреннее, неизбежное состояние мира людей и животных. Он не понимал, что переполненные отчаянием улицы Лондона конца XVIII – начала XIX века очень далеки от реального отражения доисторических условий жизни человека. За полтора столетия до этого Томас Гоббс сделал ту же ошибку, когда высосал из пальца картины доисторической жизни, экстраполируя на прошлое собственные злободневные наблюдения». *
* Из открытых источников Интернета. Ссылка на источник в заключительной части.
А продолжение следует, скоро.