Это цитата сообщения Галина_Германовна Оригинальное сообщение
Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев (2012 год) (15 - 20 главы)
Глава 15
…Сегодня с утра невыносимо тяжело. Один друг позвонил и сообщил о смерти другого. Какая-то странная и нелепая смерть в гараже – ошеломлённый таким известием, то ли я чего-то недопонял, то ли он толком не смог объяснить… Сказал, что сегодня хороним. Позвонил сегодня, а должен был позвонить вчера. И я бы прыгнул за руль и приехал, потому что для России тысяча вёрст – не расстояние. Я бы успел его проводить…А сейчас сижу и поминаю молча. По старой верной традиции спецназа – если не с кем, то наедине. Стискиваю зубы, а слёзы текут из глаз. Слёзы боли. Слёзы утраты. Мы не виделись с ним, расставшись по окончании контракта в Чечне, больше восьми лет, но он не перестал быть близким мне человеком. Более близким, чем иная родня.
Вы правы, Ольга, мы не умеем себя беречь. Нам кажется, что пройдя войну, мы заговорены от любой напасти, от любой случайности. Мы так бесполезно тратим жизнь, так бездарно растрачиваем себя в этой жизни, что за это и расплачиваемся. И уходим молодыми, хотя в сорок лет уходить рано. Или действительно, Бог призывает к себе лучших? Тогда кто остаётся вместо них? В афганской песне есть слова «у солдата вечность впереди, ты её со старостью не путай…» Эта вечность, это бессмертие – чистой воды блеф – простая утеха оставшимся, потому что нет ничего ценнее жизни. И продолжаешь жить – за себя и за того парня. А с каждым годом «этих парней» всё больше и больше, и жить за всех просто не можешь, устаёшь…
Может, и лучше, что не довелось хоронить. Живым в памяти остался. С вечной улыбкой и здоровой долей разумного скепсиса. Он так и говорил – умру, когда перестану сомневаться и улыбаться. Неужели так и случилось? Не могу поверить!
У меня продолжают течь слёзы… Мужчины тоже плачут. От безысходности. От душевной боли, которую не превозмочь. Наплевать, никто этого не видит, никто не упрекнёт в слабости. А слёзы…Слёзы очистят душу, вынесут немного мусора, накопившегося на синем кристалле. Завтра опять надо как-то жить. Взять себя в руки и продолжать жить. Надо прожить ровно столько, сколько отвёл Бог. А сегодня я буду вспоминать…
Мне есть, что вспомнить. Как он прикрыл меня длинной автоматной очередью, когда я чуток зазевался. Как помогал мне выносить раненых в бою ребят, матерясь при этом, как сапожник. Как сжал мою ослабевшую руку, которой я уже не мог держать гранату из обезвреживаемой растяжки, ловко зашплинтовал взрыватель и похлопал меня по плечу, мол, всё в порядке. Как мы уходили из-под огня, и уже я выручил, уложив целившегося в него «духа». Как он предложил сделать шестым тостом спецназа «За победу, которой у нас нет!»
Сколько давал зарок не вспоминать войну – не получается. Помню всё и всех помню. И буду помнить, пока хватит памяти. Может быть, кто-то и меня помянет после ухода. Вот только ждать долго, этого ухода. Переживу всех врагов!.. Вот только друзей переживать не хочется…
-----------------------------------------------------
С замирающим от горя и сострадания сердцем она прочитала это...
Как же больно быть вдалеке сейчас, когда ему так плохо, трудно, больно – и невозможно утешить эту боль нежным прикосновением, прижать его милую, отчаянную голову к себе...
«Душа моя родная, Сергей...
Нет таких слов, чтоб утешили Вас в эту минуту... Мне только одного жаль, что мы так далеко друг от друга. Жаль, что не могу быть с Вами сейчас, когда Вам так тяжело, что разделить не могу с Вами эту страшную потерю...
Не нужно стыдиться слёз, родной мой человек... Это ведь не слабость, а сила – то, что Вы, после всех страшных испытаний, событий, можете так страдать, что не очерствела душа Ваша на войне, где Вы столько смертей видели... Мне только хочется сейчас быть рядом, взять Вашу тяжелую от горя и боли руку в свои руки, и прижать к моим губам... Чтоб душой и сердцем быть с Вами во всём и на всё.
«...И болезни и здравии, в горе и радости, и пока смерть не разлучит нас...» Помните? И я буду всегда! Я обещаю, что всегда, всегда буду рядом, как только нужна Вам... Как сейчас – я рядом... чтобы коснуться Вашего милого седого виска, прижать ладонь к щеке... Рядом, и знайте: Вы никогда более не будете одиноки, пока я жива!
Да Хранит Вас любовь моя!»
Глава 16
…Смерть друга по-настоящему потрясла Сергея. Mысли путались, настоящее сливалось с прошлым, а будущее рисовалось мрачным. Он вспомнил, что у Валеры осталась семья – жена и дочь, которых он безумно любил. Дочке восемнадцать, уже на выданье, она это горе переживёт легко, а вот вдове придётся несладко. Надо как-то поддержать… Сейчас любые ободрящие слова – бальзам для душевных ран. Позвонил другу…
Поговорил с ним – и понял, что пока звонить не надо – слишком много навалилось на неё в эти дни. Кроме того, даже самые нужные слова, сказанные вслух человеку в глубоком горе, могут просочиться как вода сквозь песок и кануть в никуда. Написанное легче осмыслить самому, убрать шероховатости текста – адресат это прочтёт. Прочтёт тогда, когда будет способен понимать происходящее вокруг, когда начнётся процесс возвращения к жестокой реальности… Попросил продиктовать её «электронку». Открыл текстовый редактор и задумался над обращением. Как назвать незнакомую женщину, которую никогда не видел в глаза? Как отреагирует она на подобное? Она должна знать обо мне со слов мужа – ведь и я знаю о ней с его слов…
«Здравствуйте, милая Наташа!
Не знаю, должен ли я Вам писать, но мне хочется поддержать Вас в трудную минуту. Обо мне Вы либо знали от Валеры, либо не знали, но я служил с ним вместе. Он мне был, как брат, поэтому известие о его гибели потрясло меня до глубины души…
Знаю, как Вам сейчас невыносимо тяжело. Плачьте! Плачьте ровно девять дней, а потом возьмите себя в руки, иначе нельзя. У Вас взрослая дочь, которая должна получить образование и выйти замуж – именно поэтому Вам не подлежит сгибаться тонким прутиком под напором судьбы. Горе не должно застить глаза. Беда не должна стать частью жизни. Я знаю, что Вы всё поймёте и поступите правильно. Я мысленно отдаю Вам все свои силы. Держитесь!
Сергей».
Написав, скопировал текст, вставил в поле письма, добавил адрес и отправил письмо. Стало немного легче на душе. Ненадолго. Снова нахлынули воспоминания, эпизод сменялся эпизодом – и сердце безудержно заныло… Сергей закрыл глаза – и память перенесла его в тёплый душный подвал, где пахло прелостью и мокрицами. Там было также темно, как сейчас перед глазами…
…Всё-таки, тайна – это когда о ней знает минимум. Нужное число проверенных людей. Военную тайну полагается хранить особенно. Посторонние уши и глаза способны погубить не только тайну, но и жизни… Смутно было на душе перед этим разведвыходом. Вроде бы обычное дело, плановая операция, каких за плечами немало – есть информация о «схроне» с оружием, надо сходить и проверить, уничтожить или сдать особистам – по обстоятельствам, как получится. «Сходить и проверить» – легко сказать, но для разведки давно звучит буднично. Уходить в ночь, в неизвестность, в пугающую темноту, не сорвать ногой выставленную противниками или своими «растяжку», не напороться на засаду «зверьков»… Если разведчики сумели избежать боя – они его выиграли. Разведчикам надо вернуться, во что бы то ни стало. Вернуться, чтобы доложить. От этого доклада зависят жизни. Десятки, сотни, тысячи жизней – счёт не уместен, даже одна спасённая жизнь стоит немало.
… О прежних выходах – куда и когда – знал только командир роты. Он не спал ночь – всегда ждал их возвращения и пил водку. Пил и не пьянел – просто снимал стресс, искренне боясь за своих ребят. Он в мыслях был с ними – и время от времени посматривал на шипящую и скулящую рацию, ожидая услышать привычное: «Командир, всё в порядке!» Вызвать нас на связь он не имел права, чтобы не рассекретить. Впрочем, и мы рацию включали только по необходимости. В этот раз о выходе знало пять офицеров, включая ротного. Статус «особого задания» не просто тяготил – разрывал души. Не покидало тревожное предчувствие. Более того, абсолютно ничего не понимающие в тонкостях разведки офицеры пытались составить предварительный план выхода и давали абсолютно ненужные и бестолковые советы, чего никогда не позволял себе даже ротный. Он, кстати, больше всех нервничал и курил, но будучи младшим по количеству звёздочек на погонах, не мог вмешаться. Командир роты понимал, что мы всё сделаем по-своему, но тяготил сам процесс…
Наконец, произнеся обычное «с Богом!» и услышав в ответ «удачи!», мы всемером отправились в сгущающиеся сумерки. Перегруппировка, движение в разведке – всё отработано до автоматизма, поэтому тревога постепенно отступила. По дороге обезвредили пару нехитрых «рястяжек», пару раз таились, заслышав подозрительные звуки, но спустя время продвигались дальше. Карта местности – в голове. В ночных выходах обычная бумага не поможет, поэтому всем составом старательно изучали по старой карте 1989 года план того участка Грозного, куда предстояло идти. Намечали путь, просматривались запасные варианты. Если что-то забывал один – вспоминал другой, это не раз спасало. Когда до места оставалось не более двух кварталов, тишина внезапно раскололась от автоматных и пулемётных очередей. Казалось, что небо обрушилось на нас. Стреляли сразу со всех сторон – и всё, что мы успели, так это отскочить к ближайшему саманному дому и укрыться в нём. Никак не ожидали нападавшие, что этот неприглядный домишко мы выберем своим убежищем – настолько хлипким он казался внешне! У нас же просто не было иного выхода…
– Суки, вычислили! – в сердцах произнёс Игорь, командир нашего небольшого подразделения, когда мы все заскочили в дом и разобрали окна, чтобы осмотреться и отражать возможные атаки.
– Бек, ты заметил, что они не по нам жахали? – спросил Валера, называя командира по прозвищу. – Поверх голов стреляли умышленно. А эту халупу из «граника» разнести как пить дать можно…
– Заметил, – горестно вздохнул тот. – Живьём берут…
Он секунду помедлил и крикнул: «Патроны экономим! Бой долгим будет…» По интенсивности огня против нас было 40-50 человек, точнее не определить. Семикратный перевес нападавших – и мы в мешке, в кольце, из которого просто нет выхода. Нападавшие кричали что-то на непонятном языке, время от времени меняли диспозицию короткими перебежками и поливали нас беспорядочным огнём. По доносящимся вскрикам мы догадывались, что кое-кого всё-таки удалось зацепить, но это была капля в море. Кольцо сжалось до определённых пределов – по открытому пространству штурмовать нас не решались, выжидали, видимо, когда кончатся патроны. Когда по нам начинал работать крупный калибр, дом нервно сотрясался – и казалось, что глиняные стены не выдержат такого натиска, рухнут. И до утра не досидеть – как патроны не экономь, их больше не становится. Прорываться? Куда?
Время остановилось. Ночь казалась бесконечной. По рации мы доложили обстановку, хотя ротный её понял уже по шуму боя, врывающемуся в тангенту. Комендантский час – подмоги до утра не будет, мы это сами знали. Могут помочь миномётным огнём, просят координаты. Пока сориентировались сами, по первым залпам далёких орудий, ушло несколько минут. «Духи» поняли, что сейчас мы наведём выстрелы точно по ним – и вот уже первые ручные гранаты стали разрываться вблизи нашего хлипкого укрытия. Автоматный огонь усилился. Всё происходившее предвещало штурм.
Кто первым обнаружил подвал, трудно сказать. Дёрнули люк, заглянули внутрь – чуть больше метра высотой, внутри сухо. Настил пола – доска-«шестидесятка», опоры внизу частые, бревенчатые. А если обрушить стены дома? Выдержит пол? Думать уже было некогда. Это был призрачный, но единственный шанс к спасению. Миномётная батарея уже точно знала наши координаты и укладывала мины вокруг, на некотором расстоянии, чтобы не задеть нас. К несчастью, осколки почти не задевали и нападавших…
Я схватил рацию. На связи был Сыч, командир «миномётки». «Сыч! – кричу сквозь грохот обстрела, – ты понял, где мы?» – «Понял!» – «Через пять минут бей сюда… По нам бей! Понял! Огонь на себя вызываю!» – «Ты рехнулся! Я не могу…» – «Здесь погреб цивильный, укроемся…но если ты дом не положишь сверху, нас выкурят…». Сыч несколько секунд молчал, потом с болью в голосе воскликнул: «Не могу! Понимаешь, не могу по тебе! По ребятам не могу! Не хочу!» – «Сыч! – я старался говорить как можно спокойнее, но всё равно приходилось орать, заглушая канонаду, – Сыч! Если ты хочешь завтра мой труп целым откопать, с необрезанными ушами – мочи по мне! Свои мины – они своих и уберегут! У нас патроны на исходе… Огонь на меня…через две минуты! Давай, Саня, так надо!..» Рация неожиданно вырубилась – некстати села батарея. «Все в подвал, – заорал я, – сейчас тут весело будет!»
Мы дружно соскочили вниз, успев перевернуть и опрокинуть стол столешницей вниз, чтобы таким образом закрыть люк. Через минуту всё стихло – увидев, что мы не стреляем, нападавшие, видимо, стали подкрадываться к дому и вскоре зашли внутрь. Мы слышали шаги и удивлённые голоса – мол, «куда они делись»? Через минуту раздался звук сдвигаемой столешницы, мы подняли автоматы и направили в сторону люка…
Слабый свист мин извне донёсся приятной симфонией. Четыре мины одна за другой легли практически в одну точку: страшный грохот обрушился с такой силой, что мы даже не успели прикрыть уши и открыть рты, как полагается в таких ситуациях. Грохот прошёлся лавиной – и тишина… Жив ли я? Где я? Шевелю рукой, затем ногой – всё в порядке, не привалило, не засыпало. В кромешной темноте поднимаю руку – и нащупываю балку, мощную массивную балку из деревянного «кругляка». Значит, выдержало наше убежище! Почему так тихо? Указательным пальцем пытаюсь прочистить онемевшее ухо – и ощущаю неприятную липкость… Кровь… Ещё одна контузия… Где фонарь, у кого? Живы ли ребята? «Мужики! – кричу в пустоту, – меня контузило…ничего не слышу…ну и хрен с ним! Вы живые???» Чья-то рука нащупала моё колено и дружески похлопала по нему – всё в порядке. Было что-то около полуночи. Я привалился к стене и просто расслабился – впервые за истекшие сутки…
Комендантский час заканчивался в семь утра. Как ротный успел к половине восьмого найти экскаватор «Беларусь» с трактористом-чеченцем, заправить его под завязку и пригнать к развалинам, остаётся догадываться. Туда же прилетело на броне полроты. По вибрации подвальных стен стало ясно – нас откапывают, ребята застучали по люку, чтобы показать нашим спасателям его местоположение. Наконец, совместными усилиями люк был вытолкнут наверх, ротный буквально слетел вниз, поочерёдно хватал нас за грудки и нецензурно орал. Я этого не слышал, но догадывался, что он может говорить в этот момент. Эти эмоции были вполне понятны. Позже я узнал, как он сидел вместе с Сычём ночь напролёт, пил водку стакан за стаканом и повторял: «Если они погибли, я себе этого не прощу никогда!»
Через неделю мы узнали, кто нас «сдал». Офицерик-штабист с суммой в сто пятьдесят тысяч долларов – вознаграждение за нашу группу – накануне поспешил уехать к родным местам. Вовремя уехал, но ненадолго. Кто-то из ребят нашёл его спустя полгода…и наказал. По-нашему.
------------------------------------------------------------------------
Сергей очнулся от тягостных воспоминаний... встряхнул головой... Надо жить... Правда, просто – жить часто оказывается труднее, чем тогда, на войне... Он заглянул в компьютер – письмо от Нее! Нежность её, любовь – безоглядная и беззаветная – бальзамом ложилась на измученную душу...
«...Хочется писать к Вам, говорить с Вами, рассказывать Вам всю свою жизнь – без Вас. Она сейчас кажется такой... неважной! – Жизнь, прошедшая без Вас... Время ожидания Вас... Я ведь знала, что Вы – будете вот таким... какой Вы есть. И никогда не могла бы спутать...
Как же долго Вас не было! И мне жаль все эти пустые, долгие годы безвременья, одиночества... Знаете, мне ведь часто говорили, что это глупо, вести себя вот так, что жизнь проходит... и когда-нибудь я буду жалеть о каждом прошедшем зря дне... А я думала: «Пусть! Но однажды придете Вы....! И я буду счастлива и горда, что дождалась... Дошла. Вы – рядом. И всё...»
Значит, вся жизнь была не зря, и я сберегла для Вас одного все, что не могла открыть никому из тех, кто скользнул тенями по моей жизни, не оставив в душе ничего, кроме сожалений об ошибке... Я училась ждать, быть сильной, уметь терпеть и слушать... чтобы Вы гордились мною... когда Вы придёте... Мне так хотелось быть достойной Вас... Потому, что я знала, что Вы – прекрасней всех на свете.
И всё оказалось правдой... Вы – лучше даже, чем когда-то мечталось, и я так счастлива и горда тем, что люблю Вас!»
-------------------------------------------------
Глава 17
«…Мне не хочется рассказывать о том, как идет у меня сейчас жизнь – сейчас, когда я свободна и все, казалось бы, хорошо…
Да, хорошо… Но пока мне не уснуть без света от настольной лампы…Я вообще мало сплю, и часто просыпаюсь ночью, хожу по комнате, думаю, вспоминаю…Просто – часами хожу, заложив руки за спину, до изнеможения… Наверное, это пост-реакция на все, что произошло со мною за последние годы…
И еще – тревога за Вас. Вечная тревога, друг мой, – наверное, так будет всегда, даже если б мы были вместе. Вы можете рассмеяться, но я бы боялась отпустить Вас одного даже в булочную – так Вы умеете притягивать к себе часто недоброжелательное внимание посторонних… Слишком уж Вы – яркий человек, душа моя…И не умеете обходить углы и кочки.
И слава Богу, что Вы вот такой. Просто так много сейчас тех, кто эти самые углы не только обходит, но и предвидит, где они могут быть… чтоб даже близко к ним не подойти. Умные, серьёзные, предусмотрительные люди… Разумные и сдержанные, презирающие всяческие порывы и увлечения, а борьбу считающие глупостью – открытую борьбу с чем-то или кем-то. Вот интрига, хорошие закулисные игры – это да, это принимается… Тихо, интеллигентно…
Ох, душа моя…Свет души моей, вот Вы кто… И вот в эти самые ночные часы мне отчётливо видится, какой бывает тоска… Нет, не серая, как часто говорят. Она такая бежевая – этакой мохнатый бежевый зверёк, пыльный и сидящий в тёмном углу… Вот это – тоска…
А впрочем, всё хорошо, и я привыкаю к новым соседям, к своему дому, и очень не люблю из него уходить… Я, наверное, ерунду Вам написала, друг мой, но видите – просто тоскую по Вам. Мне так не хватает Вас и Вашего тепла рядом… Хотя я никогда этого не знала… Мне хочется вот так, тихо сидеть на полу рядом с диваном, обхватив колени руками, и смотреть на Вас, как Вы работаете, пишете, с кем-то говорите, и иногда оглядываясь на меня, ласково мне улыбаетесь… Вот и всё…
Грустное письмо написалось нынче, простите, милый друг! Это все оттого, что я по Вам тоскую…»
---------------------------------------
«... Душа моя, я на Рождество ездила в Кёльн, поэтому меня не было несколько дней – я Вас предупреждала об этом. Я поселилась в крохотной гостинице, совсем домашней, милой, в зарослях каких-то вечнозелёных кустов. У нас же нет снега сейчас, все газоны зелёные и полное впечатление, что нынче не Рождество, а весна...
Едва бросив вещи в номерe, я пошла бродить по городу, которого не знаю, и где говорят на языке, которого я не понимаю... От всего этого у меня было полное впечатление, что я попала в сказку...
Моросил мелкий дождик, когда я пришла к знаменитому собору. На тёмном ночном небе он высился, словно каменный водопад, и все фигуры, его украсившие, словно сбегали к подножию, а площадь перед ним сверкала от огней фонарей и рождественской иллюминации... И мокрые камни мостовой тоже сверкали, как драгоценные...
Конечно же, я зашла и на Рождественский базар, он шумел вокруг, и я была частью этой весёлой толпы, и мне тоже захотелось и конфет в ярких этикетках, и пряников – немецких, иных, чем в России, и даже кровяной колбасы.
Как же мне не хватало Вас, душа моя! Только представлю, как мы с Вами бродили бы тут, взявшись за руки – ладонь в ладонь – и улыбались друг другу среди всех этих шумных и весёлых людей, музыки из старой шарманки – настоящей, куда хозяин вставлял старинные бумажные карты, и она начинала новую мелодию...
А потом я обедала в том ресторанчике, за углом гостиницы. Никого не было в зале, и хозяин, толстый и весёлый, в клетчатой рубашке с платком на шее, сам подошёл ко мне, чтоб зажечь свечу на столе и принять заказ...
Повар в высоком колпаке принёс блюдо – и я растерялась: отбивная оказалась несоразмерной - она лежала от края до края большой тарелки, наполненной ещё и картофелем фри с капустой... И я, собрав все свои познания в немецком, испуганно сообщила ему: «Это слишком много для одной маленькой дамы!» Они оба стали хохотать, а потом принесли мне десерт – такой же здоровенный кусок яблочного штруделя с мороженым. И серьезно сказали мне, что надо съесть всё!
Забавный ресторанчик, куда время от времени заглядывали друзья хозяина, болтали с ним, здоровались со мной, сидели у стойки с кружкой пива – высокой, пенной... Было так уютно и тепло на душе, и совсем по-домашнему.
Ах, душа моя, я смотрела на тяжёлый стул напротив, и почти видела Вас там... через огонёк свечи посередине стола. Рождественские украшения, венки и цветы висели кругом, и музыкальная машина играла рождественский гимн... И Ваша улыбка была почти осязаемой в этот вечер...
Я тоскую о Вас, друг мой....
И ночью в отеле я закрывала глаза – и чувствовала Вас рядом.... Ваше тепло, Ваш нежный взгляд... Я уснула лишь к утру, и мне снились Ваши близкие глаза... Совсем близкие... и я тонула в них в моем странном сне... а Ваши руки держали меня крепко...
Наутро я почти с недоумением взглянула на соседнюю нетронутую подушку – так явно Вы были со мною рядом всю ночь... Как же я торопилась домой – к Вам... К Вашим письмам, которые – я знала – ждут меня в почтовом ящике... Словно Вы ждёте меня на пороге. Вы заполнили мою жизнь... Заполонили – так точнее...
И я счастлива этим пленом!»
----------------------------------
«И вот ночью написалось что-то… вот это сказка про Нас, скорее… Это не о любви, но о том, что… любви и тепла хотелось… О том, что могло быть, если... Я все же очень хочу верить в то, что Вы когда-либо приедете ко мне... Я знаю, как Вы умеете хотеть... и сносить все преграды, даже непреодолимые... И, наверное, так будет в один день... Хотя бы на день...
И сейчас я хочу Вам рассказать, что же я намечтала-надремала про НАС обоих, и за Нас обоих…»
СКАЗКА-ВОСПОМИНАНИЕ О НЕСЛУЧИВШЕМСЯ...
Он вышел в разноцветный, разноязыкий зал аэропорта - и сердце упало: её не было, никто не ждал его у входа... Оглянулся растерянно... Рядом кто-то обнимал кого-то, бежала по гладкому полу, оскальзываясь, белая собачка, тянувшая за собою седую старушку с чемоданом на колёсиках... Всё стало зыбким, как в странном сне, и совсем непонятно было теперь, как жить, если...
И вдруг... стремительным, летящим шагом к нему шла Она... и сияние её глаз ему навстречу заставляло оборачиваться даже занятых собою пассажиров и встречающих... Она храбро улыбнулась, стряхнула набегающую слезу... и прижалась виском к его плечу.
Дни перепутались в счастливом тумане, в вечной дымке этого странного города у моря, прорезанного линиями каналов, мостов и узких улиц. Запомнились обжигающим жаром горячих вафель на углу, в тумане летней ночи, запахом кофе из узкой двери кафе, шелестом прибоя в маленьком ресторанчике на дебаркадере...
Внезапными поцелуями за углом, под старинной аркой, где они совсем заблудились в старом средневековом городе. И удары волны в борт кораблика, на прогулке при свечах... совсем колдовской, потому что свечение красных огней на борту в ночи казалось мистическим предопределением, и не хватало лишь тени иезуита в длинном плаще и острой шляпе...
Мельничное колесо во дворе дома, уже сотни лет поднимающее воду в соседний канал, крохотное кафе под ним, где почти не слышно музыки из-за шума воды, запах вишневого пива - странного напитка изобретения местных умельцев... Дни – яркие и праздничные, как разноцветные бумажки – проскакивали стремительно, и каждый нёс открытия – себя и друга... И казалось уже совсем невозможным расстаться навсегда.
Что же случилось потом? А ничего... Ведь это уже совсем неважно, что могло произойти, потому что главным было познать Любовь, Нежность, Счастье – без границ и пределов.
Что потом? А потом случилась просто Жизнь, не разменная на будни...
---------------------------------------------------
Ночная Сказка
Каждый вечер встречались Они на своем звёздном мостике. Взявшись за руки, бродили они по Звёздному миру, по лунным дорожкам, полянам, полным цветов, слушали тишину... Сидели на скамеечках под ивами, и ветви склонялись до земли, скрывая Их даже от добрых взглядов.
Потому что как часто, искренне желая кому-то добра, люди не задумываются, а будет ли это добром и для другого... Мы часто встречаем в жизни тех, которые хорошо знают, как надо жить. Что хорошо, а что – плохо, что такое счастье и как достичь его.
Я всегда боялась этих людей: уверенных, знающих все обо всём, идущих по жизни, как по мощёной дороге, и несущих добро окружающим. Деятельное добро. Искренне, от души. Знаете, вот такие – энергичные, всегда доброжелательные и бодро-весёлые... Самые страшные люди...
Не задумываясь, они ломают чужие судьбы, меняют чью-то жизнь непоправимо, только оттого, что они знают твёрдо: так лучше! Вы встречали их на дороге жизни, правда? И терялись перед этой пустой, лучистой уверенностью... И сами чувствовали себя неловкими, неуверенными, словно глупели сразу, словно разом вот эта победная пустота забирала и жизненный опыт, и тонкость чувств, и ощущение полноты жизни... Становилось неловко за легкомыслие, за ненажитые блага, о которых как-то забывалось до сих пор. За глупости, чудесные, безрассудные мысли и поступки, на которые способен только тот, кто осмелился! Посмел жить так, как хочет Душа. Как нужно сердцу...
И опять я ушла от Них... Пусть побудут вместе, вдали от всех... Сейчас, когда Они, наконец, были рядом, всё стало возможным для Них. Воздух вокруг дрожал и переливался радугой от осязаемой нежности улыбок и прикосновений рук... Синяя птица касалась лиц крылом, звёзды падали в подставленную ладонь, словно снежинки зимой. И на звёздной поляне среди деревьев показался тот самый странный дом из сна – с колоннами, обвитыми плющом, с террасами, утопающими среди придуманных Ними цветов, каких не бывает в жизни... С балконами, по которым взбирались вьющиеся розы...
И запах, кружащий голову, сводящий с ума... Запах Сказки, Чуда... Запах Любви!
Мне часто снится этот Дом... которого не бывает. И крыльцо, старое, с каменными перилами, уцелевшими только с одной стороны. Облупившиеся от времени стены, где видны кирпичи сквозь слой потускневшей извёстки. Буйство зелени вокруг дома, заросшие дорожки, подступающие к окнам кусты сирени и жасмина. Гнездо дикого голубя на ёлке, выбившаяся из распахнутого окна на втором этаже белая занавеска, развеваемая ветром. Звуки рояля, так трогающие сердце в этот поздний час, словно плывущие над этой вот ночью, прозрачной и тихой.
Чьи-то руки бережно касаются клавиш, и кажется, что мелодия рождается под пальцами и постепенно замирает... чтобы вновь родиться и плыть над этим, замёршим от ожидания, садом, влажным и тихим... И Он рядом... слушает тишину, которая кажется ещё пронзительнее вот от плывущей мелодии... Дымок сигареты смешивается с запахом ночных цветов, пахнущих крайне одурманивающе. И уже невозможно понять, где явь, а где – придуманная Ними Сказка.
-----------------------------------------------------------------
Глава 18
Сергей присел на край кушетки. Долгожданный диагноз звучал, как приговор, что ошеломило более долгих лет неведения. В медицинской терминологии он был несведущ, врач популярно на пальцах объяснял, что и как. Необходима операция. Срочно. Иначе – потеря руки, а дальше только Богу известно, как оно сложится. Впрочем, операция тоже не панацея – она лишь необходимость, будущая гарантия эскулапов – «мы сделали всё возможное…» Две пули, попавшие в плечо ещё в Афгане, в далёком и почти забытом бою, напомнили о себе вновь.
Сергей не хотел писать Ольге о предстоящей операции. Боялся волновать. Берёг. Понимал только, что несколько недель его отсутствия обеспокоят Ольгу. Конечно, он мог пропадать на неделю, две, а потом извиняться за это в письмах. Нет, он извинялся самими письмами, их нежным и ласковым тоном – за длительное отсутствие и невнимание к любящей женщине. Но поиски приключений с почти гарантированным возвратом на круги своя не идут в сравнение с неизвестностью, которую таит в себе хирургическая операция. Врач, по крайней мере, честно признался, что «пятьдесят на пятьдесят». Конечно, это никак не подразумевало летальный исход, но…
Сергей открыл текстовый редактор. Всегда была привычка набирать письма там, а не в почтовом клиенте, дабы случайным нажатием не той клавиши не отправить письмо раньше срока. И воспринималось напечатанное как-то иначе – виделось сразу всё изложенное… Да, надо что-то написать. Написать так, чтобы Ольга ни о чём не догадалась, не стала волноваться.
«Родная моя!
Хочу сообщить радостную новость: наконец-то врачи нашли причину моих болевых ощущений и сразу предложили лечь в клинику на лечение. Конечно, я долго сопротивлялся, пытался выпросить амбулаторный курс, но разве наших врачей убедишь? Наверное, я им нужен для выполнения плана койко-мест, который не отменили ещё с советских времён. Ну что же, придётся полежать, понежиться, поплевать в потолок!
Есть только одно «но»: в клинике больным не дают доступ к интернету, да и домой не отпустят. Следовательно, всё это время я буду обходиться без Ваших нежных писем, что более всего удручает! Я знаю, что Вы будете писать мне, ну и я в долгу не останусь – дедовским способом стану марать бумагу, нанося на неё свои каракули, а потом даже переписывать не буду – просто отсканирую и пошлю Вам. Только предупреждаю, что пишу, как курица лапой, поэтому разобрать мой почерк крайне сложно. Нет, для Вас я буду стараться, вспомню уроки чистописания в начальных классах, но совсем не обещаю, что получится разборчиво!
Итак, завтра я пойду сдаваться людям в белых халатах – пусть лечат, авось не покалечат, а Вам желаю здоровья, прежде всего, а также не скучать по мне. Я ещё вернусь – и мы всё с Вами наверстаем! Обещаю.
Люблю Вас своей странной и страстной любовью,
искренне Ваш,
Сергей».
Он попытался за нарочито весёлым и беззаботным тоном письма скрыть тревогу – и увести Ольгу от подобных мыслей!
Ах, если бы он только знал, что родственные души всё чувствуют и понимают без слов! Она ведь всё знала ещё до письма, а оно только утвердило правоту её мыслей. Ольга была готова отдать все свои силы, забрать его боль себе – лишь бы любимый человек был! Был на этом свете, писал свои удивительные письма, любил её – по-своему, но открыто, искренне...
Конечно, и Сергей в глубине души понимал, что правду не утаишь, что его Ольга потому и Его, что они уже давно стали единым целым, монолитным организмом четвёртого измерения, недоступным пока для развитого человечества. Их отношения были выше любых земных. Стоило только абстрагироваться, оторваться от тщетной суеты, как земная привычная «трёхмерка» расширялась – и две с половиной тысячи километров сужались до расстояния прикосновения руки. Вот только выходить из этого состояния обратно – ох, как не хотелось! Каким мучительным был путь назад! Как хотелось крепко взять нежные Ольгины руки в свои, перетащить её за собой, в свой мир!
Но мир окраинной столичной общаги никак не вязался с образом Настоящей Женщины. Он был не для неё. И оставалось только наслаждаться короткими мимолётными встречами – и благодарить судьбу за такие подарки. Родство их душ усиливалось с каждой новой встречей, письмом... сила притяжения возрастала ежедневно в геометрической прогрессии – это и радовало, и пугало. Радовало ощущениями, пугало безысходностью. И в глубине души Сергей понимал, что Его Ольга во время операции незримо будет рядом, примет его боль, разделит с ним пополам. Самопожертвование в любви – это и есть проверка истинности чувств. В чувствах Ольги Сергей не сомневался ни на йоту.
Подготовительный предоперационный период занял три дня. Врачи торопились, поскольку счёт мог пойти даже не на дни – на часы. В операционную Сергей шёл сам, помощь пока не требовалась. Проходя по коридору, своим натренированным боковым зрением заметил в окне лёгкое движение, резко повернул голову – и встал, как вкопанный, увидев белую чайку… «Господи, откуда она взялась тут, эта чайка? – Невольно пронеслось в мозгу, – Так это… Она!» Утром, уже уходя, он включил компьютер – и в почте было единственное письмо. От Ольги.
«Я белой птицей буду рядом с Вами, Душа моя!.. Взмахом крыла сниму боль, принесу облегчение… Да спасет Вас Любовь моя!..»
Он зажмурился, помотал головой, словно сбрасывая с себя это наваждение… Ну не может этого быть!!! Открыл глаза – а птица так и летела в синем небе, и в движении сильных крыльев он прочитал: «Всё в порядке… Я с тобой, Жизнь моя!»
Пока пациента облачали в необходимые одеяния, он успел рассмотреть тех, в чьи руки отдавал свою судьбу, своё будущее. Лица скрывались за повязками, но по прищуру глаз было заметно, как медицинский персонал ободряюще улыбается ему. Сергей спокойно лёг на операционный стол и увидел приближающегося анестезиолога.
– Не боитесь? – спросил тот.
– Нисколько!
– Наркоз будет местный, поэтому останетесь в сознании. Операция займёт не более часа. Старайтесь не молчать, разговаривайте с нами, чтобы знать, что Вы в порядке.
– Док, а… петь можно? Я петь люблю!
– Петь? Пожалуй, нет. Стихи знаете? Читайте стихи!
Пока вводили анестезию и раскладывали инструменты, Сергей начал читать стихи. Он знал наизусть достаточно много стихотворений – выучил ещё в детстве, на память не жаловался, поэтому строчки летели легко и непринуждённо. Вот только что-то у хирургов пошло не так, операция затягивалась и наркоз постепенно иссяк. Новую дозу то ли нельзя было вводить, то ли все позабыли о ней, но от боли Сергей несколько раз терял сознание… Наконец, врач произнёс волшебные слова «Ну, вот и всё!», операция закончилась и Сергей, утомлённый пережитым, мгновенно заснул.
Очнулся он уже в палате. Зашёл врач.
– Ну, батенька, Вы и фрукт! Я бы сказал, тот ли ещё овощ!
– А что? – непонимающе спросил Сергей.
– Ха! Он ещё спрашивает! – воскликнул доктор. – Вы у меня – первый пациент, который полтора часа читал стихи! – И это на операционном столе. Правда… Даже не знаю, как сказать… В общем, теряя сознание, Вы, сударь мой, дико матерились. Теперь вся операционная бригада в совершенстве владеет словарным запасом старого корабельного боцмана… Но, к своей чести, приходя в себя, Вы продолжали читать стихи. Причём именно с того места, где обрывались… Знаете ли, ну и память у Вас!
--------------------------------------------------------------------
Глава 19
…Несколько месяцев от него не было вестей... совсем не было! Она слушала своё сердце – нет, он здесь... он жив! Тогда... что же тогда... Значит, он хочет быть один в минуты испытаний, трудностей... а ей остается лишь то время, когда всё ладно, благополучно... То есть Она Ему – только для праздника души, а в каждодневных испытаниях жизни он предпочитает идти один, налегке...
Потому что Любовь – это и груз, и ответственность за другого... Вот это испытание выдерживает не каждый... даже самый сильный человек... «Неужели так, – с болью и отчаянием думала Ольга, – тогда... тогда нет смысла ни в чём более...»
"Выходи за меня замуж. Я пылинке не дам на тебя сесть, от всего уберегу, слышишь?" – это написал ей старый друг, с которым не виделись много лет... Много, целую дюжину... Тем не менее Алексей вспомнил, нашел её. И написал эти строки...
От этих слов на неё пахнуло спокойной, обыденной и такой благополучной жизнью... которой никогда не было у неё. Со спокойными, день за днём годами, размеренными буднями, стряпнёй и хлопотами по дому, с выходными, когда вместе что-то можно посмотреть по телевизору, обмениваясь репликами и шутками по поводу современных программ на родине. С выездами к морю, к знакомым, даже просто и беспечно побродить по соседнему городку, держась за руки, вдыхая солёный ветер с моря, беззаботно дурачась. С ожиданием мужа с работы, с горячим обедом и запахом свежей выпечки по всей квартире, придающий тот особый уют дому, "домашность", которая делает самое скромное жилище приветливым и уютным.
Все эти картины так ясно пронеслись у нее перед глазами, что защемило сердце... Обычная жизнь, от которой она всегда бежала, пугаясь обыденности, вдруг встала перед ней в таком привлекательном, сердечном виде скромной и милой простоты жизни. Ясности жизни, когда знаешь, где ты, зачем, знаешь, что нужен тем, кто рядом. А рядом близкие, и они тоже нуждаются в тебе, твоей заботе, твоих руках, умеющих развести все проблемы... ну или хотя бы многие. «И ведь так можно было бы прожить всю жизнь!» – подумала она.
Да... прожить всю жизнь, и она не показалась бы обыденной, если б не одно «но» – прожить с единственным человеком на свете. С главным человеком твоей жизни. С Ним. Taк вот почему, оказывается, она всегда боялась этого вот застывшего уюта обыденности: потому что, если жить не с тем человеком, то это просто необходимость. Тянуть лямку, что называется. Выполнять обязанности жены, раз уж взяла на себя.
А от одной только мысли о несвободе в ней поднимался протест – душой, всем сердцем она не могла и не хотела, чтоб её жизнь превратилась в "отбытие обязанностей". И чувствовать себя связанной птицей, когда рядом дует ветер свободы и щекочет ноздри запах озона! Поэтому ни одному мужчине никогда не удавалось удержать её. И она жалела об этом, и сердилась на них, на этих недогадливых любовников; любой из них не понимал, не хотел понимать и видеть в ней главное: горячую душу, беспокойное сердце, нежность и страсть. Не дано им было разглядеть за фасадом привлекательной женщины её истинную глубину. Вполне хватало идущей рядом, привлекающей внимание встречных мужчин, что являлось предметом дополнительной гордости. Самим собой воспринималось умение вкусно стряпать, быть весёлой и остроумной. Этого им было достаточно. «Что же ещё тебе нужно?! – удивлялись они. – Я тебя ценю и люблю, ты красива и обаятельна, ты хорошая хозяйка».
У неё же от этого перечня достоинств, возведённых в прейскурант мужской инфантильности, сводило скулы от тоски и отчаяния… Есть понятия, которые объяснить невозможно. Человек либо подсознательно принимает их, либо этого ему не дано. Хорошо, что ничего не нужно объяснять Ему... Человеку, которого она и не видела никогда и увидит ли?.. Ничего нет между ними. Ни обстоятельств, ни отношений. Их просто не существует – есть некий суррогат, желаемое, которое так хочется принять за действительное. Иначе – девальвация всей твоей жизни. И всё, что прожито – зря...
---------------
И всё же... она впервые заколебалась. Особо ранили её такие естественно лёгкие упоминания Сергея о своей жизни. К примеру, o пирожках, которые он очень любил, утверждая, что так их может печь только одна женщина на свете... Обыденные и обычные подробности. Но с каждой мелкой деталью, вплоть до того, что вот сейчас кот прошёлся по клавиатуре, и напечаталась абракадабра... что пора прервать разговор и пойти готовить ужин… С каждой такой деталью в воображении возникали картинки спокойного быта, стабильного и прочного, но отдельного от неё...
И она снова и снова чувствовала... нет, даже не укол ревности, потому что ревновать можно к сопернице, к женщине... а не к его жизни, её укладу и тем дорогим мелочам, из которых она складывается. Которые кажутся такими привычными, даже скучными... до того момента, пока понимаешь, что это самое новое, нахлынувшее половодьем чувство, их разрушит и отнимет. И тогда он начинает их защищать – эти скучные мелочи и не мелочи, которые были с ним всю его неровную и долгую жизнь. И отказаться от них, оказывается, труднее, чем думал…
Как же часто говорят пустые люди, что вот "увел-увела" мужа-жену из семьи. И как они совсем не понимают, что это такое – порвать с привычными мелочами жизни, ставшими за годы естеством. И раз уж кто-то решился сделать это, значит, была трудная и кровавая борьба души…
Ольга... согласилась.
Но с оговоркой, как только уладит все дела с бумагами. Эта отсрочка казалась ей гарантией безопасности от опрометчивого решения. Алексей был счастлив. Он был готов ждать, гордился, ревниво поглядывая по сторонам; радовался, что его выбрала Настоящая Женщина. Он хотел участвовать в её жизни и обижался, когда она отказалась дать ему возможность прочитывать все письма на компьютере, заглядывать в почтовые ящики и наблюдать любое движение – души или руки, неважно. И скоро она почувствовала то, от чего ушла – рабство. Любовное, нежное, ревнивое рабство. Рабство, связывающее по рукам: шёлковая ли это верёвка, или грубый шнур, оказывается, не суть важно…
Неважно, какие эмоции руководили им, важнее то, что ему требовалось открыть всё, до последнего уголка. А если что-то не открывалось, то он искренне обижался, как ребёнок. Ольга ругала себя: «Да что же мне надо, в конце то концов! Что я все мечусь, не зная сама, что хочу. Ну, пусть он немного перехлёстывает через край, но ведь любит! Любит, как может. Вот он такой есть. И что же мне ещё надо – одинокой старости?" Но дни шли чередой, и ей казалось, что она задыхается от нехватки воздуха, ей просто нечем дышать...
Как же она обрадовалась, когда, наконец, у него закончился отпуск! Радовалась его отъезду. На расстоянии, с телефонными звонками, компьютерными разговорами, всё показалось проще и легче. И привлекательнее – будущая семейная жизнь, защищённая и спокойная, рядом с любящим ее человеком...
-------------------------------------------------
От Сергея по-прежнему не было известий. Пара коротких писем вначале, в которых он писал о послеоперационной депрессии и извинялся за то, что ему не хочется ни с кем говорить... «Вот и всё...» – без трепета подумала она. Как-то отрешённо и спокойно, и пустота в душе и в жизни показалась уже незыблемой...
Позвонил Лёша, снова развеселил ее болтовнёй, шутками и нежными словечками, которые он обожал придумывать – каждый раз разные. И она смеялась, и была рада. А в сердце была тоска...
Знаете, что такое тоска? Это такой пыльный зверёк в углу, и вовсе не серый, а бежевый. И он не уходит, как бы ни гнали его...
А через месяц от Сергея пришла коротенькая записка: «Я всё знаю. Думаете, почему я не сплю уже неделю... И всё-таки, Вы – будете... Даже если не напишете мне более ни строчки... Даже если никогда более я Вас не увижу... Я буду знать, что Вы – есть, и это главное... То, что согреет мне сердце...»
Откуда, как он мог узнать?..
-----------------------------------------------------------------
Бессонная ночь была длинной, безлунной... Она ходила и ходила по комнатам... словно не узнавая своего дома... И думала, думала... Наконец, решившись, подошла к телефону. Алексей взял трубку сразу, точно ждал этого ночного звонка: «Что случилось?!» – « Прости, я не могу быть твоей женой. Никогда. Думала, смогу, принуждала себя... Но так нельзя. Я снова сама строю несчастье своей жизни... и не только своей. Твоей тоже. Прости... НЕТ!»
Он помолчал... «Ты все еще любишь его?» – «Да...», – донеслось до него после тихой паузы... – « ДА! ДА! ДА!»...
Из трубки уже давно доносились короткие гудки, а она повторяла одно это слово, и слёзы бежали по ее щекам... Облегчение и счастье – вот что Ольга чувствовала... Потому что притворством и ложью были все эти последние месяцы... Фальшью.
А Настоящее – вот оно... И пусть будет так!
-------------------------------------
«Душа моя, дорогой мой друг...
Я часто смотрю теперь на свой портрет, тот самый... Сердце дрогнет каждый раз при взгляде на нeго, потому что я вижу... и знаю... с какой нежностью он написан. Она в каждом движении руки Вашей, в красках и во взгляде с картины... Это я... да, но я – какой я могла бы быть с Вами рядом... Если бы... Не та, глупая, слабая и грешная женщина, которая пишет Вам вот все эти сумасшедшие письма.. и плачет ночами от невозможности что-то изменить, от тоски и боли за Вас... от дум о Вас... и невозможности полной от этого уйти... Никуда и никогда.
Я снова и снова слушаю «Молитву» Бочелли... Как тогда, когда вы попали в больницу и я не спала ночами, молилась и плакала перед иконами, просила Господа только об одном: взять мою жизнь, никому не нужную, в том числе и мне самой, взамен, и
дать вам жить... Сергей, моя мечта и сумасшедшая Любовь... которую я придумала, и
которой я поклоняюсь... Перед которой я бессильна сама... от которой невозможно уйти, и которая умрёт, наверное, вместе со мной... Как бы я ни пыталась уйти от нее... от себя... Как бы ни старалась себя обмануть...
Я никогда не смогу уйти от Вас… Жизнь моя, моя прекрасная недостижимая мечта, мое горе и радость… моя Жизнь... Та Жизнь, которая не прожита, потому что не было Вас в ней... та, которая должна быть... И которoй не может быть... потому что невозможно быть с Вами... Моя вечная тоска, моё счастье...
Да хранит вас всегда и всюду моя Любовь к Вам, моя бесконечная Нежность... Да благословит Вас Бог за слёзы, с которыми я к Вам пишу, за то, что я так счастлива... и так несчастна... За этот год жизни, настоящей, что вы мне подарили...
Благослови Вас Бог... Душа моя... За всё. За Вас. И даже за то, что Вас нет и не было со мною никогда... и не будет... Потому что... у Вас своя жизнь. Своя... А я прошла рядом... Но я готова снова и снова на коленях благодарить Вас, прекрасный мой!..
За всё... И за то, что сейчас я со слезами целую Ваши любимые руки... ресницы... И говорю Вам – Прекрасный мой...
Да хранит вас Любовь моя!»
Глава 20
Известие было неожиданным и страшным... Вокруг внезапно потемнело... дыхания не хватало... Всё... Неужели... Но когда первое потрясение прошло, Ольга прислушалась к себе и с недоумением поняла, что у нее нет чувства фатальности, безысходности... Нет. Нет ощущения того, что он ушёл из этого мира...
Она всегда умела чувствовать Его. Просто, спрашивая у души своей: всё ли ладно с ним, как он? И тишина была ответом или беспокойство, словно ветерок веял, и она знала – это о Нём. А сейчас – нет. Ничего, ни тревоги, ни волнения... Она никогда не говорила никому – даже Ему – об этой своей мистической способности чувствовать близкого человека на расстоянии... Только знала, что может...
Ольга села к компьютеру и написала ответ:
«Здравствуйте!
Благодарю Вас за письмо. Но позвольте сказать, что я не верю! Слышите? Не верю в то, что его нет более... И никогда не поверю... Я буду ждать Его – ждать всегда! И письма ему будут по-прежнему лежать в его почтовом ящике. Каждый день. Потому что люблю и буду любить, пока жива.
Прощайте, и прости Вас Бог!
Я».
Он прочитал эти строки и сердце заболело... Он так хотел бы послать ей хоть весточку, но… как сказать ей, что он теперь просто инвалид... и никогда не оправится... Сергею хотелось уберечь её от лишней боли... Он понимал: Ольга приедет тотчас же, если узнает о нём всё... И не уйдёт. Вот только... Нет, пусть она будет счастливее… без него... Потоскует, поплачет, и станет жить спокойно и счастливо, не обременённая грузом безнадежно больного инвалида рядом...
А он... Что он? Он всё вынесет – один...
«Душа моя, друг мой!
Вот уже много месяцев прошло с тех пор, как вы покинули меня... И ничего не изменилось в моём сердце. Всё так же – там Вы. И только Вы. Я ищу Вас в каждом новом посетителе на сайте, в каждом посте. Вижу в прохожих на улице... Наверное, это сумасшествие. Но я уже не могу иначе.
Я Вас люблю...»
-----------------------------------------------
«Бесконечная Любовь моя, Жизнь моя, моя Душа...
Не могу... Не могу и не хочу верить, что никогда более не услышу от Вас «Душa моя… Жизнь моя...» Я могу сколько угодно уходить в повседневные дела, в мысли о чём-то другом, заниматься чем-то, и даже делать что-то... Но всё это – словно не всерьёз... словно, игра... Словно, я ищу, чем занять себя, пока не вёрнетесь Вы...И наступит самое главное время в жизни. Никогда не думала, что все эти выражения – правда: я умираю от тоски по Вам, Душа моя...
Моя бесконечная Нежность...»
--------------------------------------------
«До помрачения рассудка, до слёз и боли - невозможно без Вас... Я разговариваю, смеюсь и обсуждаю что-то, а потом – одно слово рванёт моё сердце... которое Вы мне говорили, либо говорила Вам я... И всё... День меркнет... и я снова, как тогда, неделями сидела, уткнув лицо в ладони... и плакала... И повторяла только Ваше имя... И сейчас... снова и снова.
Никогда не уйдет эта боль. Как никогда не уйдет Любовь к Вам...»
-------------------------------------------
«…А вчера вечером я стояла на балконе, и думала о Вас. Думала... конечно же, нет. Я чувствовала Вас рядом. Смотрела на наш мостик, звёздный... как всегда, в 11 вечера. Как всегда ждала Вас... И подумала, а какое бы сейчас желание я загадала, если б упала звезда... Вы знаете, какое...
И звезда упала! Впервые в жизни я увидела, как падает звезда, летит плавно и быстро, и исчезает в один миг... Пусть сбудется...
Мечта моя, моя бесконечная Нежность...»
------------------------------------------
СКАЗКА ОЖИДАНИЯ…
Однажды...
Ведь все сказки всегда так начинаются, правда? Однажды случилось так, что Он не пришёл на мостик в обычный час. И завтра... снова его там нe было. Тревожный ветерок проносился между звёздами, но нигде не было Его... Она ждала каждый вечер, в 11, как всегда. Волновалась, думала разное... да. Но сердцем, душою – чувствовала – Он Есть.
Дни шли за днями, прошли месяцы... Всё так же стоял звёздный мостик, ведь художник придумал его из самого крепкого лунного камня, на века и столетия Любви.
Всё так же цвели анютины глазки на звёздных полянах, и белые розы не раскрывались, ожидая Его возвращения. Весь звёздный мир ждал Его. И, как это всегда бывает, неожиданно, когда Oна снова собиралась идти вечером на лунный мостик, выбирая самый красивый наряд: как всегда, чтоб встретить Его... И вот тогда раздался звонок в двери, тихий... неожиданный. Она отворила – и сердце зашлось... Она стояла, прижав руки к груди так крепко, словно сердце собиралось выскочить, и смотрела... смотрела на того, кто был перед нею...
© Copyright: Васильева Ольга, 2012
Серия сообщений "Васильева Ольга":
Часть 1 - Так всегда случаются все самые важные вещи: однажды… (2010 год)
Часть 2 - Так всегда случаются все самые важные вещи: однажды…(2010 год) (продолжение)
Часть 3 - Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев (2012 год) (1 - 7 главы)
Часть 4 - Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев (2012 год) (8 - 14 главы)
Часть 5 - Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев (2012 год) (15 - 20 главы)
Часть 6 - Я Вас дождусь...