Без заголовка
01-01-2016 19:38
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Это цитата сообщения Галина_Германовна Оригинальное сообщение
Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев (2012 год) (1 - 7 главы)
«Душа моя, друг мой!
Я сегодня снова стояла на балконе, смотрела на тёмное небо, на звёзды, на Большую Медведицу. Там где-то все еще стоит наш с вами звёздный мостик... И я стою на нём каждый вечер, ровно в 11. Как и тогда, с вами.
Стою, облокотившись о перила каменного мостика, смотрю в звёздную реку под ним. Мириады звёзд проплывают мимо в речном потоке. Пышно цветут придуманные нами цветы на полянах, летают цветные птицы. Сиреневые туманы не растаяли. Вот только Вас здесь больше нет...
И лица Любви более не видно сквозь звёздные облака.
И я вспоминаю, как же это все случилось с нами, со мной...»
Имена здесь чужие, придуманные письма и события. А мысли, чувства наши – настоящие. Которые случились на самом деле.
Глава вступительная
Ровное пламя свечки, менявшее свой цвет от бледно-розового до ярко-оранжевого, неудержимо стремилось вверх. Лёгкое потрескивание огарка, разбрызгивающего в окружающее пространство мелкие капли стеарина, не пугало, не отвлекало от мыслей. Слабая дрожь пламени, непродолжительные вспыхивания и угасания создавали спектакль теней – без сценария и режиссуры – и тем красивый и мистический.
Он сидел за столом и смотрел на свечу. Подбородок лежал на скрещенных в замок пальцах рук, что создавало надёжную точку опоры для головы и тела. Он любил сидеть и смотреть на огонь, на невесомое пламя. Так продолжалось несколько секунд, а потом глаза теряли концентрацию на нужной точке и неведомая сила уводила за мерцающее пламя, за границы сознания, за пределы пространственно-временного континуума. Это позволяло отрешиться от всего, принять забвение и сосредоточиться на собственных мыслях. Так лучше думалось – и он использовал это в особенных случаях, когда было уже совсем невмоготу.
Мысли нельзя построить, как солдат на плацу. Они всегда хаотичны, стремятся перебить друг друга, часто подбрасывают мозгу такие нелепицы, от которых становится смешно и грустно. В их броуновском движении нет логики – только спор, призванный либо родить истину, либо убить её окончательно. Порой в голове зарождается такое, за что лучше сразу изолировать, как серийного маньяка. И крайне редко мысли обретают некую стройность и плавно подталкивают к единственно верному решению…
Ну ладно, фирма закрылась. Да мало ли их было, фирм-однодневок, создаваемых во благо и исчезнувших в никуда? Благими намерениями дорога в ад вымощена – вот только кому она предназначена, эта дорога? Тому, кто мостит? Вряд ли. Он давно крупный куш перевёл в оффшор, сам парит ласты на Мальдивах или Канарах. Его разыскивают, но как водится, не найдут – всё схвачено, за всё заплачено. А твою неполученную зарплату за шесть месяцев никто не компенсирует, посочувствуют разве что… Хуже другое. Хуже, что с новой работой затык.
Российская провинция живёт по своим закоренелым устоям. Крупный чиновник считает себя удельным князем и приятелем бога. Бога денег, бога власти – да любого божка, созданного людской корыстью. Мелкий чиновник мечтает стать крупным и гребёт под себя всё, что можно. Любой работодатель «отстёгивает» этой властвующей мелочи «бабки» и срывает зло на подчинённых. Это – диалектика российской демократии. Скорее, дерьмократии. Приём на работу здесь осуществляется по-старинке, с потенциальным работником беседует сам начальник. Паспорт, военный билет, трудовая книжка, плюс ещё несколько справок и документов – неси на собеседование всё, потому что чего-то будет недоставать, в чём-то найдётся изъян. Человек, получивший работу, на седьмом небе от счастья, даже осознавая, что эта работа станет каторгой.
Военный билет. Его ни выбросить, ни потерять. Он директору даром не нужен, но тот считает своим долгом заглянуть в него. А в нём – боевая биография, твоя гордость, о которой страна слагает песни и дифирамбы, а для начальника это – тёмное пятно в твоей жизни. Почему? Да потому, что вы все с войны приходите контуженными, по вам «психушка» плачет. Ну и что? А вдруг ты на работе напьёшься и буянить начнёшь? Убьёшь нечаянно кого-то? Мне эти проблемы с тобой не нужны. Я тебя туда не посылал.
…Как же ему хотелось после этих слов, услышанных неоднократно в разных вариантах, но в одном контексте, набить эту сытую самодовольную морду! Морду, которая вершит чужие судьбы единым махом, не вдаваясь в подробности. Ан нет, сдерживался, мысленно убеждая себя, что найдёт работу в другом месте. Сейчас легче, чем перед Чечнёй, потому что нет семьи. Семья растворилась в небытие, под грузом придуманных женою проблем.
Сейчас можно прокормиться случайными заработками, что-то погрузив-разгрузив в компании алкашей, получить скромные гроши и уйти, несмотря на протесты подельников «а обмыть?». Сколько раз ему предлагали заглушить горе водкой – мол, «выпей, легче станет». Зачем? Надолго ли станет легче, если спустя время добавится ещё одна боль – похмельная. Он никогда не понимал, зачем пьют водку. Как можно пить жидкость с резким запахом и неприятно горьким вкусом? Ну ладно, ребята пили на войне – это хоть как-то снимало стресс, но в мирной жизни-то она зачем? Проблемы с ней не решишь, а за подаренное накануне веселье оплачиваешь кредит тяжёлым синдромом. Прав Чехов, сто раз прав – воистину добровольное сумасшествие…
Тонкая свеча догорела и погасла. Сизый едкий дымок неприятно пощекотал нос, вывел из невольного оцепенения. Хватит на сегодня тягостных раздумий, хватит осознанной внутренней боли. Надо отвлечься. Он сел за компьютер, включил «Адажио» Томаза Альбинони – музыка раскрепостила сведённые мышцы, затрепетала морской волной, подхватила измученную душу и понесла куда-то ввысь, подальше от мирской суеты. Эта музыка о любви – настоящей и чуточку неземной, - она дарила надежду на внезапную встречу с Той, что предназначена тебе свыше. Подумалось – вот настоящая музыка, которой не суждено затеряться в вечности. Не то что нынешние «звёзды», которые раскручиваются и исчезают в считанные годы. Мелькнула озорная мысль, а кто раскрутил Альбинони? Невольная шутка, впервые за долгие напряжённые дни, заставила улыбнуться, он набрал в Гугле: «Кто раскрутил Альбинони?» Первая ссылка долго не открывалась, зато вторая привела на форум, на авторскую статью под ником oolga50. Он начал поверхностно читать, как читал все новости интернета, но заложенный смысл заставил вчитываться – и чем дальше, тем острее он чувствовал, насколько автор статьи отразил и его мнение об этом адажио. Возникло ощущение, что этот человек давно и хорошо знаком, что думает и чувствует точно так же, как и он сам. Особенно поразило мнение, что ошибочно считать эту музыку похоронной – его и самого бесило, когда оркестр на кладбище фальшиво играл Альбинони, отчего тот, неверное, переворачивался в гробу. Для траурной процессии нет ничего лучше Фредерика Шопена…
Рассказывать о Томазо Альбинони, я думаю, нет необходимости. А вот о чем бы мне хотелось сказать. Есть у Альбинони всем печально известное произведение Adagio in G minor for Strings and Orgaн.
Почему печально известное? Потому что его исполняют на похоронах различных деятелей, и оно стало чем-то вроде фирменного знака крематория. К сожалению. Потому что это не так.
Вслушайтесь в эту мелодию. Она говорит не о тоске, потере, безысходности.
Это музыка Любви, огромной, без границ и сомнений, о Нежности, настоящей, той самой, что переполняет сердце.
О том, что хочется жизнь отдать за Любовь...и жаль лишь, что так мало можно отдать, и светлая грусть в ней - об этом...
Не о потерях она - о Единении, столь глубоком, что становится страшно.
И о том, что Любовь - трагедия потери себя. Чтобы обрести - Нас...
Вот... И очень...очень хочу, чтобы и вы восприняли ее иначе, чем только официальный погребальный гимн.
Проникшись странным чувством, он открыл текстовый редактор и выплеснул поток мыслей на чистый лист. Перечитал и понял, что получилось письмо – и оно адресовано oolga50, такой неизвестной и знакомой Ольге О. Набрав вверху обращение «Здравствуйте, дорогая Ольга!», он скопировал содержимое письма и отправил его на личный e-mail автора…
Глава 1
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Это цитата сообщения Галина_Германовна Оригинальное сообщение
Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев (2012 год) (1 - 7 главы)
"Знаете, что такое тоска? Это такой пыльный зверёк в углу, и вовсе не серый,
а бежевый. И он не уходит, как бы ни гнали его.."
Максименко Александр - Прикосновение
Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев
ЭТА КНИГА БЫЛА НАПИСАНА МНОЮ В СОАВТОРСТВЕ С МОИМ ДРУГОМ ВАДИМОМ МУРАВЬЕВЫМ.
ЭТО БЫЛО СТРАННОЕ СОАВТОРСТВО - ДВУХ ЛЮДЕЙ, НИКОГДА В ЖИЗНИ ДРУГ ДРУГА НЕ ВСТРЕЧАВШИХ.
НО,ТАК СЛУЧИЛОСЬ - ВСТРЕТИЛИСЬ В ИНТЕРНЕТЕ И НАПИСАЛАСЬ ВОТ ЭТА КНИГА. ВОЗМОЖНО, БУДЕТ ПРОДОЛЖЕНИЕ - ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, МЫ ДУМАЕМ ОБ ЭТОМ.
ОНА БЫЛА ОПУБЛИКОВАНА В МОСКВЕ, ИЗДАНА В ВИДЕ АУДИОКНИГИ - ДИАЛОГА ДВОИХ, С АВТОРСКИМИ ПЕСНЯМИ ВАДИМА МУРАВЬЕВА.
АУДИОКНИГУ МОЖНО СКАЧАТЬ И ПОСЛУШАТЬ У МЕНЯ НА САЙТЕ:http://olga50.podfm.ru/?mode=lents
О ЧЕМ ОНА? О ЖИЗНИ. О ЛЮБВИ. И - НЕМНОГО - О САМИХ АВТОРАХ.
...Наверное, в душе каждого живёт надежда на встречу с тем единственным человеком, 'половинкой'. Пожалуй, настоящее счастье дано не каждому, далеко не все находят её, свою половину. Мир знает немало судеб, описанных в литературе,чья любовь кажется неземной, нереальной. Эта книга - о такой любви. О любви двух человек, разделённых тысячами километров и государственными границами, но связанных навечно тонкой ниточкой интернета. Она - типичная представительница старой петербуржской интеллигенции, 'дама с потёртой судьбой', он - бывший боец спецназа, 'рекс', ищущий себя в мирной жизни в разных ипостасях - от докера до журналиста; казалось бы, что может быть общего между ними?. Суждено ли им встретиться однажды, или чувства так и останутся виртуальными?
ЭТО БЫЛО СТРАННОЕ СОАВТОРСТВО - ДВУХ ЛЮДЕЙ, НИКОГДА В ЖИЗНИ ДРУГ ДРУГА НЕ ВСТРЕЧАВШИХ.
НО,ТАК СЛУЧИЛОСЬ - ВСТРЕТИЛИСЬ В ИНТЕРНЕТЕ И НАПИСАЛАСЬ ВОТ ЭТА КНИГА. ВОЗМОЖНО, БУДЕТ ПРОДОЛЖЕНИЕ - ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, МЫ ДУМАЕМ ОБ ЭТОМ.
ОНА БЫЛА ОПУБЛИКОВАНА В МОСКВЕ, ИЗДАНА В ВИДЕ АУДИОКНИГИ - ДИАЛОГА ДВОИХ, С АВТОРСКИМИ ПЕСНЯМИ ВАДИМА МУРАВЬЕВА.
АУДИОКНИГУ МОЖНО СКАЧАТЬ И ПОСЛУШАТЬ У МЕНЯ НА САЙТЕ:http://olga50.podfm.ru/?mode=lents
О ЧЕМ ОНА? О ЖИЗНИ. О ЛЮБВИ. И - НЕМНОГО - О САМИХ АВТОРАХ.
...Наверное, в душе каждого живёт надежда на встречу с тем единственным человеком, 'половинкой'. Пожалуй, настоящее счастье дано не каждому, далеко не все находят её, свою половину. Мир знает немало судеб, описанных в литературе,чья любовь кажется неземной, нереальной. Эта книга - о такой любви. О любви двух человек, разделённых тысячами километров и государственными границами, но связанных навечно тонкой ниточкой интернета. Она - типичная представительница старой петербуржской интеллигенции, 'дама с потёртой судьбой', он - бывший боец спецназа, 'рекс', ищущий себя в мирной жизни в разных ипостасях - от докера до журналиста; казалось бы, что может быть общего между ними?. Суждено ли им встретиться однажды, или чувства так и останутся виртуальными?
«Душа моя, друг мой!
Я сегодня снова стояла на балконе, смотрела на тёмное небо, на звёзды, на Большую Медведицу. Там где-то все еще стоит наш с вами звёздный мостик... И я стою на нём каждый вечер, ровно в 11. Как и тогда, с вами.
Стою, облокотившись о перила каменного мостика, смотрю в звёздную реку под ним. Мириады звёзд проплывают мимо в речном потоке. Пышно цветут придуманные нами цветы на полянах, летают цветные птицы. Сиреневые туманы не растаяли. Вот только Вас здесь больше нет...
И лица Любви более не видно сквозь звёздные облака.
И я вспоминаю, как же это все случилось с нами, со мной...»
Имена здесь чужие, придуманные письма и события. А мысли, чувства наши – настоящие. Которые случились на самом деле.
Глава вступительная
Ровное пламя свечки, менявшее свой цвет от бледно-розового до ярко-оранжевого, неудержимо стремилось вверх. Лёгкое потрескивание огарка, разбрызгивающего в окружающее пространство мелкие капли стеарина, не пугало, не отвлекало от мыслей. Слабая дрожь пламени, непродолжительные вспыхивания и угасания создавали спектакль теней – без сценария и режиссуры – и тем красивый и мистический.
Он сидел за столом и смотрел на свечу. Подбородок лежал на скрещенных в замок пальцах рук, что создавало надёжную точку опоры для головы и тела. Он любил сидеть и смотреть на огонь, на невесомое пламя. Так продолжалось несколько секунд, а потом глаза теряли концентрацию на нужной точке и неведомая сила уводила за мерцающее пламя, за границы сознания, за пределы пространственно-временного континуума. Это позволяло отрешиться от всего, принять забвение и сосредоточиться на собственных мыслях. Так лучше думалось – и он использовал это в особенных случаях, когда было уже совсем невмоготу.
Мысли нельзя построить, как солдат на плацу. Они всегда хаотичны, стремятся перебить друг друга, часто подбрасывают мозгу такие нелепицы, от которых становится смешно и грустно. В их броуновском движении нет логики – только спор, призванный либо родить истину, либо убить её окончательно. Порой в голове зарождается такое, за что лучше сразу изолировать, как серийного маньяка. И крайне редко мысли обретают некую стройность и плавно подталкивают к единственно верному решению…
Ну ладно, фирма закрылась. Да мало ли их было, фирм-однодневок, создаваемых во благо и исчезнувших в никуда? Благими намерениями дорога в ад вымощена – вот только кому она предназначена, эта дорога? Тому, кто мостит? Вряд ли. Он давно крупный куш перевёл в оффшор, сам парит ласты на Мальдивах или Канарах. Его разыскивают, но как водится, не найдут – всё схвачено, за всё заплачено. А твою неполученную зарплату за шесть месяцев никто не компенсирует, посочувствуют разве что… Хуже другое. Хуже, что с новой работой затык.
Российская провинция живёт по своим закоренелым устоям. Крупный чиновник считает себя удельным князем и приятелем бога. Бога денег, бога власти – да любого божка, созданного людской корыстью. Мелкий чиновник мечтает стать крупным и гребёт под себя всё, что можно. Любой работодатель «отстёгивает» этой властвующей мелочи «бабки» и срывает зло на подчинённых. Это – диалектика российской демократии. Скорее, дерьмократии. Приём на работу здесь осуществляется по-старинке, с потенциальным работником беседует сам начальник. Паспорт, военный билет, трудовая книжка, плюс ещё несколько справок и документов – неси на собеседование всё, потому что чего-то будет недоставать, в чём-то найдётся изъян. Человек, получивший работу, на седьмом небе от счастья, даже осознавая, что эта работа станет каторгой.
Военный билет. Его ни выбросить, ни потерять. Он директору даром не нужен, но тот считает своим долгом заглянуть в него. А в нём – боевая биография, твоя гордость, о которой страна слагает песни и дифирамбы, а для начальника это – тёмное пятно в твоей жизни. Почему? Да потому, что вы все с войны приходите контуженными, по вам «психушка» плачет. Ну и что? А вдруг ты на работе напьёшься и буянить начнёшь? Убьёшь нечаянно кого-то? Мне эти проблемы с тобой не нужны. Я тебя туда не посылал.
…Как же ему хотелось после этих слов, услышанных неоднократно в разных вариантах, но в одном контексте, набить эту сытую самодовольную морду! Морду, которая вершит чужие судьбы единым махом, не вдаваясь в подробности. Ан нет, сдерживался, мысленно убеждая себя, что найдёт работу в другом месте. Сейчас легче, чем перед Чечнёй, потому что нет семьи. Семья растворилась в небытие, под грузом придуманных женою проблем.
Сейчас можно прокормиться случайными заработками, что-то погрузив-разгрузив в компании алкашей, получить скромные гроши и уйти, несмотря на протесты подельников «а обмыть?». Сколько раз ему предлагали заглушить горе водкой – мол, «выпей, легче станет». Зачем? Надолго ли станет легче, если спустя время добавится ещё одна боль – похмельная. Он никогда не понимал, зачем пьют водку. Как можно пить жидкость с резким запахом и неприятно горьким вкусом? Ну ладно, ребята пили на войне – это хоть как-то снимало стресс, но в мирной жизни-то она зачем? Проблемы с ней не решишь, а за подаренное накануне веселье оплачиваешь кредит тяжёлым синдромом. Прав Чехов, сто раз прав – воистину добровольное сумасшествие…
Тонкая свеча догорела и погасла. Сизый едкий дымок неприятно пощекотал нос, вывел из невольного оцепенения. Хватит на сегодня тягостных раздумий, хватит осознанной внутренней боли. Надо отвлечься. Он сел за компьютер, включил «Адажио» Томаза Альбинони – музыка раскрепостила сведённые мышцы, затрепетала морской волной, подхватила измученную душу и понесла куда-то ввысь, подальше от мирской суеты. Эта музыка о любви – настоящей и чуточку неземной, - она дарила надежду на внезапную встречу с Той, что предназначена тебе свыше. Подумалось – вот настоящая музыка, которой не суждено затеряться в вечности. Не то что нынешние «звёзды», которые раскручиваются и исчезают в считанные годы. Мелькнула озорная мысль, а кто раскрутил Альбинони? Невольная шутка, впервые за долгие напряжённые дни, заставила улыбнуться, он набрал в Гугле: «Кто раскрутил Альбинони?» Первая ссылка долго не открывалась, зато вторая привела на форум, на авторскую статью под ником oolga50. Он начал поверхностно читать, как читал все новости интернета, но заложенный смысл заставил вчитываться – и чем дальше, тем острее он чувствовал, насколько автор статьи отразил и его мнение об этом адажио. Возникло ощущение, что этот человек давно и хорошо знаком, что думает и чувствует точно так же, как и он сам. Особенно поразило мнение, что ошибочно считать эту музыку похоронной – его и самого бесило, когда оркестр на кладбище фальшиво играл Альбинони, отчего тот, неверное, переворачивался в гробу. Для траурной процессии нет ничего лучше Фредерика Шопена…
Рассказывать о Томазо Альбинони, я думаю, нет необходимости. А вот о чем бы мне хотелось сказать. Есть у Альбинони всем печально известное произведение Adagio in G minor for Strings and Orgaн.
Почему печально известное? Потому что его исполняют на похоронах различных деятелей, и оно стало чем-то вроде фирменного знака крематория. К сожалению. Потому что это не так.
Вслушайтесь в эту мелодию. Она говорит не о тоске, потере, безысходности.
Это музыка Любви, огромной, без границ и сомнений, о Нежности, настоящей, той самой, что переполняет сердце.
О том, что хочется жизнь отдать за Любовь...и жаль лишь, что так мало можно отдать, и светлая грусть в ней - об этом...
Не о потерях она - о Единении, столь глубоком, что становится страшно.
И о том, что Любовь - трагедия потери себя. Чтобы обрести - Нас...
Вот... И очень...очень хочу, чтобы и вы восприняли ее иначе, чем только официальный погребальный гимн.
Проникшись странным чувством, он открыл текстовый редактор и выплеснул поток мыслей на чистый лист. Перечитал и понял, что получилось письмо – и оно адресовано oolga50, такой неизвестной и знакомой Ольге О. Набрав вверху обращение «Здравствуйте, дорогая Ольга!», он скопировал содержимое письма и отправил его на личный e-mail автора…
Глава 1
– А я сказал, убирайся завтра же!
Скрипучий голос бывшего мужа поднялся до самой высокой нотки, что означало крайнее раздражение. Ольга почувствовала, что щёки стали мокрыми, и рассердилась на себя: сто раз давалa себе слово не плакать перед ним, и снова не выдержала.
– Мы с тобой уже говорили и не раз об этом. Скажи, чтo ты хочешь, чтоб я сделала? Пока не будут готовы бумаги, мне никуда не деться.
– А меня это не касается! Езжай обратно в свою Россию! Там тебе самое место.
– И об этом мы говорили, - призывая на помощь всю свою выдержку, проговорила Ольга. – И ты прекрасно знаешь, что ты не можешь меня выгнать, и что обратно меня просто вселят с полицией. А что касается России - ты тоже прекрасно знаешь, что мне некуда ехать, там у меня за те годы, что я прожила с тобой, не осталось никого и ничего.
– Ах, так ты мне угрожать полицией будешь?! Вот взял бы нож и заставил тебя замолчать... ну неужели непонятно, что ты меня раздражаешь! Не говори ничего, сиди там, у компьютера и не смей оборачиваться! Не смотри сюда!
Ольга послушно сгорбилась у компьютера. Всё, на сегодня спектакль закончен. Сначала она пыталась понять, чего он хочет, устраивая каждый день это представление. Все нюансы сто раз оговорены после развода – и он всё знает лучше, чем она, после консультаций с адвокатами. А потом поняла: да он просто скучает, сидя целыми днями дома один на один с ней. И вид ее слез вызывает в нем что-то вроде злобного удовлетворения.
"Интересно, как он будет развлекаться, когда я отсюда уйду....Боже, неужели же придет это время!"- подумала она.
Пальцы c привычной осторожноcтью нажимали клавиши компьютера: муж требовал, чтоб она не раздражала его звуками печатания на клавиатуре. И она научилась осторожно и мягко нажимать на клавиши, почти беззвучно. Так, в ящике письмо от подруги – она уже не пытается писать кириллицей, с тех пор, как муж перевел при помощи онлайн-переводчика одно из ее писем и прочитал о себе. И это привело его в такое бешенство, что он запретил переписку с Ириной. Письмо с музыкального сайта, где она на прошлой неделе поместила свою статью об Альбинони: мужа не было дома два часа, к счастью, можно было спокойно написать, что хотела. Это потом, позже, на свободе прочту, когда одна останусь. Скорее всего, ночью. Бессонница уже стала привычной и даже желанной – никого нет в гостиной, за тёмными окнами видны разноцветные головки роз в свете садовых фонарей, тихо так, что слышен стук собственного сердца...
Как я полюбила тишину, одиночество... Какая блажь – ведь когда-то я так боялась этого одиночества, что вот так, очертя голову, вылетела замуж за него, того, кто сейчас с видом оскорбленной статуи сидит там, в глубоком старинном кресле и не спускает с нее глаз...
Так...а это что? Ответ на письмо в "Красный крест". "...по результатам тестирования, к сожалению, мы можем заключить, что Вы не подходите для данной работы. С Вашего позволения, мы сохраним Ваши данные и, в случае открытия подходящей вакансии, установим с Вами контакт. Благодарим…" и пр. Ну вот и...
Муж хихикнул за спиной - она не расслышала, как он подкрался: "Ну и что, нигде ты не нужна с твоими русскими дипломами? Убедилась?" Он пошёл обратно к телевизору, где транслировали один из его любимых американских фильмов о мужской тюрьме, а Ольга начала писать подруге. Пальцы привычно мягко нажимали на клавиши, и она едва могла разглядеть текст за пеленой слёз...
В дверь позвонили. Она пошла открывать – сосед пришел попросить мужа помочь с чем-то в саду. "На полчаса, не больше, а потом я тебе помогу," – звучал его басовитый голос. – А ты все сидишь у компьютера? Сходила б в магазин, что ли, в кафе посидела с женщинами… Моя вон весь день бегает, не дозовёшься," – улыбнулся он.
Муж ухмыльнулся: "Она не любит компании, так и сидит весь день одна". Ольга сжалась, криво улыбнувшись: лучше промолчать, иначе будет хуже. Повозившись с чем-то в прихожей, мужчины ушли.
Ночью, как всегда, почти ощупью она спустилась по лестнице в гостиную, тихонько налила себе чаю, села с чашкой к компьютеру. Посмотрела новости в Интернете, заглянула на сайты, в почту...
...Какое странное письмо, словно меня кто-то интригует: ну, не мог же, на самом-то деле, другой человек думать, чувствовать и писать так, как я! Даже голова закружилась, то ли от бессонницы, то ли от странного чувства нереальности...
Почему-то вспомнились Питерские белые ночи... Растрепанные ветром кусты сирени у Петропавловской крепости, белая пена волн, набегающих на песчаный пляж, туманные силуэты Исаакия и Эрмитажа за рекой, мокрая скамейка напротив собора Петра и Павла, гулкие шаги запоздалых прохожих, режуще-острый запах моря и водорослей, приносимый ветром с залива.... И заря уже видна через распахнутые арки разведенных мостов...в это время многое кажется зыбким...нереальным, или напротив – единственно возможным.
И тогда Неслучившееся подходит так близко, что можно увидеть все, что ты упустил, не заметил, не разглядел... На это послание захотелось ответить сразу, сейчас, пока не исчезла вот эта сизая дымка начинающегося утра, и все кажется возможным: даже увидеть родную душу между строк чужого письма...
«Здравствуйте, дорогой друг,
Мне очень захотелось вот так, сразу назвать Вас так. Ведь Вы настолько почувствовали все, что мне хотелось сказать об этой музыке, словно подслушали самые мои секретные мысли и чувства. Как же Вы поняли!.. И я издалека БЛАГОДАРЮ Вас за это! Я желаю Вам доброго дня, и – пожалуйста, знайте – я буду Вам рада всегда.
Ольга».
Глава 2
Скрипучий голос бывшего мужа поднялся до самой высокой нотки, что означало крайнее раздражение. Ольга почувствовала, что щёки стали мокрыми, и рассердилась на себя: сто раз давалa себе слово не плакать перед ним, и снова не выдержала.
– Мы с тобой уже говорили и не раз об этом. Скажи, чтo ты хочешь, чтоб я сделала? Пока не будут готовы бумаги, мне никуда не деться.
– А меня это не касается! Езжай обратно в свою Россию! Там тебе самое место.
– И об этом мы говорили, - призывая на помощь всю свою выдержку, проговорила Ольга. – И ты прекрасно знаешь, что ты не можешь меня выгнать, и что обратно меня просто вселят с полицией. А что касается России - ты тоже прекрасно знаешь, что мне некуда ехать, там у меня за те годы, что я прожила с тобой, не осталось никого и ничего.
– Ах, так ты мне угрожать полицией будешь?! Вот взял бы нож и заставил тебя замолчать... ну неужели непонятно, что ты меня раздражаешь! Не говори ничего, сиди там, у компьютера и не смей оборачиваться! Не смотри сюда!
Ольга послушно сгорбилась у компьютера. Всё, на сегодня спектакль закончен. Сначала она пыталась понять, чего он хочет, устраивая каждый день это представление. Все нюансы сто раз оговорены после развода – и он всё знает лучше, чем она, после консультаций с адвокатами. А потом поняла: да он просто скучает, сидя целыми днями дома один на один с ней. И вид ее слез вызывает в нем что-то вроде злобного удовлетворения.
"Интересно, как он будет развлекаться, когда я отсюда уйду....Боже, неужели же придет это время!"- подумала она.
Пальцы c привычной осторожноcтью нажимали клавиши компьютера: муж требовал, чтоб она не раздражала его звуками печатания на клавиатуре. И она научилась осторожно и мягко нажимать на клавиши, почти беззвучно. Так, в ящике письмо от подруги – она уже не пытается писать кириллицей, с тех пор, как муж перевел при помощи онлайн-переводчика одно из ее писем и прочитал о себе. И это привело его в такое бешенство, что он запретил переписку с Ириной. Письмо с музыкального сайта, где она на прошлой неделе поместила свою статью об Альбинони: мужа не было дома два часа, к счастью, можно было спокойно написать, что хотела. Это потом, позже, на свободе прочту, когда одна останусь. Скорее всего, ночью. Бессонница уже стала привычной и даже желанной – никого нет в гостиной, за тёмными окнами видны разноцветные головки роз в свете садовых фонарей, тихо так, что слышен стук собственного сердца...
Как я полюбила тишину, одиночество... Какая блажь – ведь когда-то я так боялась этого одиночества, что вот так, очертя голову, вылетела замуж за него, того, кто сейчас с видом оскорбленной статуи сидит там, в глубоком старинном кресле и не спускает с нее глаз...
Так...а это что? Ответ на письмо в "Красный крест". "...по результатам тестирования, к сожалению, мы можем заключить, что Вы не подходите для данной работы. С Вашего позволения, мы сохраним Ваши данные и, в случае открытия подходящей вакансии, установим с Вами контакт. Благодарим…" и пр. Ну вот и...
Муж хихикнул за спиной - она не расслышала, как он подкрался: "Ну и что, нигде ты не нужна с твоими русскими дипломами? Убедилась?" Он пошёл обратно к телевизору, где транслировали один из его любимых американских фильмов о мужской тюрьме, а Ольга начала писать подруге. Пальцы привычно мягко нажимали на клавиши, и она едва могла разглядеть текст за пеленой слёз...
В дверь позвонили. Она пошла открывать – сосед пришел попросить мужа помочь с чем-то в саду. "На полчаса, не больше, а потом я тебе помогу," – звучал его басовитый голос. – А ты все сидишь у компьютера? Сходила б в магазин, что ли, в кафе посидела с женщинами… Моя вон весь день бегает, не дозовёшься," – улыбнулся он.
Муж ухмыльнулся: "Она не любит компании, так и сидит весь день одна". Ольга сжалась, криво улыбнувшись: лучше промолчать, иначе будет хуже. Повозившись с чем-то в прихожей, мужчины ушли.
Ночью, как всегда, почти ощупью она спустилась по лестнице в гостиную, тихонько налила себе чаю, села с чашкой к компьютеру. Посмотрела новости в Интернете, заглянула на сайты, в почту...
...Какое странное письмо, словно меня кто-то интригует: ну, не мог же, на самом-то деле, другой человек думать, чувствовать и писать так, как я! Даже голова закружилась, то ли от бессонницы, то ли от странного чувства нереальности...
Почему-то вспомнились Питерские белые ночи... Растрепанные ветром кусты сирени у Петропавловской крепости, белая пена волн, набегающих на песчаный пляж, туманные силуэты Исаакия и Эрмитажа за рекой, мокрая скамейка напротив собора Петра и Павла, гулкие шаги запоздалых прохожих, режуще-острый запах моря и водорослей, приносимый ветром с залива.... И заря уже видна через распахнутые арки разведенных мостов...в это время многое кажется зыбким...нереальным, или напротив – единственно возможным.
И тогда Неслучившееся подходит так близко, что можно увидеть все, что ты упустил, не заметил, не разглядел... На это послание захотелось ответить сразу, сейчас, пока не исчезла вот эта сизая дымка начинающегося утра, и все кажется возможным: даже увидеть родную душу между строк чужого письма...
«Здравствуйте, дорогой друг,
Мне очень захотелось вот так, сразу назвать Вас так. Ведь Вы настолько почувствовали все, что мне хотелось сказать об этой музыке, словно подслушали самые мои секретные мысли и чувства. Как же Вы поняли!.. И я издалека БЛАГОДАРЮ Вас за это! Я желаю Вам доброго дня, и – пожалуйста, знайте – я буду Вам рада всегда.
Ольга».
Глава 2
Он не ожидал так быстро получить ответ. Собственно, ответа могло не быть вообще – мало ли в интернете обращений, на которые нет ответа? И причины на то, чтобы не отвечать, находятся, порой весьма веские. Ольга могла просто испугаться. Как это – человек в другой точке земли думает о музыкальном произведении в точности как она. Или искусно притворяется, что так думает. С целью завязать знакомство, проникнуть в душу – а что потом? Не каждый человек пускает посторонних в свою душу, иногда достаточно приоткрытой на цепочке двери. Ольга ответила. Ответила коротко и сумбурно, но всплеск невыдуманных эмоций был виден и будоражил душу. Несомненно, она ждала продолжения...
Наверное, надо рассказать о себе. Рассказать всю правду, поскольку что-то скрывать нет смысла, да и лгать он не умел и не любил. Ложь во спасение – не тот случай. Вот только, не испугает ли её столь бурная биография? Незнакомые люди часто недоверчиво слушали его рассказы о жизни – тем, у кого она течёт ровно, без всплесков, трудно различить грань между реальным и киношным. У Ольги тонкая душа, она поймёт. Открыв текстовый редактор, он привычно вслепую начал набирать текст.
«Здравствуйте, дорогая Ольга!
Ради Бога простите меня за то, что забыл представиться… Неудобно как-то получилось. Впрочем, я Вас назвал Ольгой, судя по нику. Вы точно Ольга? Простите, это не имеет никакого значения. Меня зовут Сергей, это моё настоящее имя. Я немного волнуюсь, поэтому пишу сбивчиво, но переписывать набело не буду – написал, так написал…
Ольга, наверное, я должен немного рассказать о себе? Начало как у всех – детство, школа, затем институт, после окончания первого курса призвали в армию. Афганистан. Но это Вам не интересно, я думаю. Вернулся, закончил, начал работать корреспондентом в областной газете. Женился, как полагается, ребёнка завели. Не сложилось – любовь оказалась ложной. Это сейчас я спокойно обо всём могу рассказать, а тогда казалось, что наступает конец света. Скажу откровенно, что посчитал жизнь этапом пройденным и отправился на контрактную службу в Таджикистан. Смерть ли я свою искал? Не думаю – скорее, захотел себя испытать ещё раз, ну и денег заработать.
Вернулся быстро, не дожидаясь истечения срока контракта – всё себе было доказано. Опять редакции – газеты, журналы, телевидение. Где-то писал, где-то вещал. Второй раз женился, надеясь, что уж в этот раз – всё по-настоящему... Развелись быстро, потому что я начал уставать от её надуманной ревности и излишне жестких жизненных принципов. Больше не стал штамповать паспорт, но попытки найти свою половину были безуспешны.
Ольга, может быть, я что-то не то пишу? Странно, наверное, рассказывать женщине о ей подобных… Нет, не подобных, далеко не так! Вы другая, Вы чувствуете тоньше! Знаете, я тоже не ангел, у меня свои тараканы в голове, но для слабого пола в своей округе я считался выгодной партией. Потому, что непьющий. Потому, что умный и образованный. Потому, что красивый. Это с их слов, это не я придумал. Это меня бесило!!! Ни одна в тонких и прямых намёках на брак со мной не заговорила о чувствах! Ну хотя бы спросила, нравится ли мне она – ничего подобного! В голове только выгодная партия и муж, как штатная единица. В конце концов, я сделал грустный вывод: у этих женщин либо нет души, либо она спрятана на задворках, подобно хламу.
И всё-таки для свободной шеи хомут найдётся. Я попался. Как мальчик попался, когда в трудной житейской ситуации меня утешила одна особа – и стала женой. Дальше ничего не буду писать, Вы и так меня поняли. Я и с ней расстался, но много позже – и это иная история.
А ещё была Чечня. Тоже контракт. Целый год. Оттуда я привёз много песен… Да, простите, забыл сказать, что я пишу стихи и песни. Эдакий доморощенный поэт и бард, никому не известный. А знаете, пожалуй, я пошлю Вам в этом письме одну свою песню – не для оценки, просто для души. Пусть Вам будет приятно!
Простите меня за столь сумбурное письмо. Я такой, какой есть – и другим мне уже не стать. Это письмо поможет Вам меня узнать, узнать сразу… В конце концов, мы живём в разных точках планеты – и наше виртуальное общение ни к чему нас не обязывает. Я уже обрёл друга – ведь это Вы назвали меня другом? – а друзьям положено немного знать друг о друге. Это как на исповеди… Древние восточные мудрецы говорили: хочется кричать, излить душу – найди колодец и кричи в него. Может быть, Вы станете для меня таким колодцем. И я для Вас, а почему бы нет? Вдруг, и Вам тоже одиноко и не с кем поделиться сокровенным? Впрочем, я опережаю события, но даже и это мне свойственно…
Как бы Вы ни отреагировали на моё послание, я буду ждать ответа. Что-то мне подсказывает, что наше общение не закончится сегодня.
С уважением, Сергей.
P.S. Поймал себя на мысли, что хочу подписать письмо «с любовью». Понимайте, как хотите.»
Наверное, надо рассказать о себе. Рассказать всю правду, поскольку что-то скрывать нет смысла, да и лгать он не умел и не любил. Ложь во спасение – не тот случай. Вот только, не испугает ли её столь бурная биография? Незнакомые люди часто недоверчиво слушали его рассказы о жизни – тем, у кого она течёт ровно, без всплесков, трудно различить грань между реальным и киношным. У Ольги тонкая душа, она поймёт. Открыв текстовый редактор, он привычно вслепую начал набирать текст.
«Здравствуйте, дорогая Ольга!
Ради Бога простите меня за то, что забыл представиться… Неудобно как-то получилось. Впрочем, я Вас назвал Ольгой, судя по нику. Вы точно Ольга? Простите, это не имеет никакого значения. Меня зовут Сергей, это моё настоящее имя. Я немного волнуюсь, поэтому пишу сбивчиво, но переписывать набело не буду – написал, так написал…
Ольга, наверное, я должен немного рассказать о себе? Начало как у всех – детство, школа, затем институт, после окончания первого курса призвали в армию. Афганистан. Но это Вам не интересно, я думаю. Вернулся, закончил, начал работать корреспондентом в областной газете. Женился, как полагается, ребёнка завели. Не сложилось – любовь оказалась ложной. Это сейчас я спокойно обо всём могу рассказать, а тогда казалось, что наступает конец света. Скажу откровенно, что посчитал жизнь этапом пройденным и отправился на контрактную службу в Таджикистан. Смерть ли я свою искал? Не думаю – скорее, захотел себя испытать ещё раз, ну и денег заработать.
Вернулся быстро, не дожидаясь истечения срока контракта – всё себе было доказано. Опять редакции – газеты, журналы, телевидение. Где-то писал, где-то вещал. Второй раз женился, надеясь, что уж в этот раз – всё по-настоящему... Развелись быстро, потому что я начал уставать от её надуманной ревности и излишне жестких жизненных принципов. Больше не стал штамповать паспорт, но попытки найти свою половину были безуспешны.
Ольга, может быть, я что-то не то пишу? Странно, наверное, рассказывать женщине о ей подобных… Нет, не подобных, далеко не так! Вы другая, Вы чувствуете тоньше! Знаете, я тоже не ангел, у меня свои тараканы в голове, но для слабого пола в своей округе я считался выгодной партией. Потому, что непьющий. Потому, что умный и образованный. Потому, что красивый. Это с их слов, это не я придумал. Это меня бесило!!! Ни одна в тонких и прямых намёках на брак со мной не заговорила о чувствах! Ну хотя бы спросила, нравится ли мне она – ничего подобного! В голове только выгодная партия и муж, как штатная единица. В конце концов, я сделал грустный вывод: у этих женщин либо нет души, либо она спрятана на задворках, подобно хламу.
И всё-таки для свободной шеи хомут найдётся. Я попался. Как мальчик попался, когда в трудной житейской ситуации меня утешила одна особа – и стала женой. Дальше ничего не буду писать, Вы и так меня поняли. Я и с ней расстался, но много позже – и это иная история.
А ещё была Чечня. Тоже контракт. Целый год. Оттуда я привёз много песен… Да, простите, забыл сказать, что я пишу стихи и песни. Эдакий доморощенный поэт и бард, никому не известный. А знаете, пожалуй, я пошлю Вам в этом письме одну свою песню – не для оценки, просто для души. Пусть Вам будет приятно!
Простите меня за столь сумбурное письмо. Я такой, какой есть – и другим мне уже не стать. Это письмо поможет Вам меня узнать, узнать сразу… В конце концов, мы живём в разных точках планеты – и наше виртуальное общение ни к чему нас не обязывает. Я уже обрёл друга – ведь это Вы назвали меня другом? – а друзьям положено немного знать друг о друге. Это как на исповеди… Древние восточные мудрецы говорили: хочется кричать, излить душу – найди колодец и кричи в него. Может быть, Вы станете для меня таким колодцем. И я для Вас, а почему бы нет? Вдруг, и Вам тоже одиноко и не с кем поделиться сокровенным? Впрочем, я опережаю события, но даже и это мне свойственно…
Как бы Вы ни отреагировали на моё послание, я буду ждать ответа. Что-то мне подсказывает, что наше общение не закончится сегодня.
С уважением, Сергей.
P.S. Поймал себя на мысли, что хочу подписать письмо «с любовью». Понимайте, как хотите.»
Глава 3
Отправив скупой благодарный ответ, Ольга не ожидала, что получит в ответ вот такое – открытое, милое и чем-то очень тронувшее сердце, письмо... «Зачем я так? – укоряла она себя, – Он - такой искренний, а я ограничилась отпиской…» Следующей ночью она вновь начала набирать текст, стараясь высказать всю свою признательность этому незнакомцу. Но вот, вместо обычного благодарственногo письма, полились строчки-исповедь совсем незнакомому человеку, вперемешку со слезами отчаяния.
"...Как часто я я думаю, что вот так, бездарно, ни зачем проходят годы. Ни к чему, ни для кого. И я так надеялась, что вот, пойду работать в Красный крест волонтёром, пусть, где стреляют, нeважно, зато хоть какой-то смысл есть в моем безнадёжно пустом, бездарном сyществовании! И все зря... Вы скажете: могут убить, вы можете не выдержать тяжёлых условий жизни там. Да... и, возможно, потoму мне так хотелось туда попасть. Лучше сразу... Понимaете?"
Она нажала кнопку отправки, письмо ушло...
Ольга уже с нетерпением ждала ответа – что это: мистификация, шутка…или тот единственный случай, та самая магия, которая порой соединяет людей...
Всю жизнь мы ждем Любовь...
Не просто любовь, но Любовь! Чтоб вот так... замирала душа в ожидании Любимого, и вся музыка казалась написанной только для двоих, все стихи и песни были только для Них, и впечатления души делились без слов...
Ах, как нетерпеливо мы ждём ее прихода!
И в юности, и позже, в более зрелые годы нетерпеливым сердцем принимаем за Единственную Любовь всего лишь желание любить...
Так любить хочется – но некого! Нет еще этого человека, единственно близкого, родного, своего. Не пришел пока, не нашелся в огромном мире...
И оглядываешься вокруг, и становится страшно: а не пропустил ли я свою судьбу, ведь уже почти все сверстники парами, а ты один, один…и кажешься себе и нелепым, и смешным, и одиночество давит, когда видишь умиротворенные лица семейных друзей...
Грустно и завидно, и хочется, чтоб вот в такую вот славную, туманную ночь кто-то близкий был рядом. Чтоб можно было коснуться виском плеча, поймать встречную улыбку, чтоб горячая его рука держала твою, и можно было одним взглядом, улыбкой поделиться впечатлениями души...
И вот…нетерпение сердца подводит нас... Приводит к другому человеку, не своему, не близкому. Но как хочется, чтоб все получилось! И мы торопливо задвигаем недоразумения, непонимание, разность душ, как тряпки в плохо упакованном чемодане: лишь бы влезло и не торчало явно на виду. И... строим свое несчастье, несчастье своей жизни...
Проходит мало времени, и ты обнаруживаешь, что все эти уголки и лоскутки, торопливо упакованные в образ, созданный твоим жадным, нетерпеливым воображением, торчат, как и торчали, и все труднее на деле жить рядом с чужою душой... Обвинять себя трудно, и мы начинаем винить в душевном разладе другого, стараемся изменить его на свой лад, и... ничего не получается....
И вот вы смирились, призвав на помощь расхожее выражение «все так живут, идеальных людей нет, надо терпеть»... И началась еще одна грустная человеческая жизнь – без будущего, без радости и света... Просто – жизнь, которая «как у всех», чтоб терпеть, потому что так надо, потому что «жизнь есть жизнь»...
Какое всеобъемлющее, все объясняющее выражение! Чтоб примирить и соединить несоединимое... Несчастье пылкой души, пришедшее вот такой, мистической, туманной белой ночью....
И назавтра, уже стыдясь своей мимолётной слабости, Ольга читала ответ. И снова плакала. Потому, что за строчками письма был неравнодушный, не чужой человек. Потoму, что ему было не всё равно! Впервые за последние годы она была не одна. Он волновался за нее, переживал, уговаривал, подбадривал...
Глава 4
"...Как часто я я думаю, что вот так, бездарно, ни зачем проходят годы. Ни к чему, ни для кого. И я так надеялась, что вот, пойду работать в Красный крест волонтёром, пусть, где стреляют, нeважно, зато хоть какой-то смысл есть в моем безнадёжно пустом, бездарном сyществовании! И все зря... Вы скажете: могут убить, вы можете не выдержать тяжёлых условий жизни там. Да... и, возможно, потoму мне так хотелось туда попасть. Лучше сразу... Понимaете?"
Она нажала кнопку отправки, письмо ушло...
Ольга уже с нетерпением ждала ответа – что это: мистификация, шутка…или тот единственный случай, та самая магия, которая порой соединяет людей...
Всю жизнь мы ждем Любовь...
Не просто любовь, но Любовь! Чтоб вот так... замирала душа в ожидании Любимого, и вся музыка казалась написанной только для двоих, все стихи и песни были только для Них, и впечатления души делились без слов...
Ах, как нетерпеливо мы ждём ее прихода!
И в юности, и позже, в более зрелые годы нетерпеливым сердцем принимаем за Единственную Любовь всего лишь желание любить...
Так любить хочется – но некого! Нет еще этого человека, единственно близкого, родного, своего. Не пришел пока, не нашелся в огромном мире...
И оглядываешься вокруг, и становится страшно: а не пропустил ли я свою судьбу, ведь уже почти все сверстники парами, а ты один, один…и кажешься себе и нелепым, и смешным, и одиночество давит, когда видишь умиротворенные лица семейных друзей...
Грустно и завидно, и хочется, чтоб вот в такую вот славную, туманную ночь кто-то близкий был рядом. Чтоб можно было коснуться виском плеча, поймать встречную улыбку, чтоб горячая его рука держала твою, и можно было одним взглядом, улыбкой поделиться впечатлениями души...
И вот…нетерпение сердца подводит нас... Приводит к другому человеку, не своему, не близкому. Но как хочется, чтоб все получилось! И мы торопливо задвигаем недоразумения, непонимание, разность душ, как тряпки в плохо упакованном чемодане: лишь бы влезло и не торчало явно на виду. И... строим свое несчастье, несчастье своей жизни...
Проходит мало времени, и ты обнаруживаешь, что все эти уголки и лоскутки, торопливо упакованные в образ, созданный твоим жадным, нетерпеливым воображением, торчат, как и торчали, и все труднее на деле жить рядом с чужою душой... Обвинять себя трудно, и мы начинаем винить в душевном разладе другого, стараемся изменить его на свой лад, и... ничего не получается....
И вот вы смирились, призвав на помощь расхожее выражение «все так живут, идеальных людей нет, надо терпеть»... И началась еще одна грустная человеческая жизнь – без будущего, без радости и света... Просто – жизнь, которая «как у всех», чтоб терпеть, потому что так надо, потому что «жизнь есть жизнь»...
Какое всеобъемлющее, все объясняющее выражение! Чтоб примирить и соединить несоединимое... Несчастье пылкой души, пришедшее вот такой, мистической, туманной белой ночью....
И назавтра, уже стыдясь своей мимолётной слабости, Ольга читала ответ. И снова плакала. Потому, что за строчками письма был неравнодушный, не чужой человек. Потoму, что ему было не всё равно! Впервые за последние годы она была не одна. Он волновался за нее, переживал, уговаривал, подбадривал...
Глава 4
«Здравствуйте, дорогая моя Ольга!
Простите, Вы собрались на войну? Вы, с Вашей тонкой, нежной душой? Да как Вы не понимаете, что война не для Вас!!! Поверьте, ариозо пулемётной очереди – это не адажио Альбинони, оно не поражает красотой душу – оно поражает тело… Порой необратимо.
Как Вам объяснить, что такое война? Про то, как страшно на войне я не буду рассказывать – об этом уже поведала вся мировая литература. Давайте поступим так: я покажу Вам свой неопубликованный рассказ. Он не совсем о войне – там больше о человеке. Вы это поймёте. Я его не публикую только потому, что не все бы поймут истинной сути повествования. А становиться в один ряд с публицистами-баталистами просто не хочу. Знаете, закулисная псевдоизвестность «он пишет о войне» мне не нужна.
Итак, прочитайте – и сделайте нужный вывод. Неустроенность быта – это не повод искать смысл жизни на войне. Там вообще нет смысла…»
Неопубликованный рассказ Сергея
Боль. Это было первое, что он почувствовал, приходя в сознание. Боль сковала всё тело, не давала дышать и двигаться. Любое, даже слабое движение причиняло нестерпимую боль. Сколько раз он терял сознание и приходил в себя, счёту не поддавалось. В конце концов, волевое усилие победило боль, отодвинуло её на задний план бытия. Странно приходить в себя после неопределённого промежутка забвения. Понятие времени расплылось в сознании и угнетало более всего.
Который час? Впрочем, какая разница!.. Почему я не слышу канонады боя? Контузия? Или бой кончился? Где ребята, почему меня не забрали с собой? Я хочу знать, что случилось…
Глаза смотрели в небо. В бледно-голубое афганское небо с грязно-белыми клочьями облаков. Почему-то они напомнили «песчанку», посечённую осколками мины. Впрочем, для этого не хватало самого яркого мазка, усиливающего эффект – крови. Однако небо может быть кровавым только на закате, значит сейчас день. А вышли вчера, когда сгустились сумерки. На «духов» нарвались на рассвете, бой был коротким… Почему коротким? Потому что окончание боя он не помнил…
Как оно было? Витька звонко крикнул «прикрой!» и рванул вперёд, я резанул длинной очередью справа от него – наугад, ориентируясь на красные вспышки выстрелов. Потом кто-то бросил гранату – и с противоположной стороны раздались крики, но бросавший охнул и неловко, неестественно упал. Это был Малой. Дурацкая смерть. Впрочем, красиво погибают только в кино. Что потом? Потом мне в плечо и в грудь ударили наотмашь, как кувалдой – и всё… Дальше не помню…
С трудом перевернувшись на спину, он вновь на мгновение потерял сознание, а придя в себя, начал внимательно изучать, что же случилось. Четыре дырочки в ткани «броника» почти от середины и до плеча; внутри под ними болит – он просунул руку внутрь, провёл ладонью по хлопчатобумажной ткани, убедился, что она цела. Боль была от ушиба. Об этом не раз говорили ловившие «броником» пулю или целую очередь. Это пройдёт, это не страшно. Рука скользнула дальше, к плечу, и попала во что-то липкое, причинив этим прикосновением боль… Кровь? Только после этого он скользнул взглядом по пространству за бронежилетом и с ужасом увидел на своём плече картину, которую мысленно дорисовывал на небе: две дырочки в «песчанке», побуревшей в этом месте, чёрная запёкшаяся кровь по краям ран, из которых тонкой струйкой просачивалась ярко-красная жидкость…
Твою мать, ранен! Ладно, тоже не смертельно. Как там положено, при огнестрелах? Наложить жгут, перевязать рану… Ну да, легко им, писакам. Попробуй наложить жгут, если «броник» мешает. Кстати, а где ИПП? Ага, тут он. Надо бы оказать себе первую помощь. Главное, я слышу. Вот только тихо как-то…
Левая рука висела плетью. Он слегка шевельнул пальцами и с радостью увидел как засочились красные струйки – всё работает, только болит. Это пройдёт, это ненадолго. Полез в карман за индивидуальным перевязочным пакетом, достал его, с трудом разорвал зубами и приложил к плечу всю вату, без остатка. Не обращая внимания на боль, зажал конец бинта зубами, несколько раз поправил вату, чтобы не сползла, и наконец, начал обматывать бинт вокруг предплечья. Повязка должная быть тугой, а перехватывать бинт было неудобно, приходилось прижимать его к земле. Из-за этого бинт стал грязно-полосатым, но это было не главное. Главное, что кровь перестала сочиться. Закончив перевязку, он осмотрелся вокруг.
Они напали сверху – и в этом получили преимущество. Уходить вниз, подставляя спины пулям, было абсурдом, поэтому мы чётко оценили обстановку и бросились вверх, отвоёвывать пространство. Я прикрывал Витьку, потом вскочил на ноги и ринулся следом… Ну да, так и было. Увидел небольшую гряду – хорошее укрытие. Не добежал…
Пашка… Почему он лежит в неестественной позе, подвернув ногу под себя? А Серёга? Ткнулся ничком в землю и застыл. Чья-то простреленная каска… Почему никто не поднимается? Неужели все убиты??? Да, нет же, хоть кто-то должен выжить! Не может быть, чтобы все… Мужики! Есть кто живой?
Ему казалось, что он кричит, на самом деле пересохшие губы издавали сдавленный шёпот. Осознание, что остался один, заставляло действовать. Попытался встать, но бронежилет тянул к земле. Бронежилет, накануне спасший жизнь, стал обузой. Уцепившись здоровой рукой за край, он с большим трудом перетащил горловину «броника» через голову, отчего вся тяжесть пришлась на больную руку. Впрочем, её было уже легче освободить. Чуть привстав, увидел рядом свой автомат. Видимо, упал на него, закрыв всем телом – поэтому моджахеды его не забрали, просто не увидели. Не добили, что странно – видимо, посчитали убитым…
Когда встал, взору открылась страшная картина – взвод, ребята, с которыми ещё вчера шутил и делился по-братски последним, чаще всего водой их фляжки. Никто не уцелел. Взводный, которого накануне представили к ордену «Красной Звезды», положил руку под голову и улыбался. Как на сенокосе, во время отдыха. Только это была совсем не улыбка утомлённого человека, а оскал смерти… Вот они, его ребята, спецназовцы, настоящие «рексы». Почему бойцов спецназа так прозвали – непонятно. Скорее всего потому, что для выполнения некоторых задач просто необходимо влезать в собачью шкуру. Каждого знал по именам, по привычкам… Их больше нет. Дружным строем ушли на небо, в ад. В рай не попадают те, кто держал в руках оружие. Впервые в жизни он испытывал странное и страшное чувство одиночества…
Так, сколько у меня патронов? Надо посмотреть… Чёрт, как тяжело отстёгивать магазин одной рукой! Дырки пустые, значит, меньше половины. Сколько? Если упереться стволом в землю, а животом прижать приклад? Ага, получилось! Нет, вынимать из магазина не стоит, обратно не запихну. С виду кажется, что четыре… Может, есть ещё ниже? Нет. Нет больше. Пружина слишком легко сжимается – значит патронов с гулькин нос… Стоп! В подсумке… Чёрт! Подсумок пустой… И гранатный тоже пустой…
«Духи» после боя просто обчистили их – собрали все стволы, магазины и гранаты. Мёртвым они ни к чему, это понятно. Ну, и мародёрство никто не отменял. Любой поступил бы так же на их месте – оружие и боеприпасы в любой стране мира, где ведутся боевые действия, сродни валюте. Это валюта войны, не подверженная деноминациям, имеющая реальную цену. Цену жизни. Оружие порой помогает сохранить свою жизнь, забрав чужую. Причём не себе забрав – просто так говорится… На войне, как на войне.
Если «духи» вернутся, мне хана. А может, и не вернутся? Они сделали своё чёрное дело, оставив три десятка трупов. Сидят сейчас в духане и хвастаются, как убивали гяуров… Самое хреновое, что на этой войне мстить некому. Они появляются ниоткуда и исчезают в никуда. Зайди в кишлак – они все дехкане. Каждому с правого плеча халат не сорвёшь, чтобы посмотреть, если там синяк. А то, что по ночам эти мирные земледельцы хватаются за «калаши», за наши советские «калаши», и начинают стрелять – так это обычай такой, что-то вроде ночного намаза. Иначе аллах не поймёт и не простит… Суки, угробили весь взвод! Эх, положить бы ближайший кишлак в руины, выжечь дотла…
Нещадно мучала жажда. Фляжка, не представлявшая ценности для мародёров, висела на поясе. К счастью, в ней оставалась вода. На самом донышке – и жажды она не утолила. Пришлось отстёгивать фляжки у ребят, мысленно прося прощения. Им они уже не пригодятся. Утолив жажду, он задумался о времени. Сколько сейчас примерно? Солнце печёт несильно, оно по виду не закатное – значит, до полудня примерно два-три часа. По условию, должны были вернуться на место в это время, значит, скоро начнут искать. Неплохо бы связаться по рации и дать точные координаты. Нужна карта. Он подобрёл к улыбающемуся взводному – и увидел, что планшетки нет. Забрали. С трудом перешёл к радисту, принявшему смерть в сидячей позе, привалившись спиной к небольшому валуну. Бережно снял с убитого тангенту, одел на себя и включил рацию – она издала лёгкое шипение, как спускаемый из шины воздух и предательски замолчала. Щелчки тумблерами ничего не дали, а внимательный осмотр рации выявил дырку от пули в аккумуляторе…
Я хочу жить. Странно – вчера ещё я был готов умереть за любого из этих парней, а сейчас хочу жить за всех. Вчера я чувствовал себя патриотом страны, выполняющим долг воина-интернационалиста, а сегодня хочу домой, подальше от этой войны. Зачем нас бросили сюда, чтобы умирать? Ну ладно, дед погиб в сорок третьем, под Курском. Погиб за Родину. Героем. А за кого погибли наши ребята? За чужую родину, которую на карте мира многие и найдут-то не сразу? Да на кой ляд она сдалась нам, крупнейшей державе мира? Не понимаю…
Лёгкое стрекотание где-то вдали перерастало в ровный рокочущий гул. Он устало взглянул в небо и увидел «вертушку». Он принял её, как должное – она не могла не прилететь. Взяв автомат за цевьё, поднял вверх и сделал им несколько движений вправо-влево по воображаемой окружности. Убедившись, что с вертолёта его заметили, обессиленно рухнул наземь от нахлынувшего приступа болевого шока.
Глава 5
Простите, Вы собрались на войну? Вы, с Вашей тонкой, нежной душой? Да как Вы не понимаете, что война не для Вас!!! Поверьте, ариозо пулемётной очереди – это не адажио Альбинони, оно не поражает красотой душу – оно поражает тело… Порой необратимо.
Как Вам объяснить, что такое война? Про то, как страшно на войне я не буду рассказывать – об этом уже поведала вся мировая литература. Давайте поступим так: я покажу Вам свой неопубликованный рассказ. Он не совсем о войне – там больше о человеке. Вы это поймёте. Я его не публикую только потому, что не все бы поймут истинной сути повествования. А становиться в один ряд с публицистами-баталистами просто не хочу. Знаете, закулисная псевдоизвестность «он пишет о войне» мне не нужна.
Итак, прочитайте – и сделайте нужный вывод. Неустроенность быта – это не повод искать смысл жизни на войне. Там вообще нет смысла…»
Неопубликованный рассказ Сергея
Боль. Это было первое, что он почувствовал, приходя в сознание. Боль сковала всё тело, не давала дышать и двигаться. Любое, даже слабое движение причиняло нестерпимую боль. Сколько раз он терял сознание и приходил в себя, счёту не поддавалось. В конце концов, волевое усилие победило боль, отодвинуло её на задний план бытия. Странно приходить в себя после неопределённого промежутка забвения. Понятие времени расплылось в сознании и угнетало более всего.
Который час? Впрочем, какая разница!.. Почему я не слышу канонады боя? Контузия? Или бой кончился? Где ребята, почему меня не забрали с собой? Я хочу знать, что случилось…
Глаза смотрели в небо. В бледно-голубое афганское небо с грязно-белыми клочьями облаков. Почему-то они напомнили «песчанку», посечённую осколками мины. Впрочем, для этого не хватало самого яркого мазка, усиливающего эффект – крови. Однако небо может быть кровавым только на закате, значит сейчас день. А вышли вчера, когда сгустились сумерки. На «духов» нарвались на рассвете, бой был коротким… Почему коротким? Потому что окончание боя он не помнил…
Как оно было? Витька звонко крикнул «прикрой!» и рванул вперёд, я резанул длинной очередью справа от него – наугад, ориентируясь на красные вспышки выстрелов. Потом кто-то бросил гранату – и с противоположной стороны раздались крики, но бросавший охнул и неловко, неестественно упал. Это был Малой. Дурацкая смерть. Впрочем, красиво погибают только в кино. Что потом? Потом мне в плечо и в грудь ударили наотмашь, как кувалдой – и всё… Дальше не помню…
С трудом перевернувшись на спину, он вновь на мгновение потерял сознание, а придя в себя, начал внимательно изучать, что же случилось. Четыре дырочки в ткани «броника» почти от середины и до плеча; внутри под ними болит – он просунул руку внутрь, провёл ладонью по хлопчатобумажной ткани, убедился, что она цела. Боль была от ушиба. Об этом не раз говорили ловившие «броником» пулю или целую очередь. Это пройдёт, это не страшно. Рука скользнула дальше, к плечу, и попала во что-то липкое, причинив этим прикосновением боль… Кровь? Только после этого он скользнул взглядом по пространству за бронежилетом и с ужасом увидел на своём плече картину, которую мысленно дорисовывал на небе: две дырочки в «песчанке», побуревшей в этом месте, чёрная запёкшаяся кровь по краям ран, из которых тонкой струйкой просачивалась ярко-красная жидкость…
Твою мать, ранен! Ладно, тоже не смертельно. Как там положено, при огнестрелах? Наложить жгут, перевязать рану… Ну да, легко им, писакам. Попробуй наложить жгут, если «броник» мешает. Кстати, а где ИПП? Ага, тут он. Надо бы оказать себе первую помощь. Главное, я слышу. Вот только тихо как-то…
Левая рука висела плетью. Он слегка шевельнул пальцами и с радостью увидел как засочились красные струйки – всё работает, только болит. Это пройдёт, это ненадолго. Полез в карман за индивидуальным перевязочным пакетом, достал его, с трудом разорвал зубами и приложил к плечу всю вату, без остатка. Не обращая внимания на боль, зажал конец бинта зубами, несколько раз поправил вату, чтобы не сползла, и наконец, начал обматывать бинт вокруг предплечья. Повязка должная быть тугой, а перехватывать бинт было неудобно, приходилось прижимать его к земле. Из-за этого бинт стал грязно-полосатым, но это было не главное. Главное, что кровь перестала сочиться. Закончив перевязку, он осмотрелся вокруг.
Они напали сверху – и в этом получили преимущество. Уходить вниз, подставляя спины пулям, было абсурдом, поэтому мы чётко оценили обстановку и бросились вверх, отвоёвывать пространство. Я прикрывал Витьку, потом вскочил на ноги и ринулся следом… Ну да, так и было. Увидел небольшую гряду – хорошее укрытие. Не добежал…
Пашка… Почему он лежит в неестественной позе, подвернув ногу под себя? А Серёга? Ткнулся ничком в землю и застыл. Чья-то простреленная каска… Почему никто не поднимается? Неужели все убиты??? Да, нет же, хоть кто-то должен выжить! Не может быть, чтобы все… Мужики! Есть кто живой?
Ему казалось, что он кричит, на самом деле пересохшие губы издавали сдавленный шёпот. Осознание, что остался один, заставляло действовать. Попытался встать, но бронежилет тянул к земле. Бронежилет, накануне спасший жизнь, стал обузой. Уцепившись здоровой рукой за край, он с большим трудом перетащил горловину «броника» через голову, отчего вся тяжесть пришлась на больную руку. Впрочем, её было уже легче освободить. Чуть привстав, увидел рядом свой автомат. Видимо, упал на него, закрыв всем телом – поэтому моджахеды его не забрали, просто не увидели. Не добили, что странно – видимо, посчитали убитым…
Когда встал, взору открылась страшная картина – взвод, ребята, с которыми ещё вчера шутил и делился по-братски последним, чаще всего водой их фляжки. Никто не уцелел. Взводный, которого накануне представили к ордену «Красной Звезды», положил руку под голову и улыбался. Как на сенокосе, во время отдыха. Только это была совсем не улыбка утомлённого человека, а оскал смерти… Вот они, его ребята, спецназовцы, настоящие «рексы». Почему бойцов спецназа так прозвали – непонятно. Скорее всего потому, что для выполнения некоторых задач просто необходимо влезать в собачью шкуру. Каждого знал по именам, по привычкам… Их больше нет. Дружным строем ушли на небо, в ад. В рай не попадают те, кто держал в руках оружие. Впервые в жизни он испытывал странное и страшное чувство одиночества…
Так, сколько у меня патронов? Надо посмотреть… Чёрт, как тяжело отстёгивать магазин одной рукой! Дырки пустые, значит, меньше половины. Сколько? Если упереться стволом в землю, а животом прижать приклад? Ага, получилось! Нет, вынимать из магазина не стоит, обратно не запихну. С виду кажется, что четыре… Может, есть ещё ниже? Нет. Нет больше. Пружина слишком легко сжимается – значит патронов с гулькин нос… Стоп! В подсумке… Чёрт! Подсумок пустой… И гранатный тоже пустой…
«Духи» после боя просто обчистили их – собрали все стволы, магазины и гранаты. Мёртвым они ни к чему, это понятно. Ну, и мародёрство никто не отменял. Любой поступил бы так же на их месте – оружие и боеприпасы в любой стране мира, где ведутся боевые действия, сродни валюте. Это валюта войны, не подверженная деноминациям, имеющая реальную цену. Цену жизни. Оружие порой помогает сохранить свою жизнь, забрав чужую. Причём не себе забрав – просто так говорится… На войне, как на войне.
Если «духи» вернутся, мне хана. А может, и не вернутся? Они сделали своё чёрное дело, оставив три десятка трупов. Сидят сейчас в духане и хвастаются, как убивали гяуров… Самое хреновое, что на этой войне мстить некому. Они появляются ниоткуда и исчезают в никуда. Зайди в кишлак – они все дехкане. Каждому с правого плеча халат не сорвёшь, чтобы посмотреть, если там синяк. А то, что по ночам эти мирные земледельцы хватаются за «калаши», за наши советские «калаши», и начинают стрелять – так это обычай такой, что-то вроде ночного намаза. Иначе аллах не поймёт и не простит… Суки, угробили весь взвод! Эх, положить бы ближайший кишлак в руины, выжечь дотла…
Нещадно мучала жажда. Фляжка, не представлявшая ценности для мародёров, висела на поясе. К счастью, в ней оставалась вода. На самом донышке – и жажды она не утолила. Пришлось отстёгивать фляжки у ребят, мысленно прося прощения. Им они уже не пригодятся. Утолив жажду, он задумался о времени. Сколько сейчас примерно? Солнце печёт несильно, оно по виду не закатное – значит, до полудня примерно два-три часа. По условию, должны были вернуться на место в это время, значит, скоро начнут искать. Неплохо бы связаться по рации и дать точные координаты. Нужна карта. Он подобрёл к улыбающемуся взводному – и увидел, что планшетки нет. Забрали. С трудом перешёл к радисту, принявшему смерть в сидячей позе, привалившись спиной к небольшому валуну. Бережно снял с убитого тангенту, одел на себя и включил рацию – она издала лёгкое шипение, как спускаемый из шины воздух и предательски замолчала. Щелчки тумблерами ничего не дали, а внимательный осмотр рации выявил дырку от пули в аккумуляторе…
Я хочу жить. Странно – вчера ещё я был готов умереть за любого из этих парней, а сейчас хочу жить за всех. Вчера я чувствовал себя патриотом страны, выполняющим долг воина-интернационалиста, а сегодня хочу домой, подальше от этой войны. Зачем нас бросили сюда, чтобы умирать? Ну ладно, дед погиб в сорок третьем, под Курском. Погиб за Родину. Героем. А за кого погибли наши ребята? За чужую родину, которую на карте мира многие и найдут-то не сразу? Да на кой ляд она сдалась нам, крупнейшей державе мира? Не понимаю…
Лёгкое стрекотание где-то вдали перерастало в ровный рокочущий гул. Он устало взглянул в небо и увидел «вертушку». Он принял её, как должное – она не могла не прилететь. Взяв автомат за цевьё, поднял вверх и сделал им несколько движений вправо-влево по воображаемой окружности. Убедившись, что с вертолёта его заметили, обессиленно рухнул наземь от нахлынувшего приступа болевого шока.
Глава 5
Словно светлее стало вокруг, светлее стало и на душе. Светлее стало жить...
Она ловила себя на том, что уже не замкнута в привычном молчании, требуемом от нее дома мужем. Она говорила и говорила с Сергеем, ему рассказывала, делилась с ним мыслями и переживаниями. И просто улыбалась солнцу и думала о том, что есть под этим же небом человек, который – никогда не встреченный – очень близок. И всё. И не надо ничего более.
Работа в саду радовала: она мысленно говорила с незнакомцем, сметая разноцветные осенние листья, и вдыхала запах осени – последнего тепла, влажных листьев, земли.
А что, собственно, случилось? Ничего…вот только мысль, что она не одна более, что есть кто-то рядом, делала её счастливой. И захотелось жить, дышать всей грудью, и словно глаза открылись: осень, да какая красивая, тёплая...
Заграничная осень, которая никогда не станет зимой... Потому что и снега-то не будет, а если и упадёт, то растает через несколько часов, оставив после себя лужицы и росу на листьях кустов – вечнозелёных зимой и летом.
Муж привез ее в больницу, к врачу-невропатологу на консультацию: он уверял домашнего врача, что у жены депрессия, и это его заключение пугало её более всего... Как ему хотелось, чтоб у неё была депрессия! Этим так легко всё объяснить... Даже смерть... Озноб пробежал по спине...Она уже давно засыпала лишь под утро. Но дело было не в депрессии. А в том, что хоть после развода её и отправили спать в маленькую комнату наверху, но муж не позволял закрывать дверь спальни. Он должен был всегда видеть её через свою распахнутую дверь... И она даже в темноте чувствовала этот его взгляд, и не могла заснуть. Полежав несколько часов, она вставала, очень тихо накидывала халат и спускалась вниз по скрипучей лестнице, едва ступая на те места, где можно было пройти беззвучно. И все равно – «иииииииии...» Ну вот, не так ступила... И немедленно из его спальни раздалось ворчание: "Снова не спишь? Опять пошла бродить по дому? Выпила бы снотворное!" Снотворное, и правда, всегда водилось в тумбочке у кровати, но она упорно отказывалась принимать лекарство. Тогда бывший муж обратился к домашнему врачу, с версией о её депрессии....
Ну вот как, как ей рассказать врачу отчего у неё проблемы со сном, отчего она такая дёрганая, неуверенная... Отчего боится… и чего или кого именно боится... Стыдно, горько, нелепо... жаловаться... В её возрасте пора уже самой решать свои проблемы.
Невольно она вспомнила свой последний день рождения. С утра муж встал, и привычно довел её до слез, в очередной раз упрекнув, что только русские едят два кусочка колбасы с одним кусочком хлеба. Надо наоборот. Лекция о расточительности и прожорливости продолжалась долго, пока не допили утренний чай... Потом неожиданно пришла соседка, которую Ольга и не знала вовсе – так, здоровались, проходя мимо. Принесла цветы в корзинке и рамочку для фото.
«Я заметила, что ты не ставишь фото своей семьи на комоде в гостиной. Его дети и родные там есть, а твоих нет. Вот теперь поставим, чтоб все были, и рамочка красивая».
Муж заулыбался: «Да у них, у русских, это не принято. Вот она и держит свои фото наверху, в письменном столе». И кинул Ольге: «Принеси же кофе». Ольга быстро сварила кофе, принесла джем и печенье, испечённое вчера к чаю. После ухода соседки рамочку с фото небрежно кинули ей на кресло: «Забери». Вот и весь день рождения.
Она зажмурилась до слёз, вспоминая, как в той, в прошлой жизни, в день её рождения всегда стояли букеты – от студентов, подруг, знакомых, коих было немало в то время. После её отъезда все куда-то понемногу исчезли... Ни писем, ни вестей. Вот одна подруга только, которую муж не жалует – несдержанна на язык в письмах.
Со следующей недели муж начал ездить на фитнес. Ольга была счастлива: два раза в неделю по два-три часа одна... И никто не одёрнет, что она не так сидит, не так смотрит, или наоборот, не смотрит, не то и не так говорит...
И можно написать письмо Сергею... Не с жалобой уже, нет. Про то, как славно светит солнышко. И каким бы она хотела видеть свой дом, когда – даст Бог! – она сможет жить одна... Дом, полный света и солнца. С распахнутыми окнами в сад, с занавеской по ветру, букетом синих астр в стеклянном кувшине на столе, покрытом белой же с синим рисунком скатертью на накрытом для завтрака столе... Утренний воздух, прохладный и терпкий, вливающийся через раскрытую в сад дверь. Запах отцветающей розы, опавших листьев. И никогда не закрываюшиеся окна! Свежий воздух в спальне и в гостиной. Ни тяжелой антикварной мебели на гнутых ножках, ни вычурных светильников под бронзу. Ни коллекции восточных деревянных божков на окнах, коричневых и хмурых. Ни вечно пыльных ковриков с мутным красным орнаментом – сколько их ни чисть! – лежащих повсюду: на столах, комодах, даже на столике под телефоном. Синие шторы на окнах, белые занавески, развевающиеся от ветра, синий палас на полу, лёгкая светлая мебель – совсем немного, необходимое! Уютное большое кресло с бежевым пледом на спинке – мягким и тёплым…
МОЙ ДОМ.
Именно так вот ей думалось, с нежностью и нетерпеливой тоской: МОЙ ДОМ.
Вот только дойти бы до него...
Как же держали письма Сергея, ласковые, неизменнно бережные, милые!..
Странное чувство её охватывало, когда она думала об этих взаимоотношениях: никогда прежде так не случалось. Не было речи о влюблённости, каких-то ухаживаниях, Боже упаси!
Просто... было тепло на душе оттого, что есть вот этот человек. И есть письма от него, согревающие душу. И можно писать к нему. И он рад её письмам тоже.
Вот и всё...
Глава 6
Она ловила себя на том, что уже не замкнута в привычном молчании, требуемом от нее дома мужем. Она говорила и говорила с Сергеем, ему рассказывала, делилась с ним мыслями и переживаниями. И просто улыбалась солнцу и думала о том, что есть под этим же небом человек, который – никогда не встреченный – очень близок. И всё. И не надо ничего более.
Работа в саду радовала: она мысленно говорила с незнакомцем, сметая разноцветные осенние листья, и вдыхала запах осени – последнего тепла, влажных листьев, земли.
А что, собственно, случилось? Ничего…вот только мысль, что она не одна более, что есть кто-то рядом, делала её счастливой. И захотелось жить, дышать всей грудью, и словно глаза открылись: осень, да какая красивая, тёплая...
Заграничная осень, которая никогда не станет зимой... Потому что и снега-то не будет, а если и упадёт, то растает через несколько часов, оставив после себя лужицы и росу на листьях кустов – вечнозелёных зимой и летом.
Муж привез ее в больницу, к врачу-невропатологу на консультацию: он уверял домашнего врача, что у жены депрессия, и это его заключение пугало её более всего... Как ему хотелось, чтоб у неё была депрессия! Этим так легко всё объяснить... Даже смерть... Озноб пробежал по спине...Она уже давно засыпала лишь под утро. Но дело было не в депрессии. А в том, что хоть после развода её и отправили спать в маленькую комнату наверху, но муж не позволял закрывать дверь спальни. Он должен был всегда видеть её через свою распахнутую дверь... И она даже в темноте чувствовала этот его взгляд, и не могла заснуть. Полежав несколько часов, она вставала, очень тихо накидывала халат и спускалась вниз по скрипучей лестнице, едва ступая на те места, где можно было пройти беззвучно. И все равно – «иииииииии...» Ну вот, не так ступила... И немедленно из его спальни раздалось ворчание: "Снова не спишь? Опять пошла бродить по дому? Выпила бы снотворное!" Снотворное, и правда, всегда водилось в тумбочке у кровати, но она упорно отказывалась принимать лекарство. Тогда бывший муж обратился к домашнему врачу, с версией о её депрессии....
Ну вот как, как ей рассказать врачу отчего у неё проблемы со сном, отчего она такая дёрганая, неуверенная... Отчего боится… и чего или кого именно боится... Стыдно, горько, нелепо... жаловаться... В её возрасте пора уже самой решать свои проблемы.
Невольно она вспомнила свой последний день рождения. С утра муж встал, и привычно довел её до слез, в очередной раз упрекнув, что только русские едят два кусочка колбасы с одним кусочком хлеба. Надо наоборот. Лекция о расточительности и прожорливости продолжалась долго, пока не допили утренний чай... Потом неожиданно пришла соседка, которую Ольга и не знала вовсе – так, здоровались, проходя мимо. Принесла цветы в корзинке и рамочку для фото.
«Я заметила, что ты не ставишь фото своей семьи на комоде в гостиной. Его дети и родные там есть, а твоих нет. Вот теперь поставим, чтоб все были, и рамочка красивая».
Муж заулыбался: «Да у них, у русских, это не принято. Вот она и держит свои фото наверху, в письменном столе». И кинул Ольге: «Принеси же кофе». Ольга быстро сварила кофе, принесла джем и печенье, испечённое вчера к чаю. После ухода соседки рамочку с фото небрежно кинули ей на кресло: «Забери». Вот и весь день рождения.
Она зажмурилась до слёз, вспоминая, как в той, в прошлой жизни, в день её рождения всегда стояли букеты – от студентов, подруг, знакомых, коих было немало в то время. После её отъезда все куда-то понемногу исчезли... Ни писем, ни вестей. Вот одна подруга только, которую муж не жалует – несдержанна на язык в письмах.
Со следующей недели муж начал ездить на фитнес. Ольга была счастлива: два раза в неделю по два-три часа одна... И никто не одёрнет, что она не так сидит, не так смотрит, или наоборот, не смотрит, не то и не так говорит...
И можно написать письмо Сергею... Не с жалобой уже, нет. Про то, как славно светит солнышко. И каким бы она хотела видеть свой дом, когда – даст Бог! – она сможет жить одна... Дом, полный света и солнца. С распахнутыми окнами в сад, с занавеской по ветру, букетом синих астр в стеклянном кувшине на столе, покрытом белой же с синим рисунком скатертью на накрытом для завтрака столе... Утренний воздух, прохладный и терпкий, вливающийся через раскрытую в сад дверь. Запах отцветающей розы, опавших листьев. И никогда не закрываюшиеся окна! Свежий воздух в спальне и в гостиной. Ни тяжелой антикварной мебели на гнутых ножках, ни вычурных светильников под бронзу. Ни коллекции восточных деревянных божков на окнах, коричневых и хмурых. Ни вечно пыльных ковриков с мутным красным орнаментом – сколько их ни чисть! – лежащих повсюду: на столах, комодах, даже на столике под телефоном. Синие шторы на окнах, белые занавески, развевающиеся от ветра, синий палас на полу, лёгкая светлая мебель – совсем немного, необходимое! Уютное большое кресло с бежевым пледом на спинке – мягким и тёплым…
МОЙ ДОМ.
Именно так вот ей думалось, с нежностью и нетерпеливой тоской: МОЙ ДОМ.
Вот только дойти бы до него...
Как же держали письма Сергея, ласковые, неизменнно бережные, милые!..
Странное чувство её охватывало, когда она думала об этих взаимоотношениях: никогда прежде так не случалось. Не было речи о влюблённости, каких-то ухаживаниях, Боже упаси!
Просто... было тепло на душе оттого, что есть вот этот человек. И есть письма от него, согревающие душу. И можно писать к нему. И он рад её письмам тоже.
Вот и всё...
Глава 6
«Здравствуйте, дорогая моя Ольга!
Простите меня, если предыдущее письмо было немного суровым. О войне нельзя писать мягко. Война – это воплощение жестокости, она калечит тела и души. Поэтому, когда умный человек добровольно собирается погрузить себя в этот бессмысленный хаос, я пытаюсь воспрепятствовать. Почему? Да потому, что и я со своей тонкой душой должен был оказаться где-то подальше от батальных сцен… Не получилось. Слава Богу – Он не дал мне очерстветь, искалечить внутреннюю материю. Я остался собой – и это главное. Но самым главным для меня будет и то, если я смогу вышибить из Вашей очаровательной головы глупые мысли о волонтёрстве. Если я был не совсем убедителен – только попросите, расскажу ещё. Пусть даже от этих рассказов Ваше сердце содрогнётся от ужаса – лишь бы Вы отказались от ложного пути.
Всё, о войне довольно. Знаете, я немного волнуюсь, когда сажусь писать Вам письма. Меня радует и одновременно пугает родство наших душ. Странно, до ужаса странно, что два человека в разных концах Европы, пусть и бывшие соотечественники, могут так сблизиться… Ну ладно, ладно, я опять забегаю вперёд, желаемое выдаю за истину! Что-то подсказывает мне, что и Вы думаете так же. Сегодня ночью не спалось, вспомнил о Вас – и словно лёгкий ветерок радости пробежал по измученной душе. На миг я представил, что Вы рядом, почувствовал Ваше тепло…
Ольга! Ради Бога, простите! Я боюсь Вас оскорбить случайным словом… Конечно, в текстовом редакторе всё можно подправить, но я не делаю этого. Пусть будет так, пусть поток моих безумных мыслей проникнет в Вашу душу, хотя бы на мгновение смягчив боль. Так будет честно и правдиво – до конца. Правда – я сейчас напишу такое, что может испугать Вас. А я всё равно буду ждать ответа. Ведь Вы уже всё поняли ...
Мне осталось только сказать главное. И я пишу это.
Я ВАС ЛЮБЛЮ!!!
Всё. Я смог. Я признался Вам в любви. Только дочитайте это письмо до конца – теперь я буду оправдываться, нет, нет, я буду доказывать своё право на любовь к Вам. Пусть даже на моё безумие, имя которому – Любовь. Ольга, я люблю Вас!
Человек со стороны посчитает меня сумасшедшим. (Вы ведь не человек со стороны, Вы не посчитаете, правда?) Как можно влюбиться в ни во что? Так видится прагматику. Действительно, я даже не знаю, какая Вы, не видел Вашей фотографии, не слышал голоса… Я всего лишь чувствую Вашу душу. Она сливается с моей – и мне намного легче жить. «Как такое возможно, – воскликнет скептик, – любить нечто эфемерное!!!» Знаете, эта Любовь подобна Вере. Вере в Бога. Чтобы верить в него, надо любить Вселенную, надо чувствовать Творца в себе самом. А иконы – это атрибутика для слабых, не умеющих преодолевать реальность. Для тех, кто сначала должен увидеть Бога, чтобы поверить в него. Вот истинная Любовь – разве она требует поруки? Разве может увиденный образ и услышанный голос быть значимее души? Теперь я осознал – полюбив душу человека, обретёшь Истинную Любовь – и примешь его физическую оболочку как должное. Как приложение к Душе…
Как часто мы влюбляемся именно в оболочку! В безликую красоту, которая со временем утрачивает свои достоинства. В красивую обложку с пустым содержанием. Не потому ли число наших разочарований столь велико? Мы сами себе создаём идола, кумира, до срока поклоняемся ему, а потом выносим этот хлам на задворки судьбы. Вот только уходя в небытие, он оставляет за собой немало мусора, который ни прибрать, ни смыть. А душа постепенно загаживается, теряет былую чистоту, утрачивает светлые грёзы.
Спасибо Вам, моя родная Ольга! Спасибо за то, что появились в моей жизни вместе с адажио Альбинони – ну кто теперь скажет, что оно не о Любви??? Спасибо за то, что Вы есть! И всё же главная моя благодарность – Богу. Спасибо Ему за то, что он подарил мне эту Любовь. Спасибо, что вдохнул надежду, заставил распахнуть душу. Она теперь открыта – для Вас, Ольга, для добра и света. Я впущу Вас туда немедленно, только захотите этого. Вы уже там, просто сделайте один маленький шаг! Если я получу от Вас ответ на это письмо, я пойму, что этот шаг сделан…
Искренне Ваш, любящий Вас Сергей.»
«Друг мой дорогой!
Я перечитываю Ваше письмо в который уже раз, и не могу удержаться от слёз...
Как же я вижу между строчек Вас... Вас, хотя никогда мы не встречались, да и встретимся ли – Бог весть... Но вот это - ВЫ. С Вашей милой, мальчишеской искренностью и прямотой зрелого, много испытавшего мужчины... И Вы сами не понимаете, как вот это все трогает моё сердце...
Я...я любуюсь Вами сейчас, слышите?! Глазами моей души... С нежностью и радостью я смотрю на Вас, удивительный, дорогой, славный мой человек.... И я счастлива. Впервые за много лет потерь, разочарований, бед. Я так счастлива, потому что Ваша тихая сдержанная нежность прохладной водой омыла мне душу.
Как же хорошо Вы сказали: да, правда, и у меня намусорено и пыльно сейчас в душе, словно пахнет окурками из салата оливье после праздника у соседей... А Любовь Ваша... так светло и чисто сияет мне, и есть теперь, зачем жить, и куда идти... К Вам, душа моя, даже если эта дорога никогда не окончится нашей встречей. Но ведь и это неважно. Важно, что Вы – есть, а значит, есть свет, и Надежда, и Любовь.
Я Вам верю! И знайте, это так нелегко после всех лет разочарований и просто предательств. Я ведь теперь хорошо знаю, почему мне так хотелось сберечь эту вот веру в людей: чтоб дождаться Вас... И поверить Вам, когда Вы придёте. До конца поверить. Спасибо Вам за то, что ни нотки фальши нет в Вашем письме, друг мой...
Я благодарю Вас за то, что Вы такой... Какой Вы есть. За чистоту и такт, за нежность и бережность, с которой Вы говорите со мной... именно Вы – тот, кто знает, что такое смерть, боль, кровь, война... И я восхищаюсь Вами, друг мой! Вы прошли через такое... через столько бед, и это письмо, такие вот слова от Вас, именно от Вас... это дорогого стоит....
Как часто мы впускаем к себе в душу разных, чужих людей, а потом горько сетуем, что они насорили и натоптали в ней. И потом так трудно ощутить ту чистоту и ясность души, что была изначально... Знаете, в юности у меня было чувство, что в душе моей, в груди, сидит такой прозрачный, чистый – без пылинки, синий кристалл... И от этой синей чистоты мне хотелось летать! Казалось, немного – и я смогу это сделать... Никогда после не бывало подобного в моей жизни, а вот Вы пришли и возвратили мечту... И я хочу благодарить Вас за то, что Вы вернули мне себя....
Душа моя... Я не хочу говорить Вам о любви. Потому что Вы ЗНАЕТЕ...
Я.»
Глава 7
Простите меня, если предыдущее письмо было немного суровым. О войне нельзя писать мягко. Война – это воплощение жестокости, она калечит тела и души. Поэтому, когда умный человек добровольно собирается погрузить себя в этот бессмысленный хаос, я пытаюсь воспрепятствовать. Почему? Да потому, что и я со своей тонкой душой должен был оказаться где-то подальше от батальных сцен… Не получилось. Слава Богу – Он не дал мне очерстветь, искалечить внутреннюю материю. Я остался собой – и это главное. Но самым главным для меня будет и то, если я смогу вышибить из Вашей очаровательной головы глупые мысли о волонтёрстве. Если я был не совсем убедителен – только попросите, расскажу ещё. Пусть даже от этих рассказов Ваше сердце содрогнётся от ужаса – лишь бы Вы отказались от ложного пути.
Всё, о войне довольно. Знаете, я немного волнуюсь, когда сажусь писать Вам письма. Меня радует и одновременно пугает родство наших душ. Странно, до ужаса странно, что два человека в разных концах Европы, пусть и бывшие соотечественники, могут так сблизиться… Ну ладно, ладно, я опять забегаю вперёд, желаемое выдаю за истину! Что-то подсказывает мне, что и Вы думаете так же. Сегодня ночью не спалось, вспомнил о Вас – и словно лёгкий ветерок радости пробежал по измученной душе. На миг я представил, что Вы рядом, почувствовал Ваше тепло…
Ольга! Ради Бога, простите! Я боюсь Вас оскорбить случайным словом… Конечно, в текстовом редакторе всё можно подправить, но я не делаю этого. Пусть будет так, пусть поток моих безумных мыслей проникнет в Вашу душу, хотя бы на мгновение смягчив боль. Так будет честно и правдиво – до конца. Правда – я сейчас напишу такое, что может испугать Вас. А я всё равно буду ждать ответа. Ведь Вы уже всё поняли ...
Мне осталось только сказать главное. И я пишу это.
Я ВАС ЛЮБЛЮ!!!
Всё. Я смог. Я признался Вам в любви. Только дочитайте это письмо до конца – теперь я буду оправдываться, нет, нет, я буду доказывать своё право на любовь к Вам. Пусть даже на моё безумие, имя которому – Любовь. Ольга, я люблю Вас!
Человек со стороны посчитает меня сумасшедшим. (Вы ведь не человек со стороны, Вы не посчитаете, правда?) Как можно влюбиться в ни во что? Так видится прагматику. Действительно, я даже не знаю, какая Вы, не видел Вашей фотографии, не слышал голоса… Я всего лишь чувствую Вашу душу. Она сливается с моей – и мне намного легче жить. «Как такое возможно, – воскликнет скептик, – любить нечто эфемерное!!!» Знаете, эта Любовь подобна Вере. Вере в Бога. Чтобы верить в него, надо любить Вселенную, надо чувствовать Творца в себе самом. А иконы – это атрибутика для слабых, не умеющих преодолевать реальность. Для тех, кто сначала должен увидеть Бога, чтобы поверить в него. Вот истинная Любовь – разве она требует поруки? Разве может увиденный образ и услышанный голос быть значимее души? Теперь я осознал – полюбив душу человека, обретёшь Истинную Любовь – и примешь его физическую оболочку как должное. Как приложение к Душе…
Как часто мы влюбляемся именно в оболочку! В безликую красоту, которая со временем утрачивает свои достоинства. В красивую обложку с пустым содержанием. Не потому ли число наших разочарований столь велико? Мы сами себе создаём идола, кумира, до срока поклоняемся ему, а потом выносим этот хлам на задворки судьбы. Вот только уходя в небытие, он оставляет за собой немало мусора, который ни прибрать, ни смыть. А душа постепенно загаживается, теряет былую чистоту, утрачивает светлые грёзы.
Спасибо Вам, моя родная Ольга! Спасибо за то, что появились в моей жизни вместе с адажио Альбинони – ну кто теперь скажет, что оно не о Любви??? Спасибо за то, что Вы есть! И всё же главная моя благодарность – Богу. Спасибо Ему за то, что он подарил мне эту Любовь. Спасибо, что вдохнул надежду, заставил распахнуть душу. Она теперь открыта – для Вас, Ольга, для добра и света. Я впущу Вас туда немедленно, только захотите этого. Вы уже там, просто сделайте один маленький шаг! Если я получу от Вас ответ на это письмо, я пойму, что этот шаг сделан…
Искренне Ваш, любящий Вас Сергей.»
«Друг мой дорогой!
Я перечитываю Ваше письмо в который уже раз, и не могу удержаться от слёз...
Как же я вижу между строчек Вас... Вас, хотя никогда мы не встречались, да и встретимся ли – Бог весть... Но вот это - ВЫ. С Вашей милой, мальчишеской искренностью и прямотой зрелого, много испытавшего мужчины... И Вы сами не понимаете, как вот это все трогает моё сердце...
Я...я любуюсь Вами сейчас, слышите?! Глазами моей души... С нежностью и радостью я смотрю на Вас, удивительный, дорогой, славный мой человек.... И я счастлива. Впервые за много лет потерь, разочарований, бед. Я так счастлива, потому что Ваша тихая сдержанная нежность прохладной водой омыла мне душу.
Как же хорошо Вы сказали: да, правда, и у меня намусорено и пыльно сейчас в душе, словно пахнет окурками из салата оливье после праздника у соседей... А Любовь Ваша... так светло и чисто сияет мне, и есть теперь, зачем жить, и куда идти... К Вам, душа моя, даже если эта дорога никогда не окончится нашей встречей. Но ведь и это неважно. Важно, что Вы – есть, а значит, есть свет, и Надежда, и Любовь.
Я Вам верю! И знайте, это так нелегко после всех лет разочарований и просто предательств. Я ведь теперь хорошо знаю, почему мне так хотелось сберечь эту вот веру в людей: чтоб дождаться Вас... И поверить Вам, когда Вы придёте. До конца поверить. Спасибо Вам за то, что ни нотки фальши нет в Вашем письме, друг мой...
Я благодарю Вас за то, что Вы такой... Какой Вы есть. За чистоту и такт, за нежность и бережность, с которой Вы говорите со мной... именно Вы – тот, кто знает, что такое смерть, боль, кровь, война... И я восхищаюсь Вами, друг мой! Вы прошли через такое... через столько бед, и это письмо, такие вот слова от Вас, именно от Вас... это дорогого стоит....
Как часто мы впускаем к себе в душу разных, чужих людей, а потом горько сетуем, что они насорили и натоптали в ней. И потом так трудно ощутить ту чистоту и ясность души, что была изначально... Знаете, в юности у меня было чувство, что в душе моей, в груди, сидит такой прозрачный, чистый – без пылинки, синий кристалл... И от этой синей чистоты мне хотелось летать! Казалось, немного – и я смогу это сделать... Никогда после не бывало подобного в моей жизни, а вот Вы пришли и возвратили мечту... И я хочу благодарить Вас за то, что Вы вернули мне себя....
Душа моя... Я не хочу говорить Вам о любви. Потому что Вы ЗНАЕТЕ...
Я.»
Глава 7
Когда Сергей рассказал, наконец, ей о себе, несколько дней Ольга ходила, словно придавленная его рассказом: неужели так можно жить?! Чтоб столько перенести, и пережить, и выдержать...и потом слушать музыку Альбинони, чувствовать ее глубинную, океански-бездонную нежность и страсть, и мечтать о Любви!
Это вызывало восхищение, удивление, радость, и ей так хотелось взять душу этого человека в свою: не затем, чтоб удержать – но уберечь, обогреть, дать хоть немного передохнуть... Дивной синей птицей, измученной долгим полетом, казалась ей его душа...такая удивительно нежная и ранимая, и слова, которыми Ольга отвечала на его письма, выходили такими, словно касались тихо и нежно, трепетными пальцами его измученной и израненной души...
Как неожиданно близок оказался этот человек... Словно вот – повернула голову, и встретила такой родной, прямой, ласковый, слегка насмешливый взгляд... Взгляд человека, которого она никогда не видела.
Письма стали приходить часто, каждый день, и оба не могли наговориться, рассказывая всю жизнь, что прошла врозь, делясь впечатлениями прошедшего дня, радостями, неприятностями. Стало уже совсем необходимым написать хоть строчку...
«Доброе утро! Мне просто так захотелось сказать Вам это, друг мой...
Давайте я вам расскажу о том, как в один прекрасный день (или ночь, неважно!), мы с вами встретились между звёзд. Одинокая дама с потёртой судьбой и молодой красивый Трубадур – Вы помните, кто такие трубадуры, ваганты и миннезингеры? Почему, между звёзд? Так где же еще может проходить интернет-сеть?! Там она, между Большой и Малой Медведицами. Извините за избитые названия созвездий, мне других на небе просто не найти, а без очков я смогу увидеть только Полярную звезду, да и то в ясную ночь… И среди этих звёзд, мой милый друг, в этом самом интернете я Вас встретила всего несколько недель назад. И чёрт знает, как меня к вам швырнуло навстречу, да так, что вот не могу остановиться, всё бегу и бегу. И вас вижу, там, на звёздочке, всегда готовым удержать меня.
И каждый вечер Вы встречаете меня на нашем стареньком каменном мостике над рекой с названием Млечный путь, у августовского водопада искрящихся звёзд, каждая из которых несёт исполнение самых сумасшедших желаний... Сиреневые туманы мечты окутывают нас, скрывая от посторонних глаз, а сквозь звёздные облака видно лицо самой Любви... Ну какие там житейские дела могут быть на звёздах Интернета!.. Только
Ваши романсы, которые я с удовольствием слушаю. И стихи. И картины. И Вы... Все ваши слова, ваши письма, они такие нежные и бережные, что в горле перехватывает, когда я их читаю. Страшно становится, что кто-то еще мог бы их увидеть. Это как шершавыми и грубыми, грязными руками схватили за сердце, хрупкое и нежное. Мне хочется уберечь вас, ваши слова, от всех этих житейских дел. Взять в ладони их, как лепестки, и держать нежно, едва прикасаясь.
Потому что это - Вы. Ваши слова, ваши песни, картины... Ваша нежная душа.
Как так могло быть, чтобы вы, с вашим тонким и нежным сердцем, могли пройти через столько бед! Сколько же вам сил понадобилось, чтобы себя сберечь, не сволочиться и не озлобиться. А остаться таким, как Вы есть... Я восхищаюсь Вашей силой, мой друг. И чистотой. Я ведь понимаю, Вы были там, где и грязь, и кровь, и пьянь, и животная тупая жестокость, Вы смотрели в глаза убийцам, Вы видели торжествующее быдло – наглое и властное. Вы всё это прошли…
Как же так получилось, что ни частичка этой гадости к вам не прилипла! И что Вы верите в жизнь, что сердце у Вас открытое, что готовы всё людям отдать... даже тем, кто и не сможет оценить и понять. А Вы всё же отдаёте. Полной рукой…
Вы удивительный, мой друг. Мне очень хотелось Вам это сказать».
«Конечно, и вагантов, и миннезингеров, а также трубадуров я знаю. Все они были романтиками с большой дороги и бессребрениками, подобно мне. Наверное, я и есть последний Трубадур на этой земле… Вот потому и гадость не должна ко мне прилипать – романтике это чуждо…»
Теперь она каждый день торопилась заглянуть в почту и найти весточку от него... Казалось, если оно останется лежать в ящике до утра, то уйдёт та нежность и тепло души, что так чувствовались в каждой строчке этих необыкновенных писем, от этого крайне необыкновенного человека... И уже дорогого...
«...У меня сейчас на столе стоит огромный букет сирени. Знаете, я ее очень, очень люблю! Этот ни с чем не сравнимый запах горьковатой свежести почему-то вызывает у меня волнение... как перед встречей с кем-то дорогим, с кем так давно не виделся... Пахнет тем, что не сбылось, но сбудется непременно. Счастьем близким пахнет, слышите? Пусть все сегодня у Вас сложится хорошо. Чудесно!»
«Сирень – это то, что знакомо с детства. Сирень росла во дворах, наполняя чудесным ароматом первые майские дни… Сирень – от слова «сиреневый», но мне нравилась белая – яркая и вызывающая, более выразительная даже. Помнится, мама часто срывала сирень и ставила в цветочную вазу в комнате…»
«...Мне снилось нынче, что я бежала сегодня домой под дождиком. Наш дождик, питерский. А значит – мелкий и долгий. Фонари в асфальте отражаются, и кажется, словно их вдвое больше, а в скверике у Адмиралтейства туман совсем запутался между деревьями, скамейками, фонтаном. Каблучки мои по асфальту стучат, во всем теле лёгкость, как полёт, и такое чувство, что счастье ждёт вон за тем раскидистым и душистым кустом. И я думаю о Вас... »
«Я в детстве тоже любил бегать под коротким летним дождём, задирать лицо навстречу охлаждающим струям небесной воды и обязательно поднимать руки, словно тянуться к этому чуду… А когда дождь заканчивался – также внезапно, как и начинался – беспощадное солнце высушивало немногочисленные лужицы и добавляло ещё большей жары».
«...Мой милый друг, Вы пишете, у Вас уже все в порядке. А письмо грустное, это чувствуется в каждой строке. Прошу Вас, не скрывайте, не прячьте от меня своих дел, и проблем. Позвольте их разделить с Вами, как Вы делите мои... Поймите, Вы мне близки со всем, что у Вас есть, и я всё принимаю вместе с Вами. Всё, что от Вас – благо. Я это точно знаю».
«…Лгать во спасение я не умею, моя радость! Мелкие неурядицы – на то они и мелкие, чтобы избавляться от них спокойно, не суетясь. А уж тревожить по пустякам близкого человека – не стоит, право! Мы едины душами, мы чувствуем друг друга на таком далёком расстоянии – разве этого мало? Этого вполне достаточно для участия – и я это чувствую всегда. Я знаю, что Вы придёте на помощь, когда мне будет особо невмоготу… Может быть, я даже сам попрошу Вас об этом, Душа моя!»
«Я БЛАГОДАРЮ Вас за то, что Вы мне это сказали, душа моя! Что Вы меня позовёте, если будет трудно... Это вот и есть главное, понимаете? Потому что только очень близкого человека можно позвать, не стыдясь ни слабости, ни слез... И я счастлива тому, что мы с Вами так близки... Тому, что я заслужила Ваше доверие... Нежность моя...
Я благодарю Вас!»
Это вызывало восхищение, удивление, радость, и ей так хотелось взять душу этого человека в свою: не затем, чтоб удержать – но уберечь, обогреть, дать хоть немного передохнуть... Дивной синей птицей, измученной долгим полетом, казалась ей его душа...такая удивительно нежная и ранимая, и слова, которыми Ольга отвечала на его письма, выходили такими, словно касались тихо и нежно, трепетными пальцами его измученной и израненной души...
Как неожиданно близок оказался этот человек... Словно вот – повернула голову, и встретила такой родной, прямой, ласковый, слегка насмешливый взгляд... Взгляд человека, которого она никогда не видела.
Письма стали приходить часто, каждый день, и оба не могли наговориться, рассказывая всю жизнь, что прошла врозь, делясь впечатлениями прошедшего дня, радостями, неприятностями. Стало уже совсем необходимым написать хоть строчку...
«Доброе утро! Мне просто так захотелось сказать Вам это, друг мой...
Давайте я вам расскажу о том, как в один прекрасный день (или ночь, неважно!), мы с вами встретились между звёзд. Одинокая дама с потёртой судьбой и молодой красивый Трубадур – Вы помните, кто такие трубадуры, ваганты и миннезингеры? Почему, между звёзд? Так где же еще может проходить интернет-сеть?! Там она, между Большой и Малой Медведицами. Извините за избитые названия созвездий, мне других на небе просто не найти, а без очков я смогу увидеть только Полярную звезду, да и то в ясную ночь… И среди этих звёзд, мой милый друг, в этом самом интернете я Вас встретила всего несколько недель назад. И чёрт знает, как меня к вам швырнуло навстречу, да так, что вот не могу остановиться, всё бегу и бегу. И вас вижу, там, на звёздочке, всегда готовым удержать меня.
И каждый вечер Вы встречаете меня на нашем стареньком каменном мостике над рекой с названием Млечный путь, у августовского водопада искрящихся звёзд, каждая из которых несёт исполнение самых сумасшедших желаний... Сиреневые туманы мечты окутывают нас, скрывая от посторонних глаз, а сквозь звёздные облака видно лицо самой Любви... Ну какие там житейские дела могут быть на звёздах Интернета!.. Только
Ваши романсы, которые я с удовольствием слушаю. И стихи. И картины. И Вы... Все ваши слова, ваши письма, они такие нежные и бережные, что в горле перехватывает, когда я их читаю. Страшно становится, что кто-то еще мог бы их увидеть. Это как шершавыми и грубыми, грязными руками схватили за сердце, хрупкое и нежное. Мне хочется уберечь вас, ваши слова, от всех этих житейских дел. Взять в ладони их, как лепестки, и держать нежно, едва прикасаясь.
Потому что это - Вы. Ваши слова, ваши песни, картины... Ваша нежная душа.
Как так могло быть, чтобы вы, с вашим тонким и нежным сердцем, могли пройти через столько бед! Сколько же вам сил понадобилось, чтобы себя сберечь, не сволочиться и не озлобиться. А остаться таким, как Вы есть... Я восхищаюсь Вашей силой, мой друг. И чистотой. Я ведь понимаю, Вы были там, где и грязь, и кровь, и пьянь, и животная тупая жестокость, Вы смотрели в глаза убийцам, Вы видели торжествующее быдло – наглое и властное. Вы всё это прошли…
Как же так получилось, что ни частичка этой гадости к вам не прилипла! И что Вы верите в жизнь, что сердце у Вас открытое, что готовы всё людям отдать... даже тем, кто и не сможет оценить и понять. А Вы всё же отдаёте. Полной рукой…
Вы удивительный, мой друг. Мне очень хотелось Вам это сказать».
«Конечно, и вагантов, и миннезингеров, а также трубадуров я знаю. Все они были романтиками с большой дороги и бессребрениками, подобно мне. Наверное, я и есть последний Трубадур на этой земле… Вот потому и гадость не должна ко мне прилипать – романтике это чуждо…»
Теперь она каждый день торопилась заглянуть в почту и найти весточку от него... Казалось, если оно останется лежать в ящике до утра, то уйдёт та нежность и тепло души, что так чувствовались в каждой строчке этих необыкновенных писем, от этого крайне необыкновенного человека... И уже дорогого...
«...У меня сейчас на столе стоит огромный букет сирени. Знаете, я ее очень, очень люблю! Этот ни с чем не сравнимый запах горьковатой свежести почему-то вызывает у меня волнение... как перед встречей с кем-то дорогим, с кем так давно не виделся... Пахнет тем, что не сбылось, но сбудется непременно. Счастьем близким пахнет, слышите? Пусть все сегодня у Вас сложится хорошо. Чудесно!»
«Сирень – это то, что знакомо с детства. Сирень росла во дворах, наполняя чудесным ароматом первые майские дни… Сирень – от слова «сиреневый», но мне нравилась белая – яркая и вызывающая, более выразительная даже. Помнится, мама часто срывала сирень и ставила в цветочную вазу в комнате…»
«...Мне снилось нынче, что я бежала сегодня домой под дождиком. Наш дождик, питерский. А значит – мелкий и долгий. Фонари в асфальте отражаются, и кажется, словно их вдвое больше, а в скверике у Адмиралтейства туман совсем запутался между деревьями, скамейками, фонтаном. Каблучки мои по асфальту стучат, во всем теле лёгкость, как полёт, и такое чувство, что счастье ждёт вон за тем раскидистым и душистым кустом. И я думаю о Вас... »
«Я в детстве тоже любил бегать под коротким летним дождём, задирать лицо навстречу охлаждающим струям небесной воды и обязательно поднимать руки, словно тянуться к этому чуду… А когда дождь заканчивался – также внезапно, как и начинался – беспощадное солнце высушивало немногочисленные лужицы и добавляло ещё большей жары».
«...Мой милый друг, Вы пишете, у Вас уже все в порядке. А письмо грустное, это чувствуется в каждой строке. Прошу Вас, не скрывайте, не прячьте от меня своих дел, и проблем. Позвольте их разделить с Вами, как Вы делите мои... Поймите, Вы мне близки со всем, что у Вас есть, и я всё принимаю вместе с Вами. Всё, что от Вас – благо. Я это точно знаю».
«…Лгать во спасение я не умею, моя радость! Мелкие неурядицы – на то они и мелкие, чтобы избавляться от них спокойно, не суетясь. А уж тревожить по пустякам близкого человека – не стоит, право! Мы едины душами, мы чувствуем друг друга на таком далёком расстоянии – разве этого мало? Этого вполне достаточно для участия – и я это чувствую всегда. Я знаю, что Вы придёте на помощь, когда мне будет особо невмоготу… Может быть, я даже сам попрошу Вас об этом, Душа моя!»
«Я БЛАГОДАРЮ Вас за то, что Вы мне это сказали, душа моя! Что Вы меня позовёте, если будет трудно... Это вот и есть главное, понимаете? Потому что только очень близкого человека можно позвать, не стыдясь ни слабости, ни слез... И я счастлива тому, что мы с Вами так близки... Тому, что я заслужила Ваше доверие... Нежность моя...
Я благодарю Вас!»
Серия сообщений "Васильева Ольга":
Часть 1 - Так всегда случаются все самые важные вещи: однажды… (2010 год)
Часть 2 - Так всегда случаются все самые важные вещи: однажды…(2010 год) (продолжение)
Часть 3 - Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев (2012 год) (1 - 7 главы)
Часть 4 - Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев (2012 год) (8 - 14 главы)
Часть 5 - Дотянуться издалека. Ольга Васильева, В. Муравьев (2012 год) (15 - 20 главы)
Часть 6 - Я Вас дождусь...
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Без заголовка | Шапокляк-Е - Дневник Шапокляк-Е |
Лента друзей Шапокляк-Е
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»