О сольном концерте Михаила Плетнева Сонаты Бетховена
"ВНИМАТЕЛЬНЫЙ И БЕЗЫСХОДНЫЙ ВЗГЛЯД В РАЙСКИЙ САД СКВОЗЬ НАГЛУХО ЗАПЕЧАТАННЫЕ ОКНА".
Karl Buratinovch о сольном концерте М.В. Плетнева в зале "Зарядье", 14 ноября 2020 г., Сонаты Бетховена:
"Послушал сольный концерт Плетнева с популярными сонатами Бетховена (№1, 8, 14, 17) в ноябрьской записи из Зарядья. Стандартный фортепианный Бетховен обычно напоминает эдакого оперного тенора, который рвет на себе волосы, страдальчески вопит (с аутической передышкой в средних частях) и заслуженно гибнет в луже крови. Плетнев удалил не только этот примитивный театр, но и вообще всю патетику, страсть, «стуки судьбы в дверь» и прочий соцреализм. Я бы даже сказал, удалил «высказывание», привычно приписываемый композитору «мессидж». Остались только осторожный страх, тоска, бесконечное одиночество и некие полуспасительные грезы о несбыточном. Его Бетховен ни к кому не обращен, сонаты – набор прощаний, конвертов с неотправленными письмами, тихих, торжественно-печальных реквиемов в духе давнишней, ещё не начавшей юродствовать Петрушевской.
В игре встречаются небольшие помарки, необязательности – но всё неважно, кроме внимательного и безысходного взгляда в райский сад сквозь наглухо запечатанные окна. В этой ситуации нет ничего более неуместного, чем бурные продолжительные аплодисменты и крики «браво» – видно, что пианисту привычней на кресте и неловко от стороннего восторга. Он даже пытался неотчетливыми жестами приостановить неумеренное внимание, играть почти подряд, без выхода из себя наружу.
Вот ещё один отзыв на МВП, исполняющего Рахманинова (привожу лишь часть). Отзыв -- парадоксальный, но во многом верный, особенно последняя фраза, очень понравившаяся Ярославу Тимофееву -- я ему этот отзыв переслал. Кстати, в начале этого отзыва, которое я опустил, речь идёт про лекцию Ярослава "Кисти Рахманинова", которая предваряла
"<...> Слышал, что не всем "нравится", как Плетнев играет, особенно Рахманинова - счастливые люди, им "не нравится", как играет Плетнев, завидую! У меня не то что язык - в голове не повернулось бы задаваться вопросом, "нравится" или "не нравится" Плетнев! Еще услыхал в свой адрес, будто для меня Плетнев - идеальный пианист... Что за ерунда! Идеальный пианист, понимая под таковым человека, идеально играющего на "пианине", для меня Вадим Холоденко <...> Плетнев же в нынешней своей форме (плюс ко всему...) даже в чисто техническом плане пианист "неидеальный", а для тех, кто ждет воспринимает концерт как развлечение, кто рассчитывает получить удовольствие, либо ждет внешнего блеска, пресловутой "виртуозности", Плетнев не годится категорически, они скажут - это что вообще, динамики нет, кульминации и форте отсутствуют, все разваливается на ходу, наконец, попросту скучно... Но я, не склонный к экзальтации, в первом отделении с трудом сдерживался, чтоб не сорваться в плач и крик, настолько Плетнев через Рахманинова, во многом, подходя строго, и мимо Рахманинова (по крайней мере привычного, хрестоматийного Рахманинова) доходчиво, убедительно напоминал нам о неуместности нашего присутствия здесь.
Здесь - это не только на концерте Плетнева, а в мире, во Вселенной. Хотя и на концерте, само собой: я никогда не понимал, нафига Плетневу публичные выступления, вряд ли он нуждается в дополнительных заработках (и ради них мог бы ограничиваться дирижированием), славу как артист он уже всю, какую можно, получил в прошлом. Есть у меня, правда, предположение, что делает это Плетнев, идет на такой компромисс, из жалости к нам... Оставаясь вместе с тем беспощадным и бескомпромиссным собственно в музыке. Потому что как бы красиво не рассказывал Слава Тимофеев, что Рахманинов самый "колокольный" композитор всех времен и народов и что лично Рахманинов, общаясь с Респиги, толковал свой этюд-картину до минор как "похоронный марш", не исключено (и Тимофеев не исключил), что насчет "похоронного марша" Рахманинов приврал, ну типа пошутил, а что касается "колокольности", то по моему убеждению (и предубеждению против Рахманинова) все его "колокола" и в сочинениях для фортепиано соло (Ярослав про "погребальный звон" прелюдии до-диез минор упоминал), и в фортепианных партиях концертов, Второго так просто в прямом, буквальном смысле, и в одноименном вокально-оркестровом опусе - везде лишь стилизационная краска, декоративная "хохлома". Тогда как у Плетнева лишний труд спрашивать, по ком звонит колокол; а марша, пусть и похоронного, в плетневской версии нет как нет, для марша нужен тот, кто его играет, тот, кто идет в траурной процессии, некто, пока еще остающийся в живых - плетневский космос любое существование белковых тел в природе отторгает, в его абсолютном холоде органическая жизнь если некогда и присутствовала, то давно распалась, разложилась на элементы таблицы Менделеева (опять же, если б в таком космосе нашелся Менделеев, составляющий таблицы). Отчего неуместность, я позволю себе сказать, непристойность наличия в зале публики как факта (а зал-то полный, ясное дело), не то что аплодисментов, цветов, всякой подобной неизбежной для концертного формата ритуальной атрибутики, непереносима настолько, что призвуки в рояле или технические огрехи исполнителя значение теряют.
И естественно - обратная сторона дела - "неорганическая химия" исполнений Плетнева (дирижерской ипостаси тоже касается, пусть и в несколько меньшей степени) далеко не каждому по душе, по вкусу, да и по зубам - холодно, холодно, холодно; пусто, пусто, пусто; страшно, страшно, страшно. <...>
Я как представлю, что было бы, играй Плетнев при всем при том вот так же, только на безупречно звучащем инструменте и технически безукоризненно - ведь это несовместимо с жизнью..."