Мимо трибун одна за другой шли праздничные колонны административных округов. Проходка каждой сопровождалась специальной фонограммой и включала в себя много чего красочного, нацеленного на пафосное отражение неповторимых особенностей. Всяк префект норовил свою вотчину прославить.

Коллектив барабанщиц «Сетунь» был известен давно. Представители окружных администраций полагали, что барабанным дефиле удастся заткнуть за пояс всех, а потому коллектив успел продаться четырём из десяти округов. Когда девушки в красных киверах забарабанили в третий раз, на трибунах не сдержали смеха. Даже президент Ельцин сообразил, что происходит фигня, и растянул рот в подобии снисходительной улыбки. Однообразие начинало его утомлять.

Сразу за барабанщицами на центр площади выехал грузовик, на кузове которого было установлено нечто вроде корабля. Там же, в кузове находились ряженные в камзолы и парики люди, один из которых, скорей всего,  изображал Петра-I. Грузовик остановился, с кузова спустился трап, Пётр сошёл на асфальт, и пока грузовик отъезжал на край площади, произнёс чего-то в стихах про Юго-восточный округ Москвы и Лефортово.

Длинномерный ЗИЛ, на кузове которого было сооружено нечто вроде сцены с девицами в ярких платьях – нагло встал в самом центре площади, а ещё какая-то машина, целиком задекорированная то ли под зелёный куст, то ли под облако цвета хаки, застопорилась у въезда на Тверскую.

Напряглись организаторы праздника, поскольку останавливать колонны было запрещено, но следовавшие за «кустом» ретро-автомобили свернули на параллельную полосу, благодаря чему движение общего потока даже не притормозилось. Эстрадные дивы заголосили с центрального кузова залихватскую песню: «Монтёры и ткачи, усталые слегка, расходятся под вечер от станка, и знают москвичи, завод АЗЛК – известен всей стране наверняка…» - а на площади между длинномером и трибунами заплясали парни в картузах. Направление зрелища, словно из чаши гиперболоида, хлынуло на зрителей, и это оказалось крайне ново.

На радостном припеве: «Юго-восток с годами подрастал, и вот уже стоит завод «Кристалл», и вот уже Курьяново вдали, и Южный порт, где ходят корабли…» - поперёк площади клином прошли женщины в кокошниках, вклинились в трибуны, и стали обносить зрителей разлитой по стопкам прозрачной продукцией того самого «Кристалла». Каждому выпившему стопарь водки,  тут же наливалась из большой деревянной братины запивка, похожая на квас.

Наличие кваса в братине предполагалось. Кто мог знать, что одна из работниц окружного управления культуры налила туда вместо кваса – ликёр того же самого завода? Она это сделала в спешке, от истерического напряжения и мучительного сознания ответственности. Каждый зритель запивал водку ликёром, и лишался дара речи, а потому процесс дошёл и до мэра, и до президента.
Когда мэр Лужков восстановил речевые способности, он подозвал префекта и спросил: «Вы совсем там охренели? Чего вы налили вместо кваса? Самому Борису Николаичу!» Префект глянул на непроницаемое лицо президента, и в ужасе удалился к своим. Там он подозвал зампрефекта, и строго велел: «Сейчас же уволить начальника управления культуры  всех там разогнать!»
Праздник тем временем вернулся в русло демонстрации. Колонны пошли с прежней монотонностью, но президент наблюдал за тусклым ликованием уже гораздо благосклоннее.

Вечером префект предстал перед мэром и отчитался: «Все уволены, Юрий Михайлович». «Кто уволен?» - не понял мэр, который давно забыл про случившийся эпизод. «Всё управление культуры уволено» - уточнил префект. «Да ладно тебе – великодушно улыбнулся мэр – верни обратно. Нормальные ребята». И префект дал приказ своему заму, чтобы всех вернули на место.

Узнал я об этом только через день, когда Москва закончила праздновать день города 1993 года. Впереди был расстрел парламента, война в Чечне, и прочие прелести демократии. Впереди было интересное развитие культуры площадного праздника, поскольку организаторы смекнули: если остановить колонну и дать коллективам несколько минут на выступление, то выходит гораздо зрелищней. Так и было вплоть до 850-летнего юбилея, когда один матёрый главреж умудрился развалить всё, созданное за пять лет. Потом и вовсе стало не до карнавала.

В преддверии дня города Москвы я иногда созваниваюсь с прежними коллегами, режиссёрами массовых праздников, артистами уличных театров. Многие из них и сейчас  так, или иначе, продолжают чего-то делать в жанре площадных представлений. Профессия как-никак. Чуть ли ни в один голос они удивляются - до какой степени нынче упали цены на скоморошество. Ведущие игровых программ, артисты с гигантским творческим багажом, умениями и возможностями, приглашаются за такие деньги, которые в прежние годы считалось постыдным платить даже за раус. Раус, если кто не знает, это когда берут людей с улицы, надевают на них костюмчики, и выгоняют шляться среди народа и создавать «праздничную массу» - самое неквалифицированное дно актёрской профессии. Про режиссёров со сценаристами и речи не идёт. Они вовсе стали не нужны, и оказались, как Остап с Кисой – «чужие на этом празднике жизни».

А ведь, в конце 20-го века, когда День города зародился как явление, в кругу людей, умеющих делать зрелище, его называли не иначе, как слитным словом: «Деньгорода» - подразумевая страду, рождающую гонорары не хуже, а то и помощней новогодних ёлок. Художники, умеющие достойно сделать нечто яркое за четверть отпущенной начальством на праздник сметы – ушли в прошлое за полной своей ненужностью. Сегодня рулят администраторы, которые уже никого ничем не удивят.

Чем дальше уходила страна от нищеты, тем становилось меньше надобности в массовых представлениях. Сейчас московский праздник делается он силами бюджетных учреждений, кружками любителей песни, пляски, и прочих очумелых ручек, которые влачат полудохлое существование. Наверное, это правильно, хотя и жаль.