И на митинг за присоединение к России он вышел сам, по собственному желанию. И кричал «Россия! Россия!» искренне и громко.
Когда в городе стали рваться первые снаряды и мины, он еще не думал уезжать. Даже была решимость записаться в ополчение. Но потом местные власти забрали у него все машины такси, на нужды армии ДНР. На следующий день он загрузил семью в машину, собрал все ценное, и уехал в Киев. Вернуться, когда все наладиться, всегда можно успеть, так он размышлял.

Первый червячок сомнения зашевелился в нем в Днепропетровской области. Дороги здесь оказались значительно хуже Донецких. Вместо гладкого асфальта – какая-то зеленая каменная крошка, кое-как залатанные дыры, а чаще не заделанные вовсе, асфальтовые колеи и волны. 
За Днепропетровском стало еще хуже. Местами асфальта не было вовсе, как будто война, недавно начавшаяся в Донецке, здесь бушевала уже давно и основательно.
Он удивлялся, но еще не тревожился.
В своей сложившейся жизни из Донецкой области он практически не выезжал. Ну, в Мариуполь или в Славянск, это бывало. В остальной Украине делать ему было нечего. Родственников там не было, близкие знакомые тоже жили в Донецке. В итоге Украина в его понимании складывалась из телевизионных новостей, интернета и разговоров на работе. Личный контакт со страной у него произошел теперь впервые.

Он ехал в Киев, потому что справедливо решил, что только в Киеве могут быть самые большие зарплаты и самые лучшие условия жизни.

Я встретился с ним в Киеве спустя полгода. Он был задумчив. Он устроился работать в крупную фирму, торгующую автозапчастями. Стоимость аренды квартиры его убивала.
- Слушай, - говорил он. – А ведь мы прекрасно жили.
Он рассказывал, как по утрам в Донецке улицу Артема мыли водой с шампунем. И асфальт блестел, гладкий, словно зеркало, и гранитный бордюр тянулся по обеим сторонам ровно, как по ниточке. А Куйбышева? А Хмельницкого? Да возьми любую улицу Донецка, там на всех такой асфальт, любо дорого.
- А здесь? – говорил он. – Разве это дороги? Направления в степи, и те бывают ровнее. Так это в столице такая жопа. А если выехать дальше?
Он рассказывал про пешеходный бульвар Пушкина, который был объявлен зоной некурения. И если бы ты там закурил, на бульваре, к тебе немедленно подошел бы милиционер, и не просто подошел, а оштрафовал, да-да, и все это знали, и никто так не курил, и можно было спокойно гулять с ребенком.
- А здесь? – восклицал он. – Да тут на остановках курят. Дети стоят, и тут же кто-то курит! И попробуй что-нибудь скажи.
Он рассказывал про рестораны, спортивные комплексы, торговые центры, детские площадки, парковки, освещение на улицах, футбольные поля, клумбы с цветами, новостройки, цены на продукты, парки, бульвары, зарплаты.
- А здесь? – разводил он руками. – Разве это зарплата, когда на аренду квартиры уходит больше половины?
- Не знаю, - говорил он, долго молча глядя в стекло кафе. – Не знаю, кто решил, что мы жили хуже всех в Украине. Не знаю, зачем надо было делать лучше. Зачем лучше, когда и так у нас было лучше всех? Нафига? Жили бы в свое удовольствие и жили…