Так долгий дождь стучится о стекло
в задумчивую пору листопада
Так ветер поднимает на крыло
последний лист раздевшегося сада…
Так трогает ладонями туман
немые обнажившиеся кроны –
не алча обнаружить в них изъян,
а просто – согревая мягко лона. Так запахи настурций и земли
вливаются в осенний мир волною …
Так горестно курлычут журавли
о том, что вместе нам не быть с тобою …
***
Голуби качаются рядком –
к боку бок –
на выгнувшейся ветке …
Тянет преддекабрьским холодком.
Морось ставит крапчатые метки
в плоскости стеклянной.
Небосвод
узок там, где даль была просторна.
Лис-ноябрь петляет –
в лес вот-вот
скроется, заслышав звуки горна
вышедшей на промысел зимы,
порохом наполнившей пищали …
Листья сожжены –
горчат дымы
с привкусом раздумчивой печали … А город давно не в парче-кринолине и золоте –
он чёрен местами, он сед от рассветного инея.
С дубов облетели на землю пузатые жёлуди.
Из яркого – разве рассыпан огонь на рябине и
макушках озябших калин. ... Ни просвета, ни лучика
в набрякших дождём облаках, загустевших над крышами.
Из птиц – бродит только ворона с повадкой лазутчика
по выцветшим листьям, что были вчера ещё рыжими.
Ветра не способны отныне на прежние шалости –
полны не игривости свежей, а злого уныния.
В груди разливается боль обжигающей жалости
при взгляде на город седой от рассветного инея.