«Нам помогали конвоиры, водившие молодежь на работу на арийскую сторону. По одному ребят постарше выводить было трудно. Нужно было найти целую группу молодых парней, а также такого конвоира, который тоже был сыт по горло жестокостью гетто и хотел навсегда из него выбраться. Всю группу на несколько дней размещали у доверенных польских семей, и через несколько дней одна из нас отводила их в лес по договоренности с властями подпольных организаций». Маленьким детям вводили седативные препараты, чтобы ввести их в сонное состояние, и вывозили в ящиках и коробках, выдавая за груз. Водитель грузовика специально натаскал собаку, которая лаяла при приближении к постам и пунктам пропуска, заглушая шорохи и плач младенцев, если они просыпались. Не менее тяжело, чем вывести детей, было и уговорить родителей довериться ей. «Я была свидетельницей ужасных сцен, когда, например, отец соглашался расстаться с ребёнком, а мать нет, – вспоминала Сендлер. – На следующий день часто оказывалось, что эту семью уже отправили в концлагерь». Тем же, кого удалось спасти, давали новые имена, размещали в женских монастырях, в сочувствующих семьях, приютах и больницах. Тех, кто был постарше и умел говорить, учили креститься – так, чтобы не вызвать подозрений в их еврейском происхождении. И о каждом из них Сендлер делала запись, зарывая свою картотеку в земле в саду под яблоней и никому не разглашая место ее нахождения. Все свои записи она передаст в Центральный комитет евреев в Польше лишь после войны. Комитет разыскивал спасенных еврейских детей, воссоединял их с семьями, а тех, кто остался сиротами (их было большинство), вывозил в Израиль.