Дни рождения русского Поэта, мирового классика, А. С. Пушкина, отмечаются в нашей стране как всенародный праздник поэзии.

Я позволю себе процитировать слова другого классика, Н. В. Гоголя: «При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте… В нем, как будто в лексиконе, заключалось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство".

У Анны Ахматовой мы читаем:
«Кто знает, что такое слава?
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?...» («Пушкин»).

А теперь позвольте процитировать из воспоминаний современника о нем:

«...Как-то вечером он приехал к нам вместе с С. А. Соболевским*, который сделался путеводителем его по Москве и впоследствии поселил его у себя. Этот вечер памятен мне впечатлением, какое произвел на меня Пушкин, виденный мною тут в первый раз…. Когда мне сказали, что Пушкин в кабинете у Николая Алексеевича* (брат автора воспоминаний), я поспешил туда, но, проходя через комнату перед кабинетом, невольно остановился при мысли: я сейчас увижу его!… Толпа воспоминаний, ощущений мелькнула и в уме и в душе…С тревожным чувством отворил я дверь…
Надобно заметить, что, вероятно, как и большая часть моих современников, я представлял себе Пушкина таким, как он изображен на портрете, приложенном к первому изданию «Руслана и Людмилы», т.е. кудрявым пухлым юношей с приятною улыбкой…
Перед конторкою (на которой обыкновенно писал Н.А.) стоял человек, немного превышавший эту конторку, худощавый, с резкими морщинами на лице, с широкими бакенбардами, покрывающими всю нижнюю часть его щек и подбородка, с тучею кудрявых волос. Ничего юношеского не было в этом лице, выражавшем угрюмость, когда оно не улыбалось. Я был так поражен неожиданным явлением, нисколько не осуществлявшим моего идеала, что не скоро мог опомниться от изумления и уверить себя, что передо мною находился Пушкин. Он был невесел в этот вечер, молчал, когда речь касалась современных событий, почти презрительно отзывался о новом направлении литературы, о новых теориях и, между прочим, сказал:
-Немцы видят в Шекспире черт знает что, тогда как он просто, без всяких умствований говорил, что было у него на душе, не стесняясь никакой теорией.
Тут он выразительно напомнил о неблагопристойностях, встречаемых у Шекспира, и прибавил, что это был гениальный мужичок! Меня поразило такое суждение тем больше, что я тогда был безусловный поклонник Авг. Шлегеля*, который не находит никаких недостатков в Шекспире.
Пушкин несколько развеселился бутылкой шампанского (тогда необходимая принадлежность литературных бесед!) и даже диктовал Соболевскому комические стихи в подражание Вергилию*. Не припомню, какая случайность разговора была поводом к тому, но тут я видел, как богат был Пушкин средствами к составлению стихов: он за несколько строк уж готовил мысль или созвучие и находил прямое выражение, не заменимое другим. И это шутя, между разговором!... (К. А. Полевой. «Записки о жизни и сочинениях Н.А. Полевого»).

И закончу отрывком из стихотворения В. Бокова «Памяти Пушкина»:
«Его любили – декабристы, Пестель,
Кто виноват? Кого теперь корить?
В тот день оборвалась такая песня,
Какой никто не может повторить.»

Прижизненный портрет А. С. Пушкина кисти художника Линева
[420x581]