
										
											M.B. 
										
											Она сказала: «Он уже уснул!»,— 
										
											задернув полог над кроваткой сына, 
										
											и верхний свет неловко погасила, 
										
											и, съежившись, халат упал на стул. 
										
											 
										
											Мы с ней не говорили про любовь, 
										
											Она шептала что-то, чуть картавя, 
										
											звук «р», как виноградину, катая 
										
											за белою оградою зубов.
										
											 
										
											«А знаешь: я ведь плюнула давно 
										
											на жизнь свою... И вдруг так огорошить! 
										
											Мужчина в юбке. Ломовая лошадь. 
										
											И вдруг — я снова женщина... Смешно?»
										
											 
										
											Быть благодарным — это мой был долг. 
										
											Ища защиту в беззащитном теле, 
										
											зарылся я, зафлаженный, как волк, 
										
											в доверчивый сугроб ее постели. 
										
											
										
											Но, как волчонок загнанный, одна,
										
											она в слезах мне щеки обшептала.
										
											и то, что благодарна мне она,
										
											меня стыдом студеным обжигало.
										
											 
										
											Мне б окружить ее блокадой рифм,
										
											теряться, то бледнея, то краснея, 
										
											но женщина! меня! благодарит! 
										
											за то, что я! мужчина! нежен с нею! 
										
											 
										
											Как получиться в мире так могло? 
										
											Забыв про смысл ее первопричинный, 
										
											мы женщину сместили. Мы ее 
										
											унизили до равенства с мужчиной. 
										
											 
										
											Какой занятный общества этап, 
										
											коварно подготовленный веками: 
										
											мужчины стали чем-то вроде баб, 
										
											а женщины — почти что мужиками. 
										
											 
										
											О, господи, как сгиб ее плеча мне вмялся
										
											в пальцы голодно и голо
										
											и как глаза неведомого пола
										
											преображались в женские, крича!
										
											 
										
											Потом их сумрак полузаволок.
										
											Они мерцали тихими свечами... 
										
											Как мало надо женщине — мой Бог!— 
										
											чтобы ее за женщину считали. 
										
											 
										
											1968, Евгений Евтушенко
										
											
										
											...