«Братия! не будьте дети умом:
на злое будьте младенцы,
а по уму будьте совершеннолетни»

(1 Кор. 14:20)

Немного странным может показаться это сочетание слов (см. сабж), но только лишь показаться, потому что если с богослужением мы сталкиваемся чуть чаще чем на свое собственном Крещении и погребении, то нельзя не заметить, что оно постоянно напоминает нам о том, что наша церковная жизнь не совсем такая, какой она должна быть. Причем это напоминание абсолютно не зависит от того каких взглядов придерживается литургисающий иерей, является ли он грубо говоря «консерватором» или «либералом», сторонником «охранительства» или церковной «революции». Вне зависимости от этого, когда мы приходим вечером на богослужение в храм и слышим «Исполним утреннюю молитву нашу Господеви», утром слышим про «вечернюю молитву нашу», на возгласе «Оглашеннии изыдите» никто не покидает храма, а на Пасхальной неделе и святках слова «Со страхом Божиим и верою приступите» обращаются в пустоту. Сложно не заметить, как это слегка диссонируют с реальностью. Впрочем, можно подумать, что ничего страшного здесь нет, но если мы продолжим вслушиваться в происходящее за богослужением, то рано или поздно поймем, что замеченное нами несоответствие на самом деле совершеннейшее ничто по сравнению с тем, на что у нас закрываются глаза.

Хотим мы этого или нет, но восприятия совершаемого богослужения приходящими в храм людьми во многом утратило свое первоначальное значение. Мы говорим «литургия», что означает «общее дело», но можем ли мы однозначно сказать, что для всех собирающихся в храме за богослужением литургия это действительно «общее дело»? К сожалению, но такой уверенности у нас нет. Если бы это было так, то у нас в Церкви не существовало бы проблемы понимания богослужения, не существовало бы вопросов о «частоте» причащения, вопросов о возможности перевода богослужения на различные языки, вопросов о необходимости оглашения и так далее. Все это было бы не вопросами и проблемами, все это было бы жизнью, которой должны жить верные чада Церкви. Но мы имеем то, что имеем, и поэтому сегодня, когда богослужение зачастую не воспринимается и не переживается как общее действо всего народа Божиего, именно оно и становится вызовом Церкви, потому как самим фактом своего постоянного совершения нам напоминается о том, чего в жизни сегодняшней Церкви нет.

Конечно, на данную ситуацию можно смотреть по-разному. Самый простой и верный способ – это просто не замечать, что какие-то проблемы существуют. Действительно, очень эффективное средство для решения проблем, нужно сказать, что жизнью это уже почти доказано – подобная позиция одна из наиболее действенных и успешных. Впрочем, если мы с этим соглашаемся, то можно уже дальше не читать и продолжать наслаждаться жизнью. Есть и другая позиция, да, есть некоторые несоответствия, но с этим ничего не поделаешь, «так сложилось», поэтому ничего менять не нужно, а нужно принимать всё так как оно есть. Наконец, есть самая сложная и самая неблагодарная позиция – о проблеме не только сказать, но и попытаться предложить некоторые возможные варианты выхода из сложившейся ситуации.

Вот каким образом попытался обозначить проблему протопресвитер Иоанн Мейендорф: «Вера и богослужение неразрывно связаны, но эта связь должна быть не только формальной, но и живой, питающей и веру людей, и их молитвенную жизнь. В православном понимании Церкви вера сохраняется не только через апостольское преемство епископата, но и всем народом Божиим; соборность Церкви выражается не только в Соборах - Вселенских и Поместных, но также и в их принятии и усвоении всем народом Божиим. Так и богослужение не есть дело одного лишь духовенства: оно творится и питается благочестием всего народа. В историческом бытии Церкви часто возникают опасности от нарушения соборного единства и соборного восприятия истин веры» [1] . Закон молитвы есть закон веры – это всегдашнее понимание Церкви о том, каким образом вера сохраняется и каким образом она выявляется, открывается нам в опыте православного богослужения. Задача православного христианина заключается «в малом», стать причастником этого благодатного опыта. Но на этом пути есть свои «подводные камни», о некоторых из которых хотелось бы сказать.

Вопрос о богослужебном языке Церкви – один из наиболее острых и дискуссионных вопросов современной церковной действительности. Говоря о богослужебном языке Церкви, мы прекрасно понимаем, что у Вселенского Православия нет, и не может быть единого и единственного сакрального языка, на котором только и возможно славословить Бога. Во времена святых братьев Кирилла и Мефодия, которые подарили нам наше славянское богослужение, существовала т.н. «трехъязычная ересь», согласно которой молиться Богу можно было только на трех языках – еврейском, греческом и латинском. Если бы эта косность восторжествовала, то мы бы никогда не получили наше сегодняшнее богослужение. Основой литургической жизни Русской Церкви является церковнославянский язык, который, несомненно, является жемчужиной русского Православия. Однако все великие русские миссионеры начинали свою миссию с того, что переводили богослужебные тексты и молитвы на национальные языки. Но основной проблемой остается наличие адекватных, качественных переводов, укорененных в традиции и предании Церкви. Проблема переводов связана, прежде всего, с проблемой переводчика, потому что перевод текстов богослужения и Священного Писания возможен не только при наличии определенных знаний, здесь необходима, прежде всего, одухотворенность и талант того, кто этим занимается.

Многие участники церковной дискуссии 1905—1917 годов предлагали разрешить, по свободному выбору прихода и настоятеля, при условии благословения правящего архиерея, совершение богослужения на русском языке по переводам, которые получали бы для церковного употребления одобрение Высшей церковной власти. Использование русского языка в богослужении при этом предполагалось вводить постепенно, начиная с чтения русских переводов библейских текстов и других читаемых частей богослужения, для которых существуют удовлетворительные по качеству переводы. Такое решение было предложено Отделом о богослужении, проповедничестве и храме Поместного Собора в 1918 году. Будущий патриарх митрополит Сергий (Страгородский) в 1930 году опубликовал постановление в качестве общего правила «о допущении русского языка в церковном богослужении». Известна также практика частичного употребления русских текстов в богослужении, имевшая место в Ленинградской епархии по благословению митрополита Никодима (Ротова) и в ряде других епархий Русской Православной Церкви [2] .

Из положительных примеров недавнего времени нельзя не сказать об академике С.С. Аверинцеве, который будучи выдающимся ученым и поэтом работал над переводами текстов Священного Писания. Благодаря его трудам мы имеем на сегодняшний день перевод синоптических евангелий, Псалтири и Книги Иова, все эти переводы сегодня изданы и доступны. Издаются переводы богослужебных текстов архиепископа Ионафана (Елецких), по благословению которого в настоящее время в Москве продолжается выпуск серии переводов православного богослужения.

В настоящее время переводы Литургии на новые языки осуществлены в Сербской и Болгарской Православных Церквах (при чем в Сербской Церкви ряд переводов богослужебных текстов осуществлен прп. Иустином (Поповичем)). Новоизбранный Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви митрополит Иларион в качестве одной из первоочередных задач современного церковного служения обозначил необходимость перевода молитв с церковнославянского на русский язык.

Известно, что переводы богослужебных текстов с церковнославянского на русский язык вызывают крайне неоднозначное отношение в церковном сообществе. Не нужно закрывать на это глаза. Недопонимание действительно существует, и было бы глупо его не замечать. Единственным рецептом по снятию напряжения между разными «лагерями» представляется широкая и открытая дискуссия в Церкви по данному вопросу. Давайте будем разговаривать, давайте будем не соглашаться, давайте будем убеждать, давайте будем убеждаться, но только давайте не будем делать вид, что никакой проблемы вовсе нет.

Совершенно справедливый упрек противников русских переводов в том, что русский перевод не делает богослужение абсолютно понятным и не снимает полностью проблемы понимаемости происходящего в храме. Упрек правильный, но это совсем не означает, что переводы не нужны. Переводы нужны хотя бы потому, что это всегдашнее дело Церкви, они делались всегда и сегодня, если мы хотим быть продолжателями дела святых братьев Кирилла и Мефодия, нам необходимо оставаться верными их наследию. Переводы всегда страдают неточностью, и это главный тезис противников перевода богослужения на какие-либо языки. Думаю, интересно будет почитать, что писал по этому поводу св. Кирилл (будучи еще Константином). Интересная цитата из вступления к апракосному Евангелию написанное св. Кириллом: «Слова не были переданы слепо своими соответствиями. Потому что нам нужны были не [сами] эти слова и выражения, а их смысл. По этой причине, когда смысл на греческом и на славянских языках совпадал, мы передавали выражение тем же словом, но когда выражение было пространным или приводило к потере смысла, тогда, не теряя смысла, мы переводили его другим словом. Греческий в переводе на другой язык никогда не может быть передан одним и тем же способом, и это случается со всеми языками, на которые он переводится. Часто случается, что слово, изящное на одном языке, не таково на другом, и имеющее важно значение на одном языке, не столь важно на другом... Поэтому не представляется возможным всегда следовать греческому выражению, но то, что должно всегда сохраняться, это его смысл» [3] .

И еще, немаловажный момент, который обычно совершенно упускается нами. Мы не можем, и даже не имеем права лишать людей возможности молиться на русском языке если они этого хотят. Возможно, что таких людей не так много, действительно это так. Ведь есть приходы Русской Православной Церкви в Украине и Белоруссии, которые желают молиться на украинском и белорусском языках и это не создает каких-либо напряжений в церковной среде. Возможно ли это в России? Думаю, что если дискуссия в нашей Церкви по этому вопросу будет вестись квалифицированно и ответственно, без навешивания ярлыков и анафематствований, то каждый православный христианин, который осознает потребность общения с Богом на своем родном языке, сможет делать это открыто.

Вопрос богослужебного языка ставит перед нами и другой вопрос – а слышат ли сегодня верные то, о чем молится Церковь? Ведь на каждое молитвословие хор ответствует «Аминь», что должно выражать приятие всей общиной совершаемого богослужения. Но для того чтобы сказать «Аминь» нужно слышать и понимать тексты молитв. Тайное чтение «тайных» молитв сегодня почти канонизировано. Хотя «таинственность» литургических молитв Церкви заключается не в их секретности, а в том, что через них совершается Таинство, в котором должна принимать участие вся Церковь. Все молитвы литургии, за исключением одной сугубо священнической молитвы перед совершением Великого входа, это молитвы от лица всех собравшихся в храме. Но получается так, что люди имеют возможность слышать лишь короткие отрывочные возгласы, совершенно не имея возможности понимать то, на что необходимо всем вместе ответствовать «Аминь». Можно всю жизнь проходить в храм, и так и не понять, что означает торжественный возглас «Победную песнь поюще, вопиюще, взывающее и глаголюще». Понять это не представляется совершенно никакой возможности, если только самостоятельно не задаваться подобной целью. Но опыт показывает, что даже постоянные прихожане, которых уж никак нельзя назвать случайными людьми в храме, не имеют даже представления о том, в чем смысл данного возгласа. И винить их в этом нельзя.

Думаю, не стоит забывать, что единственным каноническим источником регламентирующим чтение литургических молитв является 167 новелла императора Юстиниана, которая гласит: «Более того, мы предписываем всем священникам и епископам говорить молитвы, используемые в Божественном Приношении и святом Крещении не неслышно, но в полный голос, чтобы они были слышны верными, что побуждало бы души слышащих к большему благоговению и возвышало бы их к похвале Господа Бога». Далее Юстиниан в поддержку своего мнения перефразирует 1Кор. 14:15-17, о том, как может кто-то сказать "Аминь" на ваше благодарение, если не слышит, что вы говорите. Ибо вы можете произносить много благодарений, но другого это не назидает [4] .

Сегодня традиция гласного чтения литургических молитв по большей части забыта, но не утрачена до конца. О пользе гласного чтения «тайных» молитв писал святитель Тихон и некоторые другие достойнейшие архипастыри, с 1905 года некоторая часть анафоры читалась вслух для молящихся в храмах Рижской епархии по благословению святителя Агафангела (Преображенского). Многие архиереи Русской Церкви читают молитвы литургии вслух сослужащего им духовенства, хотя достаточное количество батюшек предпочитает служить «по старинке», читая молитвы «про себя», только для «самого себя». Будет ли традиция гласного чтения литургических молитв востребована сегодня в Церкви? Все будет зависеть от того, какие приоритеты мы для себя выстраиваем.

Вопрос об открытии-закрытии Царских врат за Божественной литургий продолжает поднятую выше тему о возможности гласного чтения литургических молитв. Служение Божественной литургии с отверстыми Царскими вратами исторически глубоко укоренено в предании Церкви, о чем свидетельствует богослов и историк архимандрит Киприан (Керн): «Первохристианское сознание смотрело на народ как на активного участника в таинствах, как на соучастника, если угодно, даже как на сослужителя, а не как на пассивного посетителя храма, зрителя и слушателя». В конце концов, упоминание о закрытии Царских врат на евхаристическом каноне отсутствует даже в нынешнем издании «Служебника», в который были внесены исправления синодальной Богослужебной комиссией ( 2004 г .). Видится, что практика служения Божественной литургии священническом чином с закрытыми Царскими вратами не оправдана и не имеет никакого основания в литургическом предании Церкви. В современной литургической практике все внимание молящихся обычно бывает сосредоточено на Великом Входе. Царские врата открыты, совершается каждение, выход и велегласные поминовения, в виду чего большинство людей уверены, что это является главной частью богослужения. Евхаристический канон полностью остается потерянным для молящихся в храме, и прихожане слышать лишь обрывки фраз евхаристических молитв, которые остаются вовсе непонятными. Не знаю, каким образом можно объяснить богословское значение преподания «мира» священником при закрытых Царских вратах и задернутой катапетасме? Как совершенно справедливо замечает протопресвитер Александр Шмеман: «дьякон, стоящий во время Возвышения Даров вне алтаря, когда «видит, что священник берет Святой Хлеб», должен сказать: «Вонмем!» Как, однако, дьякон должен увидеть это, если врата закрыты и завеса задернута, как это делается сейчас в России?». «Более того, - продолжает отец Александр, в России царские врата бывают закрыты во время всей анафоры, в то время как в Америке, (благодарение Богу) мы открываем их по крайней мере на «Верую» [5] .Совершенно непонятно чем русское Православие так провинилось перед всеправославным миром, что приходы Русской Православной Церкви не имеют возможности пользоваться той литургической «привилегией», которая совершенно понятна и привычна для православных христиан других Поместных Церквей? По слову святителя Киприана Карфагенского: «Мы воспеваем вместе со священником Божьим», насколько возможно подобное сослужение народа и клира при закрытых Царских вратах на Божественной литургии, думаю, каждый может попытаться ответить самостоятельно.

И это далеко не единственное о чем нам стоит сегодня задуматься. Главное так и остается главным, пока для нас необходимость стремления к постоянному приобщению Святых Христовых Таин за каждой Божественной литургией, на которой мы присутствуем, не станет аксиомой, сложно говорить о реальном церковном возрождении. Современная литургическая практика требует внимательного и ответственного обсуждения. Если закон молитвы перестанет быть для нас законом веры, то рано или поздно мы вынуждены будем отвечать за свою беспечность. А поводов для разговора более чем предостаточно.

Впрочем, не будем множить примеры. Все сказанное выше говорит об одном – у нас есть о чем говорить, у нас есть вопросы, которые необходимо ставить и необходимо решать. Найдем ли мы внутренние силы для того, чтобы внутрицерковная дискуссия велась в рамках элементарного уважения к оппонентам, зависит от нас самих. Сможем ли?

священник Димитрий Карпенко
специально для портала "Православие и мир"

[1] Мейендорф И., протопр. Об изменяемости и неизменности православного богослужения. // ЖМП, №8, 1998.

[2] Балашов Н., прот. Развитие литургической культуры: богословские и пастырские аспекты. // http://www.liturgica.ru/bibliot/balashov.html

[3] Цит. по книге Тахиаос А.-Э.Н. Святые братья Кирилл и Мефодий, просветители славян.

[4] Тафт Р. Было ли традиционным для ранней Церкви чтение вслух литургических молитв? //
http://www.kiev-orthodox.org/site/worship/1006/

[5] Шмеман А., протопр. К вопросу о литургической практике (письмо моему епископу). //
http://www.kiev-orthodox.org/site/worship/395/