Та рус­ская го­сударс­твен­ность, ко­торая на тер­ри­тории Ев­ра­зии яви­лась пре­ем­ни­цей и нас­ледни­цей го­сударс­тва Чин­гисха­на, по­ко­илась на проч­ном ре­лиги­оз­но-бы­товом ос­но­вании. Вся­кий рус­ский не­зави­симо от сво­его ро­да за­нятий и со­ци­аль­но­го по­ложе­ния при­над­ле­жал к од­ной и той же куль­ту­ре, ис­по­ведо­вал од­ни и те же ре­лиги­оз­ные убеж­де­ния, од­но и то же ми­ровоз­зре­ние, один и тот же ко­декс мо­рали, при­дер­жи­вал­ся од­но­го и то­го же бы­тово­го ук­ла­да. Раз­ли­чия меж­ду от­дель­ны­ми клас­са­ми бы­ли не куль­тур­ные, а толь­ко эко­номи­чес­кие и сво­дились не к раз­ни­це в ка­чес­тве тех ду­хов­ных и ма­тери­аль­ных цен­ностей, ко­торы­ми оп­ре­деля­лись ми­ровоз­зре­ние и быт, а ис­клю­читель­но к ко­личес­тву этих цен­ностей, к сте­пени осу­щест­вле­ния в жиз­ни каж­до­го ли­ца еди­ного куль­тур­но­го иде­ала.

Бо­ярин оде­вал­ся бо­гаче, ел вкус­нее, жил прос­торнее, чем прос­той кресть­янин, но и пок­рой его платья, и сос­тав его пи­щи, и стро­ение его до­ма бы­ли в прин­ци­пе те же, что и у кресть­яни­на. Эс­те­тичес­кие вку­сы и нап­равле­ние умс­твен­ных ин­те­ресов у всех бы­ли оди­нако­вы, толь­ко од­ни име­ли воз­можность удов­летво­рять эти вку­сы и ин­те­ресы в боль­шей ме­ре, чем дру­гие.

Ос­но­вани­ем все­го бы­ла ре­лигия, «пра­вос­лавная ве­ра», но в рус­ском соз­на­нии «ве­ра» не бы­ла со­вокуп­ностью от­вле­чен­ных дог­ма­тов, а цель­ной сис­те­мой кон­крет­ной жиз­ни. Рус­ская ве­ра и рус­ский быт бы­ли не­от­де­лимы друг от дру­га. В бы­те и в куль­ту­ре не бы­ло ни­чего мо­раль­но или ре­лиги­оз­но без­различ­но­го. Быть пра­вос­лавным зна­чило не толь­ко ис­по­ведо­вать оп­ре­делен­ные дог­ма­ты и ис­полнять нравс­твен­ные пред­пи­сания цер­кви, не толь­ко пов­то­рять ус­та­нов­ленные мо­лит­вы, со­вер­шать ус­та­нов­ленные об­ря­довые дей­ствия и по­сещать бо­гос­лу­жения, но и вку­шать в оп­ре­делен­ные дни ус­та­нов­ленную пос­тную или ско­ром­ную пи­щу, но­сить платье оп­ре­делен­но­го пок­роя и т.д. Ве­ра вхо­дила в быт, быт – в ве­ру, оба сли­вались во­еди­но, в це­лос­тную сис­те­му «бы­тово­го ис­по­вед­ни­чес­тва». Ор­га­ничес­кую часть это­го бы­тово­го ис­по­вед­ни­чес­тва сос­тавля­ла и го­сударс­твен­ная иде­оло­гия, ко­торая, как все в рус­ской жиз­ни, бы­ла не­от­де­лима от ре­лиги­оз­но­го ми­росо­зер­ца­ния.

Во гла­ве го­сударс­тва эта иде­оло­гия пос­та­вила ца­ря, ко­торый пред­став­лялся воп­ло­щени­ем на­ци­ональ­ной во­ли; в ка­чес­тве та­кого че­лове­ка, воп­ло­ща­юще­го в се­бе во­лю на­ци­ональ­но­го це­лого, царь мыс­лился и как при­нима­ющий нравс­твен­ную от­ветс­твен­ность пред Бо­гом за гре­хи на­ции, а по­тому царс­тво­вание пред­став­ля­лось как из­вес­тно­го ро­да нравс­твен­ный под­виг. Сог­ласно хрис­ти­ан­ско­му уче­нию под­виг не­мыс­лим без мо­лит­вы и без Божь­ей по­мощи, а по­тому царь, ес­тес­твен­но, яв­лялся но­сите­лем осо­бого ро­да Божь­ей бла­года­ти, о пре­быва­нии ко­торой на нем сле­дова­ло все­народ­но мо­лить­ся. Как вся­кому че­лове­ку с хрис­ти­ан­ской точ­ки зре­ния да­но за­дание жить по ве­лени­ям Бо­га и осу­щест­влять в сво­ей жиз­ни во­лю Божью, так точ­но то же за­дание да­но и всей на­ции. А пос­коль­ку вся жизнь и пос­тупки на­ци­ональ­но­го це­лого оп­ре­деля­ют­ся и нап­равля­ют­ся ца­рем как воп­ло­щени­ем на­ци­ональ­ной во­ли, то царь дол­жен явить­ся про­вод­ни­ком Божь­их ве­лений в жиз­ни на­ции. Та­ким об­ра­зом, иде­аль­ный царь пред­став­лялся, с од­ной сто­роны, как от­ветчик за на­род, как на­род­ный пред­ста­витель пред Бо­гом, с дру­гой – как ору­дие про­веде­ния бо­жес­твен­ных ве­лений в жиз­ни на­ции, как по­мазан­ник Бо­жий пред на­родом. Но так как та на­ция, во­лю ко­торой воп­ло­ща­ет в се­бе царь, не яв­ля­ет­ся су­щес­твом сверхъ­ес­тес­твен­ным, а да­ры бла­года­ти, пре­пода­ва­емые ца­рю че­рез по­маза­ние на царс­тво, не ос­во­бож­да­ют ни его, ни пред­став­ля­емую им на­цию от свой­ствен­ной че­лове­чес­кой при­роде гре­хов­ности, то до­пус­ка­лось, что как царь, так и пред­став­ля­емая им на­ция мо­гут ук­ло­нить­ся от Божь­его пу­ти и впасть в тот или иной грех. И как от­дель­ный че­ловек пре­дос­те­рега­ет­ся от гре­ха го­лосом со­вес­ти, так точ­но и царь в сво­ей лич­ной жиз­ни и в рас­по­ряже­ни­ях, ка­са­ющих­ся всей на­ции, дол­жен, что­бы убе­речь­ся от гре­хопа­дения, прис­лу­шивать­ся к го­лосу со­вес­ти как сво­ей лич­ной, так и об­ще­народ­ной, воп­ло­щен­ной че­рез цер­ковь в ли­це пат­ри­ар­ха.

Бу­дучи хо­тя и пер­вым из ми­рян и выс­шим воп­ло­щени­ем на­ци­ональ­ной во­ли, но все же че­лове­ком смер­тным и ог­ра­ничен­ным сво­ей че­лове­чес­кой при­родой, царь, ра­зуме­ет­ся, не мо­жет об­ла­дать все­веде­ни­ем. По­это­му да­же при на­илуч­шем ца­ре аген­ты го­сударс­твен­ной влас­ти мо­гут со­вер­шать зло­упот­ребле­ния, о ко­торых царь не­ос­ве­дом­лен. Эта «неп­равда» от­дель­ных аген­тов влас­ти, не­из­бежная с точ­ки зре­ния хрис­ти­ан­ско­го взгля­да на нравс­твен­ное не­совер­шенс­тво че­лове­чес­кой при­роды и на то, что «мир во зле ле­жит», не счи­талась про­тиво­реча­щей то­му прин­ци­пу, что царь во всем сво­ем уп­равле­нии стре­мит­ся осу­щес­твить на зем­ле «прав­ду»: зло­упот­ребле­ния аген­тов влас­ти при­писы­вались ес­тес­твен­но­му фак­ту не­веде­ния ца­ря; ус­тра­нение каж­до­го та­кого зло­упот­ребле­ния дос­ти­жимо бы­ло по­это­му лишь пу­тем ос­ве­дом­ле­ния о нем ца­ря, яв­ля­юще­гося ес­тес­твен­ным и единс­твен­ным зем­ным за­щит­ни­ком сво­их под­данных. В то же вре­мя твер­до бы­ло убеж­де­ние в том, что, как бы со­вер­шенно ни бы­ло пос­тавле­но де­ло ос­ве­дом­ле­ния ца­ря о про­ис­хо­дящих в его царс­тве зло­упот­ребле­ни­ях, пол­ное и со­вер­шенное ус­тра­нение этих зло­упот­ребле­ний и воз­можнос­ти их воз­никно­вения ни­ког­да дос­тигну­то не бу­дет. Ибо «мир во зле ле­жит», че­лове­чес­кая при­рода не­совер­шенна, и ни­каки­ми че­лове­чес­ки­ми изоб­ре­тени­ями ис­пра­вить это­го не­совер­шенс­тва нель­зя.

Со­вер­шенное царс­тво прав­ды есть толь­ко царс­тво не­бес­ное, вся­кое же зем­ное царс­тво ни­ког­да не дос­тигнет это­го иде­ала, а мо­жет толь­ко стре­мить­ся к не­му, и путь к иде­алу ле­жит не в усо­вер­шенс­тво­вании внеш­них форм го­сударс­твен­но­го об­ще­жития, а во внут­ренней ра­боте каж­до­го че­лове­ка над сво­им нравс­твен­ным са­мосо­вер­шенс­тво­вани­ем, в ра­боте цен­ной и це­лесо­об­разной, толь­ко пос­коль­ку она яв­ля­ет­ся доб­ро­воль­ной, а не внеш­не при­нуди­тель­ной, при­чем од­ни­ми че­лове­чес­ки­ми си­лами да­же и эта ра­бота не­осу­щес­тви­ма, а тре­бу­ет­ся еще по­мощь Божья, ис­пра­шива­емая мо­лит­вой, пос­том и всем «бы­товым ис­по­вед­ни­чес­твом». Та­ким об­ра­зом, смот­ря на жизнь го­сударс­тва с точ­ки зре­ния сво­его об­ще­го ре­лиги­оз­но­го ми­ровоз­зре­ния, пра­вос­лавный граж­да­нин рус­ско­го го­сударс­тва, не оболь­щая се­бя лож­ным пред­став­ле­ни­ем о дос­ти­жимос­ти в го­сударс­твен­ном стро­итель­стве ка­кого-то иде­аль­но­го раз­ре­шения всех воп­ро­сов, впол­не соз­на­вал всю ог­ра­ничен­ность воз­можных в этом нап­равле­нии дос­ти­жений и, пе­рено­ся центр тя­жес­ти в эти­ку, ви­дел ос­новную при­чину «неп­равды» аген­тов влас­ти в нравс­твен­ном не­совер­шенс­тве этих аген­тов, а ис­ко­рене­ние этой неп­равды счи­тал проб­ле­мой нравс­твен­ности, эти­ки, а не юри­дичес­ко-по­лити­чес­ко­го ре­фор­ма­торс­тва. Че­ловек, твер­до же­ла­ющий быть нравс­твен­ным, мо­жет дос­тигнуть этой це­ли, ес­ли впол­не под­чи­нит сво­ей во­ле всю те­лес­ную при­роду и бу­дет жить по Божь­ему за­кону, приз­вав на по­мощь Бо­га, всег­да от­кли­ка­юще­гося на этот при­зыв. Точ­но так же и на­ция мо­жет дос­тигнуть мак­си­мума пре­одо­ления вся­ких нас­тро­ений (по­ко­ящих­ся, как ска­зано, на гре­хе), ес­ли бу­дет твер­до сто­ять в жиз­ни по за­кону Божь­ему, т.е. в бы­товом ис­по­вед­ни­чес­тве, и ес­ли ее во­ля, воп­ло­щен­ная в ца­ре и вни­матель­но прис­лу­шива­юща­яся к го­лосу со­вес­ти, воп­ло­щен­но­му че­рез цер­ковь в пат­ри­ар­хе, бу­дет иметь не­ог­ра­ничен­ную власть над всей те­лес­ной де­ятель­ностью на­ции и над ор­га­нами уп­равле­ния. Та­ким об­ра­зом, на­илуч­шее дос­ти­жимое на зем­ле го­сударс­твен­ное ус­трой­ство (но все же не­пол­ное со­вер­шенс­тво царс­тва прав­ды, воз­можное лишь в царс­тве не­бес­ном, а не на зем­ле) воз­можно бы­ло с точ­ки зре­ния древ­не­рус­ской иде­оло­гии толь­ко при ус­ло­вии не­ог­ра­ничен­ной цар­ской влас­ти, со­чета­ющей­ся с на­иболь­шей ос­ве­дом­ленностью ца­ря о всем про­ис­хо­дящем в го­сударс­тве, с бы­товым ис­по­вед­ни­чес­твом на­ции и с вни­матель­ным от­но­шени­ем ца­ря к го­лосу цер­кви.

По­пыт­ки же от­дель­ных сос­ло­вий ог­ра­ничить власть ца­ря пред­став­ля­лись гре­хов­ны­ми, ибо в пла­не жиз­ни час­тно­чело­вечес­кой они бы­ли срав­ни­мы с по­пыт­ка­ми раз­ных страс­тей ог­ра­ничить и под­чи­нить се­бе во­лю че­лове­ка.

Итак, рус­ская го­сударс­твен­ность и вер­ховная власть рус­ско­го ца­ря по­ко­ились на иде­оло­гии, не­раз­рывно свя­зан­ной с рус­ским ре­лиги­оз­ным ми­росо­зер­ца­ни­ем и со всем рус­ским бы­том. Власть ца­ря под­пи­ралась бы­товым ис­по­вед­ни­чес­твом на­ции. Но и на­обо­рот, са­мое бы­товое ис­по­вед­ни­чес­тво на­ходи­ло опо­ру в ца­ре.

Царь в сво­ей лич­ной жиз­ни на­ибо­лее пол­но осу­щест­влял рус­ское бы­товое ис­по­вед­ни­чес­тво и в этом от­но­шении слу­жил при­мером, «за­давал тон» всей на­ции. Царь был са­мым бла­гочес­ти­вым из всех рус­ских ми­рян, а в час­тном до­маш­нем бы­ту – са­мым ти­пич­ным рус­ским. Цар­ский быт был сгу­щен­ной и иде­али­зиро­ван­ной, про­веден­ной, так ска­зать, с на­иболь­шим раз­ма­хом фор­мой рус­ско­го бы­та, и все про­чие рус­ские ми­ряне рав­ня­лись по это­му об­разцу, каж­дый в ме­ру сво­их сил и сво­его по­ложе­ния.

Та­ким об­ра­зом, царь и бы­товое ис­по­вед­ни­чес­тво вза­им­но под­держи­вали друг дру­га, сос­тавля­ли друг с дру­гом не­раз­дель­ное це­лое, и в этой креп­кой спа­ян­ности и ле­жала проч­ная ос­но­ва древ­не­рус­ской го­сударс­твен­ности.

Николай Сергеевич Трубецкой. "Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока" (фрагмент книги)