Я улыбаться перестала, Морозный ветер губы студит, Одной надеждой меньше стало, Одною песней больше будет. И эту песню я невольно Отдам на смех и поруганье, Затем, что нестерпимо больно Душе любовное молчанье.
[показать]
Я не знаю, ты жив или умер,— На земле тебя можно искать Или только в вечерней думе По усопшем светло горевать.
Все тебе: и молитва дневная, И бессонницы млеющий жар, И стихов моих белая стая, И очей моих синий пожар.
Мне никто сокровенней не был, Так меня никто не томил, Даже тот, кто на муку предал, Даже тот, кто ласкал и забыл.
Помолись о нищей, о потерянной, О моей живой душе, Ты в своих путях всегда уверенный, Свет узревший в шалаше.
И тебе, печально-благодарная, Я за это расскажу потом, Как меня томила ночь угарная, Как дышало утро льдом.
В этой жизни я немного видела, Только пела и ждала. Знаю: брата я не ненавидела И сестры не предала.
Отчего же Бог меня наказывал Каждый день и каждый час? Или это ангел мне указывал Свет, невидимый для нас?
Уж я ль не знала бессонницы Все пропасти и тропы, Но эта как топот конницы Под вой одичалой трубы. Вхожу в дома опустелые, В недавний чей-то уют. Всё тихо, лишь тени белые В чужих зеркалах плывут. И что там в тумане — Дания, Нормандия или тут Сама я бывала ранее, И это — переиздание Навек забытых минут?
И вот одна осталась я Считать пустые дни. О вольные мои друзья, О лебеди мои!
И песней я не скличу вас, Слезами не верну, Но вечером в печальный час В молитве помяну.
Настигнут смертною стрелой, Один из вас упал, И черным вороном другой, Меня целуя, стал.
Но так бывает раз в году, Когда растает лед, В Екатеринином саду Стою у чистых вод
И слышу плеск широких крыл Над гладью голубой. Не знаю, кто окно раскрыл В темнице гробовой.
Из-под каких развалин говорю, Из-под какого я кричу обвала, Как в негашеной извести горю Под сводами зловонного подвала.
Я притворюсь беззвучною зимой И вечные навек захлопну двери, И всё-таки узнают голос мой, И всё-таки ему опять поверят.
