Однажды вечером, дождливую порой,

С Можайска люди ехали, дорогою сырой.

В Смоленск их путь торговый,

Лежал сквозь лес еловый.

Обоз был не великий, всего-то пять телег.

И ямщики сутулые мечтали про ночлег.

Лошадки заморённые, худые и голодные,

К пути такому длинному они совсем не годные.

С обозом -  три охранника, с отвагой напускной.

Ну и купец пузатый, с дородною женой.

А на телегах утварь,  и снедь, и самовар,

Полсотни сарафанов и  сорок шаровар.

Не доезжая Вязьмы, глухие то места.

Мечты купца обуяли, наверно неспроста.

И начал вспоминать он, как вёл свои дела.

Как лёгкою и радостной  судьба его была. 

Тщеславием воспрянул, и с радостью хмельной.

Он о себе подумал, «что вроде как с ленцой.

Людей я облапошивал, и долю свою брал.

В хозяйстве вещи нужной я цену задирал»!

Купец губами чмокал, считая барыши,

Но тут из леса вышли лохматые шиши.

Всего-то их с десяток, но грозные на вид,

И верная охрана рассеялася в миг.

Разбойники неспешно прибили ямщиков,

И стали золотишко искать среди мешков.

С купцом не долго думали – отправили в расход,

Под дубом прикопали – ему не до красот.

А атаман купчиху, схватил, к груди  припал.

И радостно смеясь, всё платье изорвал.

В кустах он с ней насытился, дорвался, аки клещ.

И стала у разбойников купчиха как-бы вещь. 

Недолго тати пили, недолго и плясали.

Нашли их стражи местные, и гуртом порешали.

И атамана грозного, хребтину перебив,

Подвесили на дерево, детину загубив.

Купчиха день проплакала, проплакала второй,

А после слезы вытервши, отправилась домой.

Со всеми попрашалася, долги все отдала.

И в монастырь отправилась, где постриг приняла.

Такое вот сказание, и грустно и смешно.

Но и морали некой оно не лишено.

Здесь каждый, то увидит, что близко самому,

А может это байка, и думать ни к чему.